Гангстер - Каркатерра Лоренцо

— Пуддж заявил, что если он найдет автора и режиссера и пристрелит, то всем станет только лучше, — ответил я. — И еще он сказал, что для меня будет лучше, если я попробую какую–нибудь другую работу.

— А Анджело? — Мэри уже открыто смеялась, нисколько не стесняясь этого. — Что сказал он?

— Он сказал, что Ли Дж. Кобб и Джордж К. Скотт были великими актерами, — вспомнив этот момент, я улыбнулся, — и что у них были две вещи, которых нет у меня, — талант и средний инициал между именем и фамилией. А потом он надел шляпу, вышел из театра, и больше мы об этом не говорили.

— И после этого случая вы бросили свои театральные занятия? — спросила Мэри, накрыв мою руку своей.

— Я подумал об этом и пришел к выводу, что Анджело был прав, по крайней мере на пятьдесят процентов. Придумать себе инициал я мог всегда, а вот таланта у меня никогда не было.

— Вы счастливы, что ваша жизнь сложилась именно так, а не иначе? — спросила Мэри.

— У меня двое замечательных детей и доходный бизнес, — сказал я, — у меня есть жена, когда я говорю, она меня слушает, а мой пес мне всегда радуется.

— То есть это все, что вы хотите от жизни? — Ее яркие глаза сияли, как фонари, прямо мне в лицо. Я чувствовал, что она знала, что чувствую я, и могла прочесть любую мысль, что промелькнет в моем мозгу.

— То, чего хочешь от жизни, и то, что получаешь от нее, — две разные вещи, — сказал я. — Анджело первым подтвердил бы вам это. Есть то, с чем ты заканчиваешь какой–то этап жизни, есть то, что ты планируешь на следующий. И к тому времени, как это случится, уже слишком поздно, чтобы сделать что–нибудь еще.

— А что бы вы хотели прожить заново? — спросила

она.

— Последние двадцать лет, — ответил я.

Глава 7

Весна, 1926

Джек Веллс сидел в задней комнате бара «Бейкерз» на северо–восточном углу Тремонт–авеню, держа обеими руками кружку рутбира[15] пополам со льдом. Он смотрел, как нервозный человек, сидевший напротив него, закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил большое облако дыма к жестяному потолку.

— Если это выплывет наружу, то я конченый человек, — произнес тот дрожащим полушепотом. — Такой парень, как Пуддж Николз, не станет разбираться, что да почему. Он просто придет и всадит в меня пулю.

— Значит, позаботься, чтобы не выплыло, — ответил Веллс, вытирая пену с верхней губы тыльной стороной ладони.

— Я и не подумал бы взяться за такое дело, если бы у меня были девочки получше, — плачущим голосом произнес первый. Он в несколько затяжек докурил сигарету до конца. — Тех, которые у меня сейчас есть, не стали бы трахать даже в тюрьмах, разве что за это давали бы бумагу о полном помиловании.

— Слушай меня внимательно, Френсис, — сказал Веллс, рассматривая скучающим взглядом своего собеседника, что придавало его словам дополнительный вес. — Может быть, ты почему–то считаешь меня неделовым человеком, но это не так. И потому меня меньше всего на свете интересует, какие трудности могут возникнуть у сутенера. Если тебе не нравится твоя жизнь, можешь плакаться об этом своей мамаше, но никак не мне. А теперь скажи прямо: ты сможешь это устроить?

— Пожалуй, — ответил Френсис, медленно кивнув.

— Я хочу слышать: да или нет, — повысил голос Веллс. — Никаких других слов я не слышу.

— Да, мистер Веллс, — сказал Френсис. — Я все сделаю.

— Это хорошая новость, — сказал Веллс. — Все подробности решишь с Фишем. Тебе самое главное — заманить его в подходящую комнату. Все остальное устроят мои люди.

— Когда я теперь вас увижу? — спросил Френсис и добавил, прикусив нижнюю губу: — Знаете, я мог бы увеличить взнос…

— Ты никогда меня больше не увидишь! — Веллс ткнул указательным пальцем в сторону потного лба Френсиса. — Вывернешься ты живым или нет — мне безразлично. Я давно уже обхожусь без сутенеров.

Кармелла Далито поднесла скрюченную, со вздувшимися венами руку ко рту и посмотрела через маленький стол на Пудджа Николза; горящие свечи отражались в ее темных глазах, и они словно светились изнутри. Анджело расположился в шаге позади друга, сложив руки на груди, и рассматривал маленькую деревянную миску, стоявшую посреди стола. Старуха с заплетенными в толстые косы седыми волосами, обрамлявшими изрезанное морщинами лицо, была стрега — итальянская ведьма, которой заплатили за то, чтобы она избавила Пудджа от постоянной головной боли.

— А я все–таки думаю, что было бы лучше пойти к доктору на Малой Двадцатой Западной, — сказал Пуддж. Он не сводил глаз со старухи, ловя каждое ее движение. — Пьяный или трезвый, он, наверно, придумал бы, чем помочь мне.

— Это куда лучше, чем идти к доктору, — возразил Анджело.

— Что–то я начинаю нервничать, — признался Пуддж и провел пальцем под туго накрахмаленным воротничком сорочки. — Может быть, стоит попробовать научиться терпеть эти боли?

Анджело положил руку ему на плечо:

— Спокойнее.

— Если бы ты заболел, я прежде всего кинулся бы искать парня в белом халате, — проворчал Пуддж, — а не потащил бы тебя к ведьме. Это точно.

— Она не только уберет эти твои боли, а сделает много больше, — пообещал Анджело, отступив в темный угол маленькой комнатушки.

— Ну–ка, попробую угадать, — сказал Пуддж. — Она вырастит мне отрезанный палец на ноге.

— Еще лучше, — отозвался Анджело. — Когда Кармелла закончит, ты будешь знать, кто насылает на тебя эти головные боли.

Пуддж отвернулся от старухи и посмотрел на Анджело.

— Ты это серьезно? — спросил он.

Анджело ответил другу твердым взглядом.

— Да.

Пуддж улыбнулся Кармелле и похлопал ее по руке.

— Ладно, милая, — сказал он, теперь уже с широкой улыбкой на лице. — Давай работать.

Кармелла не глядя протянула руку назад, взяла стакан с водой и вылила в деревянную миску. Потом взяла скляночку оливкового масла, стоявшую на краю стола, густую желтую жидкость тоже вылила в миску и подождала, пока она не растеклась сплошным слоем по поверхности воды. Потом она вынула из кармана платья смятый льняной носовой платок и развернула его на столе. В платке, обильно измазанном кровью, оказался глаз.

— Это козий глаз, — шепотом сообщил Анджело Пудджу. — Она положит его в воду.

— А что потом? — полюбопытствовал Пуддж.

— А потом я буду знать, кто желает тебе зла, — впервые заговорила Кармелла. Ее голос оказался гораздо мягче, чем можно было ожидать, учитывая'ее жутковатую внешность. — А после меня узнаешь и ты.

Взяв глаз, она без всплеска погрузила его в воду и масло и уставилась в миску. Потом обхватила миску пальцами и перевела взгляд на Пудджа.

— Намочи пальцы этой водой, — приказала она. — А теперь положи их на стол ладонями вниз.

Пуддж повиновался. Старуха запрокинула голову, закрыла глаза и принялась вполголоса бормотать что–то по–итальянски. Она раскачивалась и, казалось, запиналась, потом ее спина выгнулась, пальцы окунулись в воду, она запрокинула голову так, что смотрела прямо в беленный мелом потолок.

Пуддж сидел, почти загипнотизированный пассами старухи.

— Если она хочет, чтобы из меня со страху цикорий посыпался, ей скоро это удастся, — пробормотал он.

Кармелла неожиданно наклонилась над столом, приблизив лицо на считаные дюймы к лицу Пудджа, и стисну–ла его запястья скрюченными артритом пальцами. Она вглядывалась в его молодые глаза, он же видел перед собой ее лицо в виде запутанной сетки лиловых жилок, белых шрамов и изломанных морщин. Но Пуддж сидел неподвижно, он твердо решил дождаться завершения старухиного колдовства.

— Ты прольешь кровь, и виновата в этом будет женщина, — сказала стрега. — Она заставит тебя прикоснуться к смертному покою.

— Как ее зовут? — спросил Пуддж. Он резко обернулся и взглянул на Анджело.