Отряд особого назначения - Макар Бабиков

— Такие сани называют чунками, — пояснял товарищам пришедший недавно в отряд помор Семен Агафонов.

— И нам бы нашу оленью одежду сложить вот на такие сани-чунки да и тащить за собой на постромках. Как бы хорошо было на привалах, — поддержал Семена Виктор Леонов, служивший когда-то с Семеном на одной подводной лодке.

— Вернемся на базу — закажем такие сани. Оленеводы или охотники быстро сделают. Для нас и свои не пожалеют, отдадут. Финны на похожих санях таскали в прошлую войну пулеметы, а для одиночного автоматчика-кукушки и теплые вещи. Жаль, вовремя не догадались, не заказали, — поддержал бойцов Николаев.

Лежать недвижимо в снегу невтерпеж. Командир группы Николаев и политрук Барминский приняли решение идти вперед по свету, даже в короткие январские дни. Это было нарушение запрета, но они не видели иного выхода, иначе все бы поморозились.

Головное отделение торило лыжню в снежной целине. Снегу за зиму насыпало много, он лежал глубокий, рыхлый, а местами превратился в крупнокалиберную картечь. Передовому дозору приходилось топтать глубокую тропу. После разведчиков оставалась глубоко пропаханная лыжня.

На небольшой высотке перешейка между озерами Большой и Средний Чепьявр остановились. Подошел час сеанса радиосвязи.

Разведчики, отойдя чуть-чуть в сторону от лыжни, не снимая маскхалатов, разлеглись на снегу, подсунув под головы рюкзаки, а под спину лыжи.

Радист Палкин стал налаживать антенну между лыжными палками, воткнутыми в снег. Халат его, покрывшийся леденистой корочкой, мешал работать. Палкин сбросил маскировку, оставшись в ватной фуфайке.

Вдруг нежданно-негаданно раскатом грома хлынул с небольшой высоты грохот самолетных моторов. Снег возле разведчиков завихрился, взметнулся белой пылью. Сотни пуль вскинули его бураном. Через минуту-другую самолеты развернулись и устремились в новый заход, опять поливая из пулеметов и пушек. И так прошлись один за другим над отрядом четыре раза. Огонь был настолько плотным, что натянутую антенну перерубило в нескольких местах. В пятый заход самолеты пронеслись развернутым строем, не стреляя.

Бойцы поднялись. Вся поляна взъерошена, перепахана пулями и снарядами. Гладкая снежная равнина превратилась в пахоту. Местами снег алел от крови.

Радиста Палкина и старшину II статьи Матвеева прошили пули. Старшину II статьи Павла Богданова и краснофлотца Бориса Иванова тяжело ранило. Получили ранения политрук отряда Барминский, старший краснофлотец Леонов, краснофлотцы Бакешин, Ильчук, Карху и Литвиненко.

Раненых перевязали. Для Богданова и Иванова соорудили волокуши. Зарыли в снег погибших, сверху лыжами нагребли высокие снежные холмы.

Собрали имущество, раскиданное из разорванных пулями рюкзаков.

Командир группы и политрук думали, что делать дальше. Позвали к себе уже ходивших летом и осенью в этих местах Радышевцева и Головина.

Картина вырисовывалась безрадостная. Выходило, что они, едва отойдя от маневренной базы на три десятка километров, видимо, попали под наблюдение горных егерей. Теперь немцы из-под надзора их не выпустят. Весь путь к Никелю может оказаться под контролем.

Группа лишилась боеспособности. Продолжать марш к Никелю не имело никакого смысла. Приходилось возвращаться.

Двоих, самых ходких и выносливых лыжников — Бориса Абрамова и Павла Люкшина — Николаев послал на Зимнюю Мотовку и велел им привести оленьи упряжки. Шли одной группой, без дозора. Впереди — Николай Зубков, за ним политрук Барминский, раненный пулей в левую ногу, возле него держался командир группы Николаев, следом — Саша Манин, потом остальные. Замыкали цепочку самые выносливые лыжники — Радышевцев и Агафонов.

Шли медленно. Волокуши с ранеными приходилось тащить очень осторожно, особенно на кручах, с больших уклонов спускались зигзагами. Идущие в пристяжке лыжники, топтали снежную целину.

Быстро стемнело, но вскоре небо прояснилось. Из-за редких облачков вывалилась луна и повисла холодным светильником над заснеженной тундрой. Весь небосвод окрасился в синеватый цвет, а по нему от самой верхушки над головой и до края горизонта, прерываемого изрезанными зубьями силуэтов сопок, рассыпались бесчисленные звезды. Снег искрился миллиардами мерцающих светлячков, вспышками крохотных искорок. Будь другое время — любовался бы и любовался этой красотой.

От места обстрела самолетами ушли порядочно, вражеской погони бояться перестали.

Первая группа раненых, с которой шел политрук Барминский, добралась до промежуточной базы под утро. Политрук связался с Мурманском, продиктовал телефонограмму, просил передать ее в отдел в Полярное. А еще примерно через час дозвонился по телефону до Полярного, отыскал Людена, поднял его с постели.

Люден, узнав о случившемся, ничего вразумительного не сказал. При разработке плана операции никакие варианты срочной эвакуации не были предусмотрены. Сообщение Барминского застало его врасплох.

— Раненые лежат на морозе. На наших трех оленьих упряжках мы всех не вывезем, да и путь займет не меньше двух суток, — объяснял Людену Барминский.

— Будем думать, как вам помочь, — повторил несколько раз Люден.

— Я отвечаю за людей, с которыми пошел в поход. Нам надо знать, на какую помощь рассчитывать, — горячился Барминский.

— Я вам ясно сказал: разберусь, сообщу, — продолжал свое Люден, — Не впадайте в истерику, не паникуйте!

— Вы, как всегда, жуете резину. Нам сейчас нужна не ваша осмотрительность, а конкретный ответ, — напирал Барминский.

— Тогда я вас спрашиваю: почему вы раньше своих людей пришли на Мотовку? Вам известен флотский закон: командир и комиссар первыми с корабля не сходят?

— Раньше, чем вам… Я подольше вас служу на флоте, — Барминский сгоряча кольнул Людена.

— Вот и держитесь флотского правила: оставайтесь с моряками, выводите их, а мы будем помогать!

К десяти часам утра на Зимнюю Мотовку пришла последняя группа с тяжелоранеными. Всех отогрели в землянке у бойцов поста ВНОС, сменили повязки.

Ночью на Мотовку прибыл младший лейтенант Синцов с группой лыжников отряда. Весь следующий день готовились к маршу до автомобильной дороги.

Поздно вечером восьмого января на пяти оленьих упряжках — две упряжки дал на время командир вносовского поста — вся группа тронулась с промежуточной базы к дороге на Мишуков.

На следующее утро встретились с лейтенантом Догадкиным, который пригнал автомашины. Раненых оставили в армейском полевом госпитале, остальные доехали на Мишуков, оттуда на катере в Полярное.

В первых числах января Люден повел вторую группу разведчиков на левый берег губы Западной Лицы. На время похода своим заместителем Люден назначил Инзарцева. Высадкой с «малых охотников» и съемкой с берега на катера командовал капитан-лейтенант Смирнов. Ему теперь предстояло курировать отряд. Но, как оказалось, надолго.

На лыжах прошли вдоль берега губы, приблизились к левому флангу немецкой обороны. Залегли, зарылись в снег. Сквозь серую сумрачность ночи вглядывались во вражеский опорный пункт, пытались распознать назначение каждого сооружения. По дыму от топящихся печек определили три землянки, четыре пулеметных точки с амбразурами, накрытыми каменными колпаками.

Люден долго рассматривал землянки и блиндажи, молча, шевеля губами, размышлял, вставал, садился, даже походил немного взад-вперед. Потом сказал Инзарцеву:

— Мы установили точное место этого узла обороны. Нанесем его на карту, отметим все обозначения. Атаковать егерей не станем, скомандуйте отход на катера.

— Егеря нас не чувствуют, ведут себя спокойно. Спят в землянках безмятежно. Если с двух сторон подобраться, можно крепко их погромить, — предложил Инзарцев. — Каждый убитый тут фашист воевать больше не будет.

— Мы скрытно подошли, так же и уйдем. Будем знать об этом опорном пункте, отметим его на картах.

— Немцы утром пойдут — увидят нашу лыжню. На том и кончится наша скрытность.

— Может, разыграется пурга, заметет…

— В крепкий мороз пурги не бывает.

— Нападать рискованно, — стоял на своем Люден, — можно не добиться успеха, а себя зря раскрыть. Будут преследовать, в море накроют самолетами.

— Волков бояться — в лес не ходить…

— Нам приказано разведать. А нападать — только тогда, когда все очень удачно сложится. Нас мало, к тому же половина новичков.

— Может, обойдем их стороной, пройдем еще километра полтора, разведаем, что там, вдруг обнаружим что-то важное, — Инзарцев пытался уговорить майора.

Люден прервал его:

— Мое решение окончательное и не подлежит обсуждению. Мы в боевой операции, а не на собрании. Я не могу рисковать людьми. И потому приказываю отходить.

К восьми утра дошли до катеров и возвратились в базу.