Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова

– Вот же гады, а! – сдерживая слезы, сказал Пашка. – Втроем на одного!

Самым обидным для него было не то, что его избили, – этого он подсознательно ждал с того вечера, как пошел провожать после танцев красавицу Оксану, опередив нагловатого Кирилла. С братьями Сковородовыми редко кто в селе связывался: за ними ходила слава парней отчаянных, готовых на многое. Нет, Пашка испытывал горькое унижение от того, что его ткнули лицом в песок, как беспомощную собачонку или напакостившего кота.

Он вытер о рубашку разбитые костяшки пальцев и беспомощно выругался. Сволочи! Вот сволочи! И ведь ничего не поделаешь, не видать ему теперь Оксаны как своих ушей, если только он не решит, что красавица ему важнее собственной жизни. Сковородовы словами зря не бросаются: вилами в бок ткнут – и прощай, Паша Буравин. «Кирилл у них заводила, даром что младший. Он же и ткнет, не погнушается. Хорошо, если насмерть, а ну как покалечит?»

Нещадно болел правый бок, и Пашка, поморщившись, расстегнул рубашку и ощупал ребра. Когда из-за пазухи выпала деревянная фигурка, он понял, отчего так болело, и помянул недобрым словом Марью Авдотьевну. Впрочем, в следующую секунду устыдился: «Она мне помочь хотела, а я ее матом крою. Что она там говорила про русалку? Желания исполняет?»

Он шмыгнул носом, вытер перепачканные ладони о рубашку, которая теперь была не намного чище. Так же аккуратно, сам не зная зачем, обтер русалку. Положил ее на ладонь и провел пальцем по гладкому дереву.

– Эх, исполняла бы ты и в самом деле желания!

«И что бы ты загадал?» – спросил в голове чей-то чужой голос, не Пашкин.

– Что загадал? Уж придумал бы, что!

Он задумался на секунду, вспомнил, как задохнулся дорожной песочной пылью, и его охватила ярость.

– Чтобы Кирилл сдох, вот что бы я загадал! Чтоб его самого, гада, кто-нибудь вот так… мордой… в песок… – Пашка всхлипывал, бормотал себе под нос. – И пусть там полежит, зараза! А потом раз, и все – нету Кирилла Сковородова! Исчез! Жил, жил, да весь кончился. Сволочь! – Он и сам не заметил, как перешел на крик.

На деревянную фигурку упала капля крови и растеклась по ее тонкому лицу.

Пашка разом опомнился, стер кровь, вытер слезы. «Совсем я с ума сошел. Сижу в пыли, на дороге, ору на деревяшку. Вроде и не били меня сильно-то по голове…»

Он встал и, прихрамывая, пошел к дому, сворачивая к огородам.

Вечером Пашка помогал отцу разбирать блесны. Мать стонала и охала, время от времени порываясь то протереть сыну лицо каким-то особым отваром, то приложить медных пятаков. Пашка хмуро отворачивался. Пятаки он приложил и сам, как только пришел домой, а отвар вонял так, что перебивал даже запах сушеных грибов Марьи Авдотьевны, заботливо перебираемых матерью на предмет проживания в них червяков.

– Зачем же ты в драку-то полез? – причитала мать. – Вот отправила дурака на свою голову к тетке Марье!

– Никуда я не полез! Бать, скажи ей.

– Перед Зинкой стыда не оберемся! Приехала в кои-то веки погостить, и на тебе – племянник весь такой красивый, что хоть не смотри на него! Сделал подарочек ко дню рожденья!

– Пусть и не смотрит, – огрызнулся Пашка и вспомнил про русалку, которую собирался подарить тетке. – Бать, я сейчас…

Он вышел на крыльцо, вспоминая, куда же сунул впопыхах русалку, когда вернулся домой. За забором раздался свист, а затем громкий мальчишеский голос позвал:

– Се-ре-е-га! Сто-ой!

Пашка походил по двору, ругая себя за забывчивость. Парнишка на дороге все свистел, и свист мешал Паше сосредоточиться.

– Се-ерый! Иди сюда!

– Ты чего орешь на все село? – вполголоса спросил Пашка, подходя к калитке и вглядываясь в темноту. – Догони своего Серегу и кричи ему в ухо.

Из сумерек вынырнула тощая фигура, подбежала к забору.

– Как не орать? – сказал запыхавшийся мальчишка. – Слышал, что случилось?

– Что? – Пашка поморщился. «Здорово! Значит, все село уже языками чешет, что Кирилл Сковородов отвадил Буравина от девчонки».

– Парня прирезали возле заводи! Он с братьями шел, а на него наскочил кто-то из возничинских и давай спьяну ругаться. Он – за нож, другой – за нож, и налетели друг на друга! Разлетелись – а один мертвый…

В голосе мальчишки звучало возбуждение.

– Какими… братьями? – выдавил Буравин. – Когда?

– Со своими двумя братьями! Не помню, как их зовут, они всегда по трое ходят. Вот младшего-то и того… Теперь, значит, будут по двое ходить. – Парнишка глупо хихикнул. – Недавно все случилось, еще и милиция приехать не успела. Он на берегу лежит. Побегу к заводи! Говорят, там народу собралось…

Он отпрыгнул от забора, и по селу снова пронеслось звонкое: «Се-ре-е-га!»

Ему ответил другой мальчишеский голос, но Пашка его даже не услышал. Он сделал несколько шагов на негнущихся ногах и опустился на ступеньку крыльца. Перед глазами его встала русалка, по которой растекалась кровь, а в ушах зазвенел собственный яростный возглас: «Чтоб Кирилл сдох!»

– Мать твою, – пробормотал Пашка. – Люди, что же делается, а?

Он провел рукой по холодному лбу. «Кирилл – мертвый? Убили?»

Возле заводи частенько собиралась молодежь из обоих сел, стоящих неподалеку друг от друга, а по выходным подходили и кудряшовские. Случались, само собой, драки, причем иной раз нешуточные – как прошлогодняя «стенка на стенку», после которой одному парню выбили глаз, а другой едва остался жив.

Но чтобы человека убили…

Пашка не чувствовал ни радости от того, что враг исчез, ни облегчения. Некстати вспомнилась Пашке мать Сковородовых, тетя Люба – толстая румяная баба, похожая на матрешку, шумная, но беззлобная. Пашка частенько удивлялся, как у такой хорошей тети Любы выросли такие поганые дети. И сразу представил, как она будет убиваться по младшему сыну.

– Я же не хотел! Это просто…

Неожиданно он сообразил, куда положил русалку. Вскочил, бросился в сарай и вышел оттуда, крепко сжимая в руке деревянную фигурку, как будто боялся, что она выскользнет.

На крыльцо вышла мать, встревожено сказала:

– Паша! Ты где? Отец тебя зовет.

– Тут я. Скажи, сейчас приду.

Но он долго сидел на крыльце, прежде чем решился зайти в дом. Русалка лежала рядом с ним, и Пашка боялся даже смотреть на нее. Он не задумывался над тем, как могло произойти то, что произошло. Ему было достаточно понимания, что утром он пожелал человеку смерти, а вечером его пожелание сбылось. «Я и в самом деле хотел, чтобы он умер, – ошеломленно повторял он про себя. – И в самом деле!» На него тяжело наваливалось ощущение сопричастности тому, что случилось с Кириллом.

– Он это заслужил, – шепотом убеждал Пашка неизвестно кого.

Но слова не помогали. Заслужил Кирилл смерть от удара ножом или нет, Пашку ужасала мысль, что это он явился тому причиной.

– Может, совпало? – жалко спросил парень. – Случайно вышло?

Он нехотя взял русалку в руки, пытаясь уговорить себя, что это всего лишь деревянная кукла. Фигурка смотрела на него глубокими пустыми глазницами, и Пашка, не сдержавшись, перевернул ее лицом вниз.

«Спрятать ее надо. А если кто найдет? Или сжечь! Точно, сжечь!»

Но он понимал, что сжечь русалку не сможет. Что-то внутри отчаянно сопротивлялось при мысли, что прекрасная деревянная фигурка, грубоватая на первый взгляд и безупречная на второй, будет брошена в огонь.

«Плевать, что сделать – лишь бы не у меня была! Смотреть на нее не могу».

На следующее утро Марья Авдотьевна, только успевшая подняться с постели, услышала стук в окно.

– Кто в такую рань? – прокряхтела она. – Жильца моего разбудят!

Вышла на крыльцо, кутаясь в платок. Перед ней стоял Пашка Буравин.

– Ой, Пашенька, – начала старушка и осеклась, разглядев, какое лицо у парня. – Господи, случилось что? Мать-отец здоровы? Кто избил тебя? Что молчишь, говори, ирод!

– Вот. Возьмите. – Пашка сунул ей в руки деревянную фигурку.

– Что такое? – Марья Авдотьевна разглядела русалку и ахнула: – За этим ты ко мне в такую рань притащился? Из-за безделки?

– Никакая! Это! Не безделка! Не знаю, что это такое, но близко к ней подходить не хочу! Из-за нее человек умер!

– Совсем спятил? – рассердилась старуха. – Что несешь-то, а? Или ты пьяный?

Она принюхалась. Пашка стоял перед ней с окаменевшим лицом.

– Спрячьте ее куда подальше, – тихо сказал он. – А лучше – сожгите, чтобы вреда никому от нее не было.

– Тьфу, дурак, что несешь?! Красоту такую сжигать! Да за что? Точно, пьяный!

– За то, – вдруг рявкнул Пашка, наклонившись к старухе и глядя на нее сумасшедшими глазами, – за то, что я вчера ей желание сказал! Хотел, чтобы одного человека на свете не стало! А вечером его убили, вот что!

Марья Авдотьевна отшатнулась, перекрестилась. Пашка хотел что-то добавить, но только сглотнул и бросился бежать прочь. Вслед ему по селу раздался лай перебуженных собак.

Старуха положила фигурку на перила, открыла дверь в сени и чуть не вскрикнула, когда навстречу ей подалась белая фигура.