Хозяйка дождей и ветра (СИ) - Брэйн Даниэль

Мне пришло предложение о размещении рекламы. Подумав, я отказалась. Нужно десять, лучше двадцать тысяч подписчиков, чтобы реклама себя оправдала, а это сложно. Писать такой материал не в лоб, а так, чтобы было интересно, историей, с частичкой личности самого блогера, такая реклама — не просто блоки и ролики, которые у себя размещала Регина, эта сеть работала совершенно иначе, приходилось учитывать ее алгоритм. Не больше двух рекламных постов в месяц, и так, чтобы люди не понимали, что это не от души, они любят, когда душа наизнанку…

Я не люблю, но что делать. Мы все чем-то жертвуем так или иначе.

«Что вы думаете о любви? Добиваться кого-то — проявление любви или собственного эгоизма?» «Вы помогаете людям? А почему?» «Как устраняют последствия снегопадов в районах полюсов» и «Что льется вам на головы: как моют улицы дождевой водой».

Таких заказов, на сильные точечные ливни, в течение следующих дней было несколько: один за другим сдавали крупные микрорайоны, пожалуй, даже небольшие городки, и я щедрой рукой устраняла последствия стройки. А потом выкладывала фото в сеть. За парочку таких фотографий я внезапно получила приятный бонус от застройщика: они прорекламировали мои посты по всем своим социальным сетям. Больше, правда, они ничего мне не написали, и я сокрушенно отметила, что могла бы и остальные объекты помыть, но раз им не надо…

Мой проект продвигался. Медленно, даже не с черепашьей скоростью, а темпом спящего ленивца, но схемы взаимодействия и контроля появлялись — еще наметки, наброски, контуры, из которых неясно пока, что получится. За основу я взяла имеющиеся регламенты и технологические карты, те самые, на изучение которых надо было потратить три жизни. Они были прекрасны, конкретны и наглядны, у них был большой недостаток: они были усложнены до предела и не учитывали особенности нашей работы. Нужно их упростить и сделать так, чтобы контроль за работой одного специалиста осуществляли три-четыре человека в процессе выполнения работы собственной. Да, придется ведь менять схему работы всего отдела, но если сейчас мы, условно выражаясь, каждый были «производством полного цикла», то по мере того, как я буду внедрять изменения, часть этих циклов будет передана кому-то другому.

Сложно, но я придумала. Точнее, та моя часть, которая Лоя. На примере выполнения одной задачи это выглядело так: один человек программирует дроны, другой — шифтеры, а третий — ставит задачу на выполнение, и каждый последующий специалист проверяет, не допущена ли ранее какая-нибудь ошибка. Только вот терзали меня сомнения, будут ли так работать сотрудники, привыкшие к тому, что они все выполняли разом.

И я писала многостраничные обоснования, почему так и никак иначе. Лоренс не соглашался, вычеркивал, правил — ему не нравилась не идея, а доказательная база, и я, сознавая это, снова и снова искала слова, чтобы объяснить свою не особенно устойчивую позицию. Я допускала к компьютеру Лою — и если первые дни я следила за ней, то потом, как-то очень внезапно, очень случайно, я обнаружила, что отдельно друг от друга мы больше не существуем.

Лоя была более мягкой и более убедительной — в иной ситуации меня бы это задело, все же я была журналистом, а не она. Потом я пришла к выводу, что она — я? — используем наши общие навыки для того, чтобы результат превосходил все ожидания. Лоренс принимал сто раз переделанное обоснование, указывал на ошибки, мы начинали все сначала…

И мне это нравилось, черт возьми. Мне нравилось до слез сидеть до полуночи в своей новой квартире, еще слегка пахнущей свежей краской, смотреть на город в россыпи огней и творить чудеса. А когда мне в окно стучал дождь, я подходила, прикладывала ладонь к прохладному стеклу и словно бы говорила с ним, шепчущим по ту сторону прозрачной преграды.

Звонил отец, он был рад за меня, иногда нам удавалось выбраться и посидеть за чашкой кофе. Мать не звонила, наверное, ей хватало моих коротких сообщений «привет, у меня все в порядке», и мы с отцом не говорили о ней, хотя меня подмывало спросить — ему так жить нравится? Но я не хотела бередить эту рану, в том, что она открылась, была и моя вина, я не имела права бросать его одного с проблемой, с которой он и так жил столько лет.

— Я горжусь тобой, — сказал отец мне в одну из встреч. — Ты все сделала правильно.

— Вся в отца, да? — ответила я, и мы засмеялись оба. Это был известный упрек — впрочем, упреком он звучал только из уст матери.

Через десять дней после того, как мы с Джейсоном заключили союзнический договор — надо отметить, он его ни разу пока не нарушил: мы систематически обменивались информацией, я помогла ему с небольшим докладом по моим наработкам и даже послушала стрим — в нашем отделе внедрили первый экспериментальный участок. Трое парней сами вызвались так работать, причем они предложили меняться, чтобы не терять квалификацию — я была не против, Лоренс одобрил. Прочие наблюдали, и как и прежде, половина была на моей стороне, вторая половина поглаживала нож за пазухой.

Элен держалась от меня подальше — вместе с Кейрой. Я подозревала, что озабоченная личной жизнью Элен скидывает на нее все то, что раньше делала Лоя, но мне казалось это сомнительной версией. Квалификация Кейры была слишком низка для того, чтобы выполнять такие сложные задачи, Элен не могла это не знать. Вероятно, их связывало что-то иное, не только работа, но что — этого не могла подсказать даже Лоя. Лоя просто никогда не лезла в чужие дела, мило улыбаясь и принимая на себя лишние обязательства.

Я приходила домой и будто сбрасывала напряжение рабочего дня. На работе мне некогда было поесть, попить, я садилась с утра за компьютер и приходила в себя только тогда, когда успокаивался непрестанный гул и разговоры и я понимала, что мне тоже пора. Я приходила домой, принимала душ, двигала кресло к окну и занималась учебой. Я обнаружила, что знаю два языка, что читаю на них свободно и даже слушаю профессиональные подкасты. Я завязала переписку с бывшими однокурсниками — некоторые работали за рубежом с совершенно иными, не свойственными нашему климату и нашему участку работы погодными явлениями, и это было интересно вдвойне, тем более что я понимала, что происходит, как это работает. Один мой однокурсник занимался лавинами, у нас появился общий проект — как мировое управление погодой влияет на образование и интенсивность лавин.

Я спала четыре часа в сутки и просыпалась, полная сил. Я заставила Лою делать гимнастику, а она отучила меня есть всякую ерунду. Я купила велосипед и неслась на работу, чувствуя, как знакомый и ласковый ветер приветствует меня каждое утро.

В моей квартире росли в кадках цветы и было столько воздуха, что я иногда задыхалась. Это было чувство свободы и самостоятельности, чувство, когда ты ни от кого не зависишь, кроме собственных результатов, кроме самой себя. Я получила премию — и сама того не ожидая предложила отцу съездить в дом престарелых. Он заехал за мной на шифтере, и мы даже не говорили, пока летели туда.

— Я так горжусь тобой, Лоя.

Ей было в кого быть такой, улыбнулась я. Не в Регину, нет. Лоя была копией отца — я тоже гордилась этим. Я могла сказать уже прямо — я любила отца, и это было взаимно.

Может быть, любви кого-то еще — мужчины или женщины, или хотя бы снисходительной благодарности коллег и посторонних — так жаждут те, кого недолюбили родители? Регине хватало семьи, а Лоя — Лоя тоже начала понимать, что любовь и поддержка отца заменит ей — нам — даже удушливое внимание матери.

— Лоя, ты собираешься вернуться домой?

Звонок матери был неожиданным и застал меня в момент спора с одним из подписчиков. Черт знает, как я втянулась и зачем вообще это сделала. Это было непрофессионально — «выкладывать личность» туда, где не стоило ей лежать. Я рассказывала в посте про дом престарелых, про то, что вокруг столько людей, которые не просят о помощи и даже не поблагодарят — не потому что они неблагодарны, потому что им кажется, что это «спасибо» не выразит всю признательность за то, что их боль, одиночество и тоску мы на короткий срок прогоняли своим появлением.