Одиссей Полихроніадесъ - Константин Леонтьев

Все это онъ говорилъ тихо и равнодушно и толстыми пальцами по столу барабанилъ.

Отецъ всталъ и говоритъ:

— Позвольте, господинъ консулъ, снять съ васъ бремя моего посѣщенія.

А онъ какъ будто бы обрадовался.

— А! — говоритъ: — куда же это вы? Спѣшите, вѣроятно? Прощайте. До свиданія.

Отъ него мы пошли къ г. Корбетъ де-Леси, великобританскому консулу. Онъ (ты, вѣроятно, не забылъ этого) нанималъ давно нашъ янинскій домъ и платилъ за него намъ очень хорошія деньги.

Мы очень обрадовались, когда увидали, въ какомъ порядкѣ держитъ онъ все наше хозяйство. Дворъ былъ чистъ; садъ и цвѣтникъ мило зеленѣли, несмотря на осеннее время. Не видно было ни одной сорной травы, ни щепки, ни бумажки, ни разбитой посуды, какъ бываетъ у другихъ. По большому двору ходили павлины; красивыя красныя утки не здѣшней породы плавали въ маленькомъ мраморномъ бассейнѣ, который посреди двора нашего устроилъ англичанинъ на собственный счетъ.

Въ особенномъ, очищенномъ и огороженномъ мѣстѣ, у г. Корбетъ де-Леси разводились въ послѣднее время бѣлыя куры и пѣтухи. Онъ былъ уже старъ, холостъ и должно быть скучалъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ еще любилъ охотиться и держалъ хорошихъ верховыхъ лошадей. Но съ годами охотой онъ началъ тяготиться; что касается до лошадей, то онъ ихъ всѣхъ продалъ вдругъ, въ досадѣ на своего конюха. У него былъ тогда прекрасный конюхъ, молодой полу-арабъ, бронзоваго цвѣта, сынъ того юродиваго дервиша ходжи-Сулеймана, который меня такъ и напугалъ, и насмѣшилъ у доктора въ домѣ. Консулъ наряжалъ богато молодого сеиса въ разноцвѣтныя и разукрашенныя куртки и шаровары и давалъ ему много свободы, требуя только одного — послушанія и чистоты. Однажды сеисъ подвелъ ему лошадь. Г. де-Леси хотѣлъ ѣхать къ пашѣ. Занося ногу въ стремя, консулъ увидалъ вдругъ на этомъ стремени кусокъ прилипшей грязи. Онъ сказалъ тогда со вздохомъ: «У меня нѣтъ слугъ! Я такой службы не называю службой». Отправилъ лошадь назадъ въ конюшню; пошелъ къ пашѣ пѣшкомъ; араба расчелъ въ тотъ же день и отпустилъ его, а лошадей тотчасъ же продалъ.

Съ тѣхъ поръ онъ сталъ заниматься археологіею визаитійской и бѣлыми курами. Онъ хотѣлъ сдѣлать ихъ какъ можно болѣе хохлатыми и не желалъ видѣть на перьяхъ ихъ ни малѣйшей желтой или черной отмѣтины.

По нѣскольку разъ въ день онъ самъ посѣщалъ ихъ и заботился усердно обо всемъ, что́ до нихъ касалось.

Зная эту страсть его, отецъ мой привезъ изъ Загоръ очень большого и хорошаго пѣтуха, почти совсѣмъ бѣлаго, и курицу въ такомъ же родѣ.

Они кормились у доктора; мы съ Гайдушей все время смотрѣли за ними; въ этотъ же самый день, когда мы съ утра собрались дѣлать консуламъ визиты, отецъ послалъ еще прежде себя пораньше нарочнаго человѣка съ пѣтухомъ и курицею къ де-Леси. На дворѣ, однако, мы ихъ напрасно высматривали, ихъ не было съ другими курами.

Полюбовавшись на прекрасное хозяйство, мы вошли, наконецъ, въ разубранное жилище. Я былъ пораженъ! Комнаты наши были полны древностями, раковинами, рѣдкими камнями изъ горъ; китайскими, сирійскими, персидскими пестрыми вещами; разною мелочью; на столахъ стояли ящики подъ стеклами, съ древними монетами и другими антиками. Книгъ было много, въ золотыхъ и разноцвѣтныхъ переплетахъ; хорошихъ гравюръ и картинъ такъ много и на стѣнахъ, и по столамъ, что я въ одно посѣщеніе не успѣлъ ихъ разсмотрѣть. Ковровъ и ковриковъ разной величины, цѣнности и цвѣта было вездѣ множество. Какъ выставка! Въ большой пріемной диванъ былъ турецкій, крытый желтымъ атласомъ, и страшный тигръ, разостланный около него, глядѣлъ на посѣтителей большими стеклянными глазами, какъ живой.

Самъ консулъ былъ старъ; онъ казался старше Киркориди и больше походилъ, по моему мнѣнію, на капризную старушку, чѣмъ старца. Ростомъ маленькій, лицо то веселое, то сердитое, красное прекрасное, головка бѣлая, немного трясется; борода и усы гладко выбриты. Чистенькій, чистенькій; на рукахъ рукавчики не такіе, какъ у другихъ, а мягкіе и со сборками, какъ у дамъ.

Несмотря на двукратное приглашеніе консула, я долго не смѣлъ и сѣстъ даже на желтый шелковый диванъ. Такой матеріи на диванѣ я никогда еще не видалъ, и мнѣ все казалось, что здѣсь можетъ сидѣть только самъ великій визирь или, по крайней мѣрѣ, такой раздушенный ароматами и даже въ дорогѣ въ бархатъ одѣтый паликаръ благородный, какъ мой будущій благодѣтель г. Благовъ. Сѣлъ, однако, вспоминая приказаніе отца не быть слишкомъ уже дикимъ и чрезъ мѣру не стыдиться.

Разговоръ, впрочемъ, и здѣсь, какъ у Киркориди, былъ не слишкомъ занимателенъ сначала. Консулъ съ радостью сказалъ отцу моему, что онъ недавно узналъ одну прелюбопытную вещь: «Я узналъ, что куры ѣдятъ муравьевъ».

Потомъ, когда отецъ мой передалъ г. Корбетъ де-Леси поклонъ отъ г. Вальтера Гея, старичокъ вдругъ раздражился, покраснѣлъ и какъ бы съ презрѣніемъ спросилъ: «Вспомнилъ онъ обо мнѣ? Это удивительно! удивительно!»

Отецъ послѣ сознался мнѣ, что г. Вальтеръ Гей никогда поклона г. де-Леси не посылалъ и вообще не хвалилъ и не любилъ его. Но отецъ лучше ничего не могъ придумать для того, чтобы начать рѣчь о своихъ дѣлахъ и о томъ, что надѣется на помощь могущественной Англіи, если турки начнутъ сильно тѣснить его по дѣлу его съ Петраки-беемъ и Хахамопуло.

Пока отецъ съ восторгомъ разсказывалъ о подвигахъ г. Вальтера Гея въ Тульчѣ, о томъ, какъ онъ на базарѣ прибилъ солдатъ, я внимательно смотрѣлъ на стараго джентльмена и замѣчалъ, что онъ недоволенъ. Онъ то дѣлалъ презрительное лицо, то слегка пожималъ плечами, то перемѣнялъ позу въ своемъ огромномъ креслѣ. Головка его старушечья еще больше затряслась.

Когда отецъ мой кончилъ и прибавилъ: «Я очень ему благодаренъ! Я могъ пріѣхать на родину, благодаря его энергіи, достойной представителя такой великой державы, какъ Великобританія!», г. де-Леси нѣсколько времени помолчалъ и потомъ, слегка наклонивъ головку на сторону, засмѣялся съ пренебреженіемъ: хе! хе! хе!..

— Вы не согласны со мной, г. консулъ? — спросилъ отецъ.

Г. де-Леси еще разъ: хе! хе! хе! и потомъ очень строго:

— Я, къ сожалѣнію, скажу вамъ, что не согласенъ съ вами, г. Полихроніадесъ!

— Съ чѣмъ же именно? — спросилъ отецъ.

— Со всѣмъ! — еще строже повторилъ старичокъ.

Отецъ смутился, и я за него тоже покраснѣлъ.

Подумавъ, г. де-Леси вдругъ поспѣшно прибавилъ:

— Нѣтъ! извините меня, г. Полихроніадесъ, я согласенъ… не съ вами… О, нѣтъ, но съ г. Вальтеръ Геемъ, въ одномъ. Въ одномъ я съ нимъ согласенъ, именно въ томъ, что онъ самъ гораздо болѣе варварски и незаконно поступилъ въ вашемъ дѣлѣ, чѣмъ турки, на которыхъ онъ такъ нападаетъ. О! съ этимъ я согласенъ… О! это съ его стороны было очень остроумно сознаться громко, что онъ обнаружитъ, какъ онъ тогда сказалъ, больше варварства, чѣмъ турки.

— Такъ вы, ваше сіятельство, находите, что насъ, христіанъ, не надо защищать и тогда, когда мы правы? — спросилъ отецъ съ негодованіемъ и даже измѣнился въ лицѣ.

— Я этого крайняго мнѣнія, кажется, не выразилъ, — отвѣчалъ старичокъ и замолчалъ.

Онъ довольно долго сидѣлъ послѣ этого молча и разглядывалъ внимательно рѣзной потолокъ; потомъ, указывая на него, сказалъ съ пріятною, почти восторженною улыбкой:

— Вотъ искусство, къ которому нѣкоторые эпироты, повидимому, естественно склонны, искусство точить изъ дерева. Въ митрополій прекрасный иконостасъ. Жаль, если эта отрасль будетъ предана забвенію.

Отецъ молчалъ. Онъ былъ взволнованъ. Онъ больше всего ждалъ помощи отъ англійскаго консульства. Онъ всегда говорилъ: «Русскимъ трудно; ихъ считаютъ турки врагами. Французы умѣютъ дѣйствовать только одною дерзостью; но если англичанинъ захочетъ намъ помочь у паши, ему это легче всякаго. Въ общихъ дѣлахъ надо вѣрить русскимъ и на нихъ надѣяться; въ мелочахъ же англичанинъ, которому турки больше вѣрятъ, можетъ быть полезнѣе… если только захочетъ!..»

Отецъ ничего не отвѣтилъ на замѣчаніе консула о рѣзьбѣ и, глубоко вздохнувъ, спросилъ его наконецъ:

— Итакъ, г. консулъ, чего я могу ожидать отъ вашего сіятельства въ случаѣ какихъ-либо притѣсненій? Наше эллинское консульство, вы знаете, не сильно, а несвоевременный отъѣздъ на Дунай можетъ быть пагубенъ и здоровью моему и разстроить всѣ мои расчеты. Чего, смѣю повторить, могу я ждать?

— Отъ меня? — спросилъ съ притворнымъ удивленіемъ Корбетъ де-Леси. И опять: — хе! хе! хе!..

Несчастный отецъ, я видѣлъ, ужасно стыдился и мучился. А я бы, кажется, убилъ на мѣстѣ эту капризную старушонку, которая жарила моего добраго и больного родителя на медленномъ огнѣ.

Посмѣявшись такъ оскорбительно, консулъ всталъ, и мы за нимъ. Онъ протянулъ отцу руку, чтобы сказать этимъ: «пора вамъ и уходить отсюда», и нѣсколько минутъ стоялъ предъ нами, опустивъ глаза въ землю; наконецъ вдругъ поднялъ ихъ на отца и воскликнулъ: «Отъ меня? Чего вы можете ждать отъ меня? Я полагаю, хотя и не навѣрное… хотя и не навѣрное, что вы можете ожидать отъ меня всегда прекраснаго совѣта!»