Стрельба по «Радуге» - Фридрих Незнанский

— В будущем — не думаю, а так — следовало бы. Дело-то вот в чем. Вчера довольно поздно я стал невольным свидетелем телефонного разговора бывшей супруги Грошева с ее сыном, тем самым, что с Петуховым работал. То есть нагло, но без крови. Мальчишка еще, ему что-то двадцать шесть, что ли. С матерью не ладит, папенькин сынок. Думаю, такой же сукин сын. Не повезло женщине… — Филипп вздохнул. — Да, так о разговоре. Сын этот, Игорь, сказал, что он ночует у отца…

— Вот, почему ты… — немедленно «догадался» Турецкий. — А то я подумал было, что ты проводил допрос, или опрос, свидетеля ночью, что, как тебе известно, запрещено законом.

— Какой допрос? Не перебивай! Он сказал, что отцу очень плохо, совсем плохо. И что мать должна как-то помочь ему, что ли? На что получил категорическое и даже оскорбительное «нет». Словом, малая семейная разборка. Она заявила, что и на порог Грошева не пустит, мол, чтоб и духу его не было. Я сперва не понял причину такой ненависти, и только когда услышал ее исповедь, сообразил. А дело вот в чем. Видимо, чувствуя, что над ним собирается гроза, Грошев решил хоть как-то обеспечить свои тылы. Его ж Гусева, хозяйка квартиры, ты сам говорил, весьма невежливо попросила выйти вон! А теперь и Татьяна заявила, чтоб его вещей даже близко не было, не пустит, дверь не откроет. Я-то ведь тебе наш с ней разговор в общих словах пересказал, а когда прослушаешь запись полностью, поймешь, что иначе и не будет. Так что у Грошева сейчас абсолютно все — в подвешенном состоянии. И в этой ситуации его можно основательно прижать теми фактами, о которых рассказала Татьяна. Там случился автомобильный наезд со смертельным исходом, за рулем был пьяный Грошев, а сел за него на три года его подчиненный, которому тот хорошо заплатил. Фамильным брильянтовым колье собственной супруги. Ну, и отец Татьяны здорово его выручил своими связями. Известно также и о контактах Грошева в криминальном мире. Татьяна слышала в телефонных разговорах мужа клички «Баляба», «Дубовый» и другие. Причем разговоры у него с ними шли почти приятельские. А жены он не стеснялся потому, что помер генерал Милютенко, и он почувствовал свою полную власть над ней. При живом ее отце Грошев рук не распускал, боялся. Хотя она сама может уделать кого угодно.

— Ты-то откуда знаешь? Успел удостоиться?

— Кончай острить, я серьезно. А после смерти Милютенко Грошев словно с цепи сорвался, только что не уродовал жену кулаками. Как она его раньше не выгнала? В общем, она воспользовалась тем наездом в качестве спасительного шанса. Пригрозила правду в суде открыть, Грошев испугался и немедленно согласился со всеми ее требованиями, ушел с одним чемоданом. Такая вот диспозиция в настоящее время в этом благородном семействе.

— Ну, так вот же она открыла тебе Грошевские тайны? Не испугалась? А почему ты думаешь, что в суде испугается?

— Это она мне их открыла, рассчитывая на мою, извини, порядочность.

— А с каких пор порядочность нуждается в извинении? Не понял!

— Ей бы, я думаю, очень не хотелось, чтобы как-то пострадала память об отце. Все-таки генерал, Герой России, порядочный мужик, в Афгане мы о нем слышали много хорошего. А тут получается, что он вроде бы в собственной семье бандита «крышевал». А бандит этот — муж дочери, зять родной, с которым она худо-бедно прожила два десятка лет, сына вырастила… Вот тут у нее и главный пунктик. Отца бы надо вывести из всех этих показаний… А, с другой стороны… Не знаю, сложный для меня пока вопрос. Ты уж сам реши, Сан Борисыч. Я на тебя надеюсь. Между прочим, так и Татьяне сказал. Она говорила, что ей звонил очень любезный мужчина, предупреждая о моем приезде. Вот я и намекнул, что именно этого «любезного» и попрошу разобраться. Такие дела, Саня.

— Ну, любезнодак любезно… Нам-то что, жалко? Попроси ее в следующую встречу — не знаю, когда у вас назначена, — более четко сформулировать свои показания, с твоей, разумеется, помощью. Пусть выглядит и максимально конкретно и… ну, как-нибудь так, чтоб ей самой краснеть не пришлось. Ты поможешь сформулировать, я думаю. Не откажешь интересной женщине в посильной помощи?

— Не волнуйся, и в непосильной — тоже.

— Вот, за что тебя глубоко уважаю… Ладно, ты поедешь на задержание?

— Звони и спроси, куда. Я подъеду. А то действительно вокруг да около… Столько о нем наслышан, а в глаза личного врага еще не видел.

— Слышь, Филя, а может„ты не будешь участвовать, а? Лицо-то ты, выходит, заинтересованное — со всех сторон.

— Как-то интересно ты сформулировал — со всех сторон! Но я ж не собираюсь его допрашивать. Я только посмотрю. И прикину, насколько велика опасность, которая может исходить от него. Не от самого, от подельников, а их, я думаю, у него немало. Он же, по словам Татьяны, мстительный сукин сын. А если и на этот раз, с чьей-нибудь помощью, вдруг отмотается, что нужно также иметь в виду, он может натворить много беды. Жесток и беспринципен.

— Вот и скажи об этом Ивану Васильевичу. Или просто Ивану, он моложе нас с тобой. Да, кстати, чтоб ты был в курсе, его шеф, начальник отдела ОРБ, не помню его фамилию, когда-то работал вместе с Грошевым, а теперь вот сам поручил Рогожину задержать того и допросить. И вообще вести это дело. Что-то не вяжется с логикой. А тебе как?

— А это не может быть элементарной подставой? Грамотной такой подножкой? Вдруг Рогожин метит на его место, а шефу это известно?

— Кого, Рогожина подставить? — удивился такому повороту Турецкий и задумался. — А что, надо прикинуть?…

— Да ничего, по-моему, нет необычного, — Филипп пожал плечами. — Не выполнять указания сверху тот Рогожинский шеф не может, сам решил всеми силами отмотаться, а вот поручить подчиненному, который наверняка на этом деле сломает себе шею, почему же нет? Если у них имеются к тому же еще и внутренние, личные, так сказать, противоречия…

— Знаешь, что, Филя, намекни-ка об этом Ивану, пусть действует максимально аккуратно и осмотрительно, и буквально каждый свой шаг обставляет заверенными протоколами. Странная у них ситуация, ничего не понимаю, — разозлился вдруг Турецкий. — Такое ощущение, будто вернулся в начало девяностых, когда и в жизни, и в сознании, буквально во всем, ты ведь помнишь, вмиг исчезла, как испарилась, всякая нормальная логика.

— Ты хочешь сказать: то ли еще будет? — усмехнулся Филипп.

— Заметь, не я первый это сказал… А знаешь, какая проблема меня еще заботит? Я проверил, звонил на предприятие. Охранники на «Радуге» работают сутки через двое. Так вот, тех, особо отличившихся охранников — Рулева с Кривиным, — на работе, естественно, нет, и появятся они только послезавтра. Если появятся вообще. Им наверняка известно уже об аресте их шефов, а также понятно и то, что на допросах те станут утверждать, будто Уткина с Гусевым пальцем не трогали. Ну, скажут, возможно, уже потом охранники перестарались. Когда вышеуказанные господа вдруг затеяли драку после того, как фактические все и вопросы передачи собственности уже были решены, и необходимые документы подписаны. Кто знает, какие мотивы двигали бывшими руководителями объединения? Решили, что мало денег взяли? Так сами ж согласились. Что скажешь, может случиться такой вариант?

— Вполне, если охранники — люди умные и опытные. То есть битые, причем неоднократно. Или нет, если они — обыкновенные дуболомы. Домашние телефоны не отвечают, «мобилы» не работают, и соседям неизвестно, где те отдыхают? Такой набор?

— Один к одному.

— Я бы не стал торопиться, пусть пока посидят начальнички, камера — она прочищает мозги. Особенно новичкам, которые привыкли сами отправлять туда людей. А эти все равно появятся, хотя бы для разведки.

— Вот и объясни это сам Рогожину, а то, я заметил, мужик, хоть он и подполковник, почему-то волнуется, словно хочет сделать все сразу. А так — уж мы-то с тобой знаем — не бывает.

Глава седьмая

ЗАДЕРЖАНИЯ

Звонить в дверь пришлось долго. Оперативники слышали через дверь, что в квартире есть живой человек. Он бормотал, кашлял хрипло, даже топал по полу, но дверь не открывал, несмотря на продолжительные звонки. Собрались уже вскрывать дверь, но кашель приблизился, и явно нетрезвый голос, грубо выругавшись, сформулировал, наконец, более-менее приемлемую фразу:

— Чего надо? Какого… — а дальше снова пошли упоминания отдельных частей человеческого тела.

— Открывайте, Грошев, милиция! — громко и властно заявил Рогожин.

— А пошел ты!.. — донеслось из-за двери.

— Прикажу взломать дверь!

— Ладно, — после паузы прорычал Грошев.

Дверь открылась. Хозяин был, очевидно, еще с вечера пьян в стельку и не успел отойти. Либо поддерживал в себе это состояние постоянными «допингами». Но, так или иначе, а пользы от него — в плане беседы, не было решительно никакой. И увозить его следовало не в камеру предварительного заключения, а в вытрезвитель, со всеми исходящими для него проблемами… Но… предстоял обыск. Об этом знали понятые — соседи по лестничной клетке, далеко ходить за ними не стали.