ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ - Всеволод Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И чем дальше убегал царевич, тем труднее ему становилось: гнев отца он чувствовал издали. Только одно средство оставалось, чтобы заглушить страх, - жесточайшее пьянство. «Я употребляю всевозможные средства, - доносил цесарю секретарь Кейль, - чтобы удержать наших от частого неумеренного пьянства, но увы! - это совершенно тщетно».
Царевич прибыл в Неаполь в мае, когда в садах зацветали розы, когда море было все в синих и зеленых тенях, когда в безветрии теплых дней над белыми домами города, над зонтичными пиниями, взбегающими на склоны горы, курился Везувий, когда на песках, под вечный шум медленного прибоя лежали, дремали на солнце беспечные вольные лаццарони, к своему счастью не имеющие ни великих наследств, да нередко не имеющие и отцов. Луна светила в высокие окна замка, где при свечах шумно ужинал царевич Алексей со своей подружкой да с секретарем Кейлем.
В Сант-Эльме царевич снова отошел душой. Надежды ожили в нем…
Подымая бокал с красным вином, он с блаженной пьяной улыбкой сказал секретарю Кейлю: - Государь, при отъезде вашем я попрошу вас взять с собой два письма, которые вы перешлете надежным образом в Россию к резиденту Плейеру. А он сумеет их вручить, кому надобно.
Секретарь Кейль взять те два письма у царевича согласился. Письма эти были адресованы архиепископу Ростовскому да нескольким сенаторам…
«Превосходительные господа, сенаторы! - писал царевич. - Как у вашей милости, так, чаю, у всего народа вызывает сомнение мое от Российских краев отлучение и пребывание по сие время безвестное. Отлучиться от отечества принудило меня безвинное преследование, а особенно, что меня едва в монахи не постригли насильно. Но господь дал мне случай сохранить себя временной отлучкой от любезного отечества, и ныне я обретаюсь благополучно и здорово под хранением некоей высокой особы до времени, когда смогу возвратиться к отечеству…»
Так разгоралась великая война между сыном и отцом.
Но когда Алексей Петрович с секретарем Кейлем скакали в Неаполь, за ними все время безотрывно, как тень, следовала «некая подозрительная персона», «инкогнито» - как доносил Кейль в своих рапортах в Вену. Этой персоной был капитан гвардии Румянцев.
Проведав от Румянцева точно, что сын под протекцией венского двора уже в Неаполе, царь Петр из Спаа отправил туда уже такого хитрого дипломата, как Петр Андреевич Толстой.
- Петр Андреевич! - сказал ему царь при последнем свидании. - Ты должен на аудиенции у императора Карла спросить, для чего он не сказывает нам прямо, где наш сын, для чего он с нами поступает враждебно? Не только наш Румянцев, а уж и вся Европа знает, что царевич у него. Тебе надлежит с царевичем видеться и ему все прямо объявить. А ежели император того свидания не допустит, то протестовать нашим именем и объявить ему, что мы это за явный разрыв принимаем и что будем за ту неслыханную обиду мстить. Мы вооруженной рукой принудим цесаря выдать нам царевича!
Гневный голос царя-отца громом катился по Европе. Не для себя отмщения искал Петр, нет! Он свое отечество хотел избавить от грозящих ему испытаний.
Толстой обо всем этом объявил Карлу напрямик.
Император выслушал его с приятной улыбкой, но немедленно же собрал тайный совет из трех министров - графа Зитцендорфа, графа Штаренберга и князя Траутзона.
Конференция эта обсудила положение и решила, что раз царь знает, где его сын, то дальше скрывать царевича не приходится. Министры предложили поэтому цесарю затягивать время как можно - с перепиской, пересылками извести - и смотреть, как будет обстоять дело с военным положением Петра. Будут у него успехи - одно, не будет успехов - другое. Судя по этому, и можно будет говорить с царем по-разному - или уступчиво, или настойчиво. Во всяком же случае, положение опасно, потому что характер царя известен, и он, не получив удовлетворительного ответа, может просто двинуть войска из Мекленбургии в Силезию, занять ее и остаться там до выдачи ему сына.
- Во всяком же случае необходимо как можно скорее связаться с королем Англии и заключить с ним союз против Московии на случай осложнений - предложила конференция.
- «Placet» - положил резолюцию на докладе конференции министров Карл VI.
«Одобряю».
Глава 10. В Лондоне
Цесарский посол в Лондоне граф Волькра сидел в сумеречный час в библиотеке своей перед камином, поставив ноги на скамеечку, так что худые колени поднялись высоко. Пламя трепетало красным светом по кожаным переплетам на полках, по портретам в золотых рамах, зажигало всюду вспышки на мебелях, на столах, на бронзовых украшениях.
«В этом проклятом городе ив мае туман, - думал граф Волькра, - а у нас в Вене над голубым Дунаем чистое небо!»
С коротким легким стуком вошел лакей в гербовой красной ливрее, в одной руке внося зажженный канделябр, в другой - на серебряном подносе пакет. Комната осветилась. Граф Волькра взломал на пакете печати, предварительно тщательно осмотрев, и, вынув письмо, стал читать, приставив к глазу стеклышко. То была конфиденциальная инструкция от графа Шёнборна.
«Испросите у его величества Георга I, короля Англии, аудиенцию и расскажите ему изустно, не оставляя документов, что в Вену прибыл секретно царевич Алексей, - читал граф Волькра. - Император по своему великодушию ко всем преследуемым и гонимым дал царевичу покровительство и защиту. Конечно, все это в величайшем секрете. Резидент царя Веселовский настаивает, что царевич находится в Вене, и безотвязно пристает с этим к министрам. Если же император и дальше будет продолжать оказывать гостеприимство царевичу Алексею, то царь не постесняется добиваться сына «manu militari» - «вооруженной рукой» - характер царя ведь известен. Что ж тогда делать? А его величество, король Англии, - курфюрст Брауншвейгский и родственник нашего дома. Не согласится ли он поэтому со своей стороны защищать несчастного доброго русского принца, находящегося «в жалчайших условиях», «в условиях явной и постоянной отцовской тирании»? Можно ожидать от московитов всяческих фокусов! Эта инструкция будет показана царевичу в копии», - добавлял граф Шёнборн.
- О! - произнес граф Волькра. - Постоянная история! Его апостолическое величество не может расстаться с этим его родственным добросердечием! Ну какая выгода нам вмешиваться в грязную соседскую историю?
«Однако нет! - подумал тут же граф Волькра. - Ведь это огонек в соседском доме. В России! Было бы весьма неплохо его раздуть?..»
На следующий же день, отпустив графа Волькра после аудиенции, Георг I, король Английский, шариком катался у себя до кабинету:
- Конечно, нужно царевича поддержать, в будущем он будет очень благодарен нам. Нужно укрыть его от отца-тирана. Иметь на русском престоле своего родственника, да еще благодарного - удобная вещь!
И, дернув за шнурок звонка, он приказал лакею:
- Попросите ко мне нашего камер-юнкера Бестужева.
Глава 11. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин
Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, камер-юнкер короля Англии, возвратясь с аудиенции, тонко улыбался, сидя за большим красного дерева письменным столом.
Он только что написал письмо царевичу Алексею Петровичу. Писал он по-русски, но так как было несомненно, что письмо будут читать в Лондоне и в Вене, он начал письмо почтительно и официально:
«Светлейший августейший наследный принц, милостивейший государь!»
Молодой вельможа остановился, положил перо, взял жалованную золотую с алмазами табакерку, со вкусом понюхал табачку, обмахнул платочком пышное над шитым камзолам жабо, снова взял перо, проверил расщеп на свет и стал писать:
«Так как отец мой, брат и вся родная мне фамилия Бестужевых пользовалась особой милостью Вашей, то я всегда считал своей обязанностью изъявить свою рабскую признательность и ничего так не желал от юности моей, как служить Вам!»
Он взглянул на окно - выпуклое стекло показалось ему не чисто вытертым. «Надо будет сказать дворецкому, плохо смотрит! Плохо!»
Перечитал последнюю строчку, поморщился:
«Пожалуй, грубовато? А? «Рабскую»… Но ведь надо же знать адресата!»
«Служить Вам!» Так! «Это принудило меня для соблюдения тайны моего такого желания вступить на иностранную службу, и вот я уже четыре года состою камер-юнкером у короля Англии. Как скоро я узнал верным путем, что Ваше Высочество находитесь у его цесарского величества, Вашего родственника, и я по теперешним конъюнктурам замечаю, что образовались две партии, причем воображаю, что Ваше Высочество при теперешних, очень важных обстоятельствах не имеете никого из близких слуг своих, я же чувствую себя достойным и способным служить в это ответственное время, посему я осмеливаюсь написать Вам и предложить Вам себя в Ваше распоряжение, как будущему государю…»
