ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ - Всеволод Иванов

Из Амстердама вызвал Петр к себе своего резидента в Вене Абрама Веселовского, поведал ему свое горе. Шел уже декабрь, и, возвращаясь из Амстердама, Веселовский ехал в Вену через Франкфурт-на-Одере. И тут-то у воротного писца, что проезжих записывал, услыхал, что в октябре, 29-го дня, проезжал здесь русский полковник Кохановский, при нем жена, да поручик Кременецкий, да служитель. Стояли они в гостинице «Под Черным Орлом». Полковник сам высок, жена тоже большая. Обедали, пили много. Через два часа на почтовой телеге подскакало к ним еще двое служителей. Уехали все по дороге на Бреславль.

- Царевич Алексей это! Он! Он! Шаг за шагом проследил потом хитрый Веселовский путь царевича через Бреславль на Вену. И в Вене уже Веселовский разузнал, что и тут был тот полковник, стоял в гостинице «Под Золотым Гусем», что здесь жене было куплено платье мужское кофейного цвета, и нарядилась та дама пажем. А расспрашивал полковник, как проехать до Рима и дорого ли обойдется проезд в ландкучерской карете…

Веселовский сам побывал в «Золотом Гусе» и от одного слуги там услышал, что слуге тому офицер показался похожим на сына московского царя, которого тот видывал и раньше в Вене. А таможенник, досматривающий багаж полковника, сказывал, что такая шуба соболья разве у московского царя быть может.

Получив в Амстердаме донесение от Веселовского, Петр стал мрачен:

- Вот негодник, что делает! Какое время выбрал! Русский флот по Балтийскому морю плавает, Ригу взяли, Ревель взяли, взяли Финляндию. Из Дании на само Карлово логово, на саму Швецию наступаем… А в нем, в Алешке моем, семя Ивана Михайловича Милославского из земли лезет! Мало крови, мало ему крамолы. И сию крамолу следует разведать и лечить беспощадно!

В Амстердаме крепкие морозы стоят, каналы замерзли, ребята голландские краснощекие по каналам в школу на коньках бегают… Голландские печки натоплены тепло, и в низенькой горнице, где с поставцов смотрят начищенные медные да фаянсовые посуды, царь Петр собственноручно пишет Карлу императору в Вену письмо:

«Пресветлейший, державнейший цесарь! В дружелюбно братской конференции объявить должен об некоей сердечной печали. Сын наш Алексей всегда к высшему неудовольствию нашему являлся, так как он с покойной супругой своей, в вашем ближайшем свойстве состоявшей, непорядочно жил. А теперь, от нас получив приказание к нам ехать, взяв несколько молодых людей, с пути, ему указанного, съехал, и мы по сие время изведать не можем, где он обретается. И дали мы резиденту нашему, при вашем дворе пребывающему, Абраму Веселовскому, приказ - оного нашего сына сыскивать и к нам привезти. Того ради просим мы, ваше величество, если оный сын наш в ваших местах обретается тайно или явно, повелеть его с сим нашим резидентом к нам прислать, придав для безопасности несколько наших офицеров, дабы мы его отечески исправить могли, чем обяжете нас к вечным услугам и приязни.

Ваш брат Петр».

Глава 6. В Вене

Было 10 ноября 1716 году.

Вице-канцлер Германской империи, граф Шёнборн отпустил последнего докладчика из своего кабинета запоздно - пробило уже десять. Чиновник ловко откланялся, собрал бумаги, задом, не показывая спины, отпятился к выходу и бережно притворил за собой белую с золотыми украшениями дверь за бронзовую ручку в виде орлиной лапы, державшей синий шар. Он важно двинулся было вниз по мраморной, кенкетами освещенной лестнице, а навстречу ему подымался неизвестный, странно одетый человек, преувеличенно громко изъясняющийся на ломаном французско-немецком диалекте. Неизвестный был крепко пьян, его окружали лакеи.

Чиновник остановился, учтиво осведомился - что неизвестному нужно? Тот дерзко ответил, что прислан к графу Шёнборну по самонужнейшему делу. Настойчивость, которую являл неизвестный, была такова, что пришлось доложить графу, бывшему уже в шлафроке. Граф Шёборн согласился принять неизвестного завтра, в семь утра, так как он чувствовал, себя в данный момент очень утомленным, Но никакие реприманды не действовали на неизвестного. Он заявил, что в случае отказа здесь в свидании он отправится во дворец, к императору.

Гран Шёнборн наконец согласился принять незнакомца, который громко стуча сапогами по штучному полу, прошел в его кабинет. - Что вам угодно? - спросил граф Шёнборн.

- Его высочество царевич Алексей, наследник Великия и Малыя и Белые Русии желает видеться с вашим сиятельством, и немедля!

Граф Шёнборн раскрыл удивленно глаза, полез за эмалевой табакеркой, понюхал табачку, чтобы успокоиться. Затем осведомился.

- Но в таком случае, если все это удивительная правда, где же он?

Неизвестный ответил: - А вот тут перед домом вашего сиятельства! - и отчаянным жестом ткнул в окно. - На площади! Вот он!

При всей своей дипломатической выдержке граф Шёнборн ахнул, вскочил, подхватил полы халата, рысцой перебежал кабинет и, осторожно приподняв гардину, выглянул в окно. На углу, под тусклым фонарем, в мутном сиянии луны сквозь дождевые тучи маячила фигура в длинном плаще.

- Но каким же образом, очутился здесь царевич? - воскликнул граф Шёнборн. - Что такое? Почему он обращается ко мне?

- Царевич слышал, что чужестранцы, являющиеся ко двору его величества императора, должны сперва обращаться к вице-канцлеру! - ответил Яшка Носов - это был он. - Царевич прибыл только сегодня, оставил свой багаж в гостинице и просит ваше сиятельство принять его немедля.

- Но в таком случае доложите, что я сам сейчас же буду у его высочества в гостинице…

- Нет, его высочество сам придет! - ответил Носов. - Я за ним сбегаю!

И прежде чем граф Шёнборн успел сбросить свой шлафрок с турецкими разводами и натянуть кафтан со звездой, дверь его кабинета распахнулась, и, ступая косо, правым плечом вперед, стремительно и растерянно, почти бегом вошел высокий, бледный молодой человек в мокром мятом плаще.

- Ваше сиятельство! - крикнул он по-немецки. - Прошу дать мне возможность поговорить с вами наедине. Я нахожусь в трагическом положении. Пусть сюда никто не входит!

Он задыхался.

Получив заверения, что никто не войдет, прибывший бегал по кабинету, озирался с ужасом и говорил, ломая руки:

- Я прибыл сюда инкогнито, чтобы просить у императора-цесаря, у моего шурина, покровительства, спасения моей жизни.

- Но что угрожает вашему высочеству?

- Меня хотят погубить, моих детей лишить наследства! Только мой шурин, император, может один спасти меня, обеспечить права моих детей на престол…. Отец мой преследует меня! Да, я слабый человек. Да, я пью! Я и сейчас пьян! Но так уж воспитал меня князь Меньшиков. Это он нарочно споил меня. Мое здоровье умышленно расстроили пьянством.

Царевич остановился и стал оглядывать себя в зеркало.

- Пусть я негоден для власти, - продолжал он. - Пусть даже я негоден для правления. Согласен! Но ведь я вполне годен, чтобы царствовать! На это у меня ума хватит! Я докажу, что царствовать я могу. А отец меня гонит в монастырь! Не хочу! Не хочу! Ведите меня к императору! Вне себя он упал на стул, колотил каблуками по паркету.

- Успокойтесь же, ваше высочество! - говорил граф Шёнборн, бегая вокруг. - Выпейте воды!

- Не надо воды! - крикнул царевич. - Дайте пива! Пива на случай не оказалось, и царевич согласился на мозельвейн. Хлебнув вина и затем все время потягивая его, Алексей говорил жарко, безостановочно. Он утверждал, что против отца он ничего преступного не делал, что ему известно, что он пользуется любовью народа, что народ не простит никогда его отцу тиранства и кровопийства. По его словам, народ ненавидит Петра за нарушение старых обычаев, за новую недостойную царицу, за то, что Петр мать царевича - царицу Авдотью - заточил в монастырь из-за его любимцев. Любимчики эти и погубят Петра, ах, погубят интригами. Недаром они добиваются, чтобы Петр принял титул «императора».

- Как можно! Такой титул надлежит ведь иметь одному только Карлу-цесарю, императору Германии, как законному наследнику Римской империи.

Все эти рассказы и жалобы Алексей пересыпал требованиями видеть шурина-цесаря и запивал их вином. Граф Шёнборн, пустив в ход всю придворную обходительность, посоветовал его высочеству не добиваться свидания с императором немедленно, чтобы не нарушить своего, столь ему важного инкогнито, а лучше всего - лечь и отдохнуть.

Высокого гостя отвели наконец в приготовленный для него наскоро покой, и лакеи долго бились, стаскивая с него тесные ботфорты. Во время этой операции Алексей Петрович заснул, лежа на спине поперек кровати.

Во сне он захрапел, его лицо стало робким, незначительным, с него сошла хмельная истерия. И над русским наследником престола стоял австрийский длиннолицый дипломат в синем, шитом золотом кафтане, в белом жабо, рассматривал его в двойной лорнет.

- Боже мой! - произнес тихо граф Шёнборн. - О, насколько было бы лучше, если бы это был сам Петр! Какая ужасная страна! Какие ужасные нравы!