Великая тайна Фархелема - Юрий Леляков

— И правда, не странно ли… — согласился Герм. — То уже готовы тащить на обследование, операцию — а то задний ход: ошибка вышла! А не задай им лишнего вопроса — до последнего момента не спохватились бы? Что-то не то… Тем более, со мной это второй раз: в очень раннем детстве чуть не сделали той ошибки — а психопат увидел в моих документах запись, и понял по-своему…

— Кто решает наши судьбы… — всё так же горестно ответил Талир. — Имеет доступ к нашим документам… А сами хотят, чтобы дети были честны с ними, не нарушали правил, законов…

— И где бы мы все были теперь с такой честностью? — согласился Итагаро. — В любой момент могут повести себя как скоты — а ты живи и действуй по закону? Нас тоже разместили в палаточном лагере как попало: младших со старшими, здоровых с ранеными, других раненых — с больными из инфекционного интерната, и даже потерявших всю семью — с подонками, которые и там собрались в банды, стали промышлять грабежом! Только палатку с несколькими дмугильцами — отдельно под особой охраной, чтобы их вообще не разорвали на куски… И что ни скажи взрослым, в ответ: «У всех горе, а чем ты лучше?» А когда я пытался организовать отпор этим подонкам — тоже кто-то донёс, будто уже я провоцирую беспорядки, сразу потащили к какому-то офицеру, стали угрожать интернатом для малолетних преступников! Им же что нужно: видимость порядка и контроля над ситуацией! А тут в их власти оказались дети… Что делать: я настроился на терминал в их палатке, вывел ложный сигнал тревоги — и они все вдруг забегали, стали выстраивать оцепление по периметру лагеря, забыли и про охрану самой палатки, и про меня, оставшегося в ней! А я ещё послал запрос в адресную службу на имя родителей, чтобы им дали знать, где я… Само начальство лагеря, потом оказалось, и не думало это делать! Но откуда я мог знать, что они действительно ждали подхода какой-то племенной банды? И вдруг как раз решили, что банда уже рядом — и принялись срочно переформировывать лагерь, собирать отдельно здоровых, отдельно больных, даже не обращая внимания, что опять раненые попадают с заразными, а младшие со старшими… А наутро приехали родители, мои и ещё некоторых — и были где-то рядом, но говорю же, им никто не сообщил, где мы! — и мы проснулись, и смотрим: лагеря нет, стоят всего четыре или пять палаток безо всякой охраны! Хорошо ещё, они были со своим транспортом — а то как бы мы оттуда выбрались, не представляю. Если поблизости была какая-то банда… А там эти банды — обычное дело. Угоняют одни у других скот, грабят дома… Но мы никого такого по дороге не встретили. Ехали до самого Ветафомиси своей автоколонной, без охраны, оружия — и уже там присоединились к остальным… Ho теперь всё думаю: а если бы я не вывел ложный сигнал тревоги — ничего бы этого не было? Но тогда, что, должен был позволить сдать себя в интернат?

— Но если и так ждали подхода банды… — ответила Фиар. — И всё равно готовы жертвовать тобой и такими, как ты… В чём твоя вина?

— До Ветафомиси… — повторил Джантар. — Оттуда, почти через всю Дмутилию…

— А что было делать? — переспросил Итагаро. — Где нас оставили, оттуда и пришлось… А сейчас идёт разбирательство, как и почему случилось — но уж я наверняка следов не оставил. Клавиатуры не касался, сам их кодовый адрес знать не мог. И тот офицер видел, как сигнал тревоги возник на экране без моего участия. И потом никто не спрашивал: где я был в такой-то момент, что делал — тем более, сами оставили палатку без охраны. А всё равно неспокойно — хотя лишь пытался защитить себя, как умел…

— А с чего эти беспорядки там начались? — спросил Джантар.

— Не знаю, поверишь ли… По местным законам в дмугильских школах ввели телесные наказания — и как раз в одной сразу несколько учеников попались на чём-то соответствующем. А директором почему-то был лоруанец, и не знал, что по местным обычаям старшего школьника, у которого уже растёт борода, можно сечь только через одежду! Других вывели голыми перед строем младших групп — ничего, а этого — оскорбление всему роду! Те возмутились, пошли по улицам с криком, что совершено святотатство, стали собирать толпы… Будто каждый нормальный человек сразу может понять, что правильно, а что нет — когда такое стало нормой закона! А результат… Кварталы сгоревших домов, разгромленные учреждения, куски разорванных взрывами трупов прямо посреди мостовой, и даже говорят: похищенные старые бактериальные боеприпасы не могут найти до сих пор! Целых десять бомб — представляете? И что же, в конце, концов, лоруанцы — как народ и государство? Чего им не хватило, чтобы дать отпор? Заявить: в деревнях живите по-своему, но город не только ваш? Мало того, что набрали из этих деревень столько вспомогательного персонала, ещё дали право распространять свои законы и обычаи на город! А если те на заводах, в институтах сводят кровные счёты, устраивая аварии, где гибнут невинные — спрос не с кого-то конкретно, а с цивилизации вообще? Что не сумела адаптировать к себе такую мразь?..

— А я какое отношение имею к тем местным законам? — тут же начал Минакри. — И вдруг меня отправляют отсюда, с Каймира, в монастырь какой-то элбинской секты — и даже не столько из-за взрыва в подвале, где никакая моя вина не доказана, сколько просто «по воле отца», о котором я и думать забыл! А он, оказывается, спустя столько лет обрёл элбинскую веру — и хочет, чтобы я её тоже принял, и получил соответствующее религиозное образование в её верховном центре — так называемом Алаофско-Горском монастыре! И эта его воля находит меня здесь, на Каймире! Даже как какая-то большая честь, особенно для правонарушителя! В таком качестве отправили туда — хотя говорю, ничего реально против меня у них нет…

— Но что хоть за монастырь? — спросил Джантар. — И что за секта, что собой представляет?

— Как тебе объяснить… Если коротко — что-то чудовищное. Но ладно бы плод деятельности каких-то психопатов, а то — официально существующая организация, куда можно отправить человека, во всяком случае, подростка — для перевоспитания и религиозного образования! И перед тем даже с матерью увидеться не дали: вот, мол, родительская воля, ясно изложенная… Я не представлял, что такое возможно! Он, не знаю где, обрёл по тем местным законам веру, и это решает мою судьбу на другом конце страны! И было бы хоть из-за чего обретать — а то монастырь совершенно не похоже на наши жреческие школы! Обстановка покорности, страха, тупости, даже не все всё понимают: язык священных текстов, молитв — нвеклало-дмугильский, многие его не знают, только кое-как могут объясниться между собой по-лоруански! Там же не все — дмугильцы, а те — не все из Нвеклала, есть лоруанцы, уиртэклэдцы, из Приполярья, из автономий Средней Лоруаны, только каймирцем я там был единственным… А уж что мне объяснили, и как я понял — до сих пор не знаю: не подшутили ли, пользуясь, что я слабо помню их язык? Может ли быть такая вера, да ещё с центральным монастырём в столице государства — что по ней человек уже исходно рождается с каким-то грехом, в искуплении которого — смысл всей жизни? Не карма в нашем понимании — какой-то «грех ниоткуда», из ничего? Даже понять трудно… И во искупление — некоторые прямо-таки постятся помоями, которые хранят в особой ёмкости в специальном унитазе, причём он же используется для обычных унитазных нужд! И так и называется: «святые» помои, «святой» унитаз… Можете представить такое?

— Я же говорил: злая шутка, — ответил Итагаро. — Как над новым человеком в школе, в армии, на заводе, в институте: что-то не так поймёт, сделает — а всем смешно. Даже где от шутки недалеко до трагедии… И чуть ли не у всех народов и рас — кроме нашей… Каково при переездах: каждый раз новая школа, и — такое начало? Если не особорежимник — но и стал я им не сразу!. А насмотрелся аварий из-за этого — не удивляйтесь, что мало рассказываю. Все годы — сплошная цепь расследований несчастных случаев. Кто-то соврал о значении технического термина, «под секретом» поведал, как можно нарушить какую инструкцию, результат — кровь, пламя, трупы. Сколько я этого видел…

— Но и я видел там в огромном, больше обычного, унитазе какой-то мешок, — продолжал Минакри. — И говорили они это даже в испуге, на шутку похоже не было. И ещё видел на них цепи, кандалы, ошейники, рясы, сшитые так, что непонятно, как их надеть и как в них ходить, и что-то вроде перекошенных военных шлемов, затрудняющих обзор… Поклонятся страшным уродливым статуям, символизирующим, как я понял, человеческие пороки, хотя тоже непонятно: неужели по их вере человек так низок, что и порокам надо поклоняться? И туда меня отправил не кто-нибудь — полиция лоруанского государства! Не подумав, что я слабо знаю сам язык, не говоря о вере и обычаях! Несколько дней я делал вид, что участвую в церемониях — совершенно без понятия, что к чему, с одной мыслью: как вырваться оттуда? — Минакри едва не сорвался на крик, но овладел собой. — И когда на девятый день настоятель зачем-то вызвал меня к себе, запер дверь изнутри и стал снимать с себя всю одежду — я тоже не знал, что делать. А тут ещё кто-то постучал в дверь, он, набросив рясу на голое тело, пошёл открывать, они долго говорили — а я всё ждал… А знаете же, как стыдливы дмугильцы насчёт одежды! И что я должен был делать: тоже раздеваться, или как? А если да — насколько и зачем?.. И наконец со мной случился какой-то шок — не помню, что было дальше… Потом уже кто-то остановил меня в коридоре, и что-то спрашивал через другого монаха как переводчика — а то сам и по-лоруански понимал слабо. В общем, я понял: кто-то оглушил настоятеля ударом сзади, сорвал с него рясу, побежал к «святому» унитазу, и так заткнул рясой трубу, что весь «ад» затопило — вот и выясняют, кто это мог быть…