Пыль моря (СИ) - Волошин Константин

Вечером Мишкина голова несколько успокоилась. Он поспал в тиши потревоженного селеньица и теперь мог свободно подняться со своего жёсткого ложа. Море на западе розовело закатом и дышало покоем, слегка шурша спокойной волной. Чайки с писком носились над водой, выхватывая зазевавшихся рыбёшек.

Мишка сидел на перевёрнутой лодке и наслаждался тишиной и покоем. Было тепло, лёгкий ветерок уже не холодил. Солёный запах, смешанный с запахом гниющих водорослей, был ещё новым и волновал его молодую душу. Вспоминались родные места. С грустью увидел, словно во сне, серые избы и лачуги пропойц и бродяг, у которых руки не доходили до своего жилья. Где-то в укромных уголках груди защемило тоскливо и холодно. Он остро ощутил, что эта тоска никогда не покинет его, и будет грызть медленно, но неотвратимо. А судьба-плутовка несла его в неизведанные дали, а сердце замирало в предчувствии чего-то неясного и волнующего.

Нахлынуло непреодолимое желание поговорить на родном языке, сквернословить в своё удовольствие, побуйствовать. Но тут же тихонечко шепнуло что-то, кольнуло, и стало ясно, что прежнее безвозвратно ушло, и возврата не будет. Впереди один туман и неизвестность.

Стемнело, Мишка поплёлся к хижине. Там светил маленький костерок, какие нередко жгли в тайге, опасаясь чужих глаз. На камнях молча сидели товарищи, и по их виду Мишка понял, что на душе у них скверно.

– Что загрустили, друзья? Всё хорошо!

– Где ты видел хорошее? – Тин-линь махнул рукой, отгоняя назойливых комаров.

– А что! Маньчжур побили, когда ещё явятся опять? Сыты, а остальное приложится. Нам ли не веселиться?

– А заложники? Что с ними?

– Ты ж сам определил им меру наказания. Подождём до утра. Должно проясниться что-нибудь.

– А разбегутся?

– А мы на что, для видимости? Посторожим малость. Чай отдохнули. Я выспался и до полуночи посторожу, остальное вам. Не привыкать. Слава Николаю угоднику, голова не так трещит, терпимо.

– Тогда давай перекусим. Ювэй, неси миски. А то оголодаем, а нам это ни к чему.

Быстро расправились с едой, которую удалось раздобыть у полуголодных корейцев, и отправились спать.

Всю ночь в деревеньке стояла гробовая тишина. Никто не осмелился появиться на дворе. Утром никто не отправился на рыбную ловлю, лишь женщины осторожно завозились в хижинах, готовя нехитрый завтрак. Да одинокий детский плач, раздавался приглушённо и тревожно.

К хибарке китайцев плелись двое корейцев, вид их был жалок. Сразу догадались, что доносчик был найден. Его не связали и шёл он по своей воле, покорившись судьбе.

И-дун быстро собрал всех деревенских, выгнал из сарая заложников. Прореженная толпа угрюмых людей понуро стояла в ожидании страшного.

Друзья толпились тут же, опоясанные саблями и с ружьями в руках.

Хан Бонг Чоль, склонившись до земли, подтолкнул к Мишке молодого корейца, и тот повалился на колени, опустив голову.

Мишка с показным презрением рассматривал поверженного к его ногам корейца. Пнул ногой и сказал, поманив пальцем местного толмача:

– Какую тебе казнь придумать, шелудивый пёс! Хотел выслужиться? Вот теперь нам послужишь. А мы посмотрим.

Побледневший кореец повалился на землю и стал тихо выть, размазывая по лицу слёзы, от которых оставались грязные полосы.

– Когда доносил на нас, выть забывал? Падаль!

И хоть толмач не мог полностью перевести сказанного, но Мишка уже распалил себя и остановиться не мог.

– Тащите сюда колоду и прикрутите этого подлеца! – он красноречиво жестикулируя, показывал, как надо делать.

Икающего корейца прикрутили к колоде, и Мишка оглядел толпящихся в страхе людей.

– А теперь выходи, кто хочет казнь совершить. Бить до костей, как маньчжуры велят. Ну!

Толмач спешно переводил, но люди словно не понимали. Глаза опущены, лишь переминаются с ноги на ногу.

Мишка прошёлся перед мужчинами, заглядывая в глаза. Он приподымал пальцами подбородки и зло глядел в отчаянные и жалкие глаза. Никто не вышел, и тогда Мишка обнажил саблю и гаркнул во всю силу лёгких:

– А ну выходи охотники! Живо!

Толпа вздрогнула и от неё отделилась сгорбленная фигура. Подобострастно заглядывая в глаза, сморщенный в гримасе страха кореец робко подошёл и взял указанную ему палку в палец толщиной.

– Бей!

Кореец вяло взмахнул и на спине вздулся тёмный рубец. Спина вздрогнула и сжалась. Несильный удар снова оставил полосу на спине, но Мишка видел, что удары очень слабые.

– Ах ты, собачий сын! Как бьёшь? – с этими словами он отвесил оплеуху незадачливому палачу, тот свалился, но проворно вскочил и стал судорожно молотить по извивающейся спине.

– Хватит! – отстранил Мишка палача, видя, что тот вошёл в азарт и со страху готов забить товарища до смерти.

Мишка оглядел толпу и спросил с хитрой усмешкой:

– А ну ещё выходи, кто смелый? – он прошёлся вдоль притихших рыбаков и остановился возле Хун Жо.

– Кажется, Хун Жо? Вот тебе и заканчивать, – подождал пока толмач закончит говорить и подал парню палку.

Парень взял вялыми руками палку и остался стоять не шелохнувшись. Затем встрепенулся, лицо побелело, и он отшвырнул палку в сторону. Быстро заговорил срывающимся голосом, но толмач не стал переводить, побледнев, как и Хун Жо. Глаза того горели ненавистью и решимостью.

Мишка глядел в эти чёрные глаза и злость постепенно уходила. На душе становилось легко и просто. Он улыбнулся, шутя смахнул парня на землю ладонью, и тот покатился под визг метнувшейся к сыну матери.

Хун Жо вскочил и стал, расставив кривые ноги. Рот открыт, ноздри раздуваются, весь напряжён в ожидании самого страшного.

– Эй толмач, перетолмачь всем своим. Так надо отвечать, как ваш Хун Жо! Против таких не воюю. Сам такой, и уважаю смелых! Развязывай доносчика, хватит. Надо бы больше, да порадовал ваш малец. Одобряю!

Поднялся шум, напряжение спало. Доносчик отделался так легко, что всем стало радостно и весело. В считанные минуты деревенька преобразилась. Люди стали деловито готовить лодки к рыбалке. Мишку обходили стороной, но уже глядели не так зло и угрюмо.

Ювэй радостно бросился к парню и стал весело говорить ему ласковые слова. Товарищи Мишкины тоже повеселели и добродушно принимали знаки внимания корейских рыбаков.

Глава 25. Джонка

День клонился к вечеру. Море шумело, беспрестанно промывая песок и гальку. Тоскливые крики чаек, носившихся в воздухе, нарушали монотонную тишину побережья.

Деревенька затихла в ожидании чего-то неотвратимого. Кончался второй день после столкновения и не состоявшейся казни, а ожидаемой лодки с моря всё не было.

Мишка постоянно держал Ювэя за околицей деревни. Тот соорудил себе на дереве наблюдательный пост и постоянно следил за восточным берегом, не покажутся ли маньчжуры.

Нетерпение и тревога возрастала с каждым часом. Корейцы боялись маньчжуров ещё больше, чем наши беглецы. Рыбачить долго у побережья запрещалось из опасения перед флотилиями тайваньских разбойников, которые, правда, уже давно не появлялись в местных водах. Но страх перед ними остался, и запрет продолжал иметь силу.

С минуты на минуту можно было ожидать врага, и Мишка распорядился постоянно иметь при себе всё оружие наготове. Так и таскались с тяжестями, проклиная запаздывающую лодку купца.

До слуха Мишки долетел тревожный голос с дальнего конца деревни. Он встрепенулся, вскочив с камня у самой кромки прибоя. В груди забухало тяжело и противно. Оглянулся. Ювэй стремглав нёсся к нему, размахивая руками. Деревня всполошилась, люди высыпали наружу.

– Джонка! – услышал наконец Мишка и пристально глянул в море.

Па самом горизонте темнел далёкий парус. Он чётко вырисовывался на фоне темнеющего неба, закатное солнце высвечивало его грязное пятно.

Подбежали товарищи. Тин-линь с волнением заметил:

– Неужели успеем? Такое везение! Духи нас не покинули!

– То, может, Николай-угодник постарался, – весело ответил Мишка и с лукавинкой глянул на своего прежнего хозяина.