Кратчайшая история Советского Союза - Шейла Фицпатрик

домах уже живут другие люди. В прибалтийских республиках сохранялось недовольство их включением в 1939 г. в состав СССР – «восточной», а значит, с точки зрения эстонцев, латышей и литовцев, культурно менее развитой державы – и потерей независимости, которой эти страны обладали в межвоенный период. По всему региону ощущались сильные антирусские настроения, хотя и не связанные с активным сопротивлением, а в Литве националистическое протестное движение, объединившееся вокруг католической церкви, подпольно существовало еще с начала 1970-х гг.

У власти в республиках все чаще находились местные уроженцы, опиравшиеся на поддержку национальных элит и всячески подчеркивавшие свои этнические (а в Средней Азии – исламские) корни. После того как в октябре 1964 г. казаха Динмухамеда Кунаева назначили первым секретарем ЦК компартии Казахстана (до того, в годы освоения целины, на этом посту сменяли друг друга русские и украинские функционеры, среди которых был и Брежнев), число казахов, подающих заявления на вступление в партию, удвоилось за два года. Как и прежде, глазами и ушами Москвы в каждой республике служил второй секретарь ЦК (чаще всего славянин), но в эпоху Брежнева, когда Кунаев и глава Украинской ССР Владимир Щербицкий входили в состав политбюро, а первые секретари ЦК компартий Азербайджана, Грузии, Узбекистана и Белоруссии были кандидатами в члены политбюро, вторые секретари на местах уже не играли такой важной роли. Руководители активно конкурировали друг с другом за московские инвестиции, а их республики в большинстве своем были дотационными в смысле баланса входящих и исходящих потоков экономических ресурсов. Исключением являлись прибалтийские республики, самые развитые в Советском Союзе и с самыми высокими доходами на душу населения, на которые, наряду с РСФСР и Украинской ССР, ложилось бремя субсидирования остальных.

Ожидалось, что в будущем, если все пойдет по плану, национальные различия сгладятся, но никаких признаков того, что этот процесс уже начался, не наблюдалось. Более того, республики, при молчаливом согласии Москвы, отстаивали и укрепляли свою национальную самобытность. Заполняя социологические опросники, советские граждане последовательно ратовали за этническую толерантность, но на деле они так же последовательно предпочитали жениться и выходить замуж за представителей собственной или как минимум близкой в культурном плане национальности (русские и белорусы, узбеки и таджики). Межнациональные браки заключались относительно редко, а если заключались, то обычно людьми, живущими за пределами своих национальных республик. Принимая во внимание гораздо более высокий уровень рождаемости в мусульманских регионах СССР (среднеазиатские республики и Азербайджан), чем в исторически христианских (Россия, Украина, Белоруссия, Армения, Грузия), демографы начали предсказывать будущее, в котором славяне окажутся в меньшинстве.

Воспевающая дружбу народов карикатура Ю. Черепанова (1979) в ознаменование 325-й годовщины Переяславской рады и «воссоединения Украины с Россией»[36]

И действительно, могло показаться, что самым острым национальным вопросом в брежневскую эпоху был русский. Да, русский язык служил в СССР языком межнационального общения, а Москва была столицей всей страны, но если говорить о русских как об этнической группе, проявление ими своей национальной самобытности, развитие национальной культуры, а уж тем более пестование национальной гордости исторически поощрялись в наименьшей степени. В литературе получило развитие квазинационалистическое направление, обратившее свой взгляд прежде всего на русскую деревню, а зарождавшиеся в обществе движения за сохранение памятников культуры и охрану окружающей среды от последствий промышленного развития приобретали отчетливо националистический оттенок (писатель-почвенник Валентин Распутин стал активным участником борьбы за спасение Байкала). В начале 1970-х гг. будущий соратник Горбачева Александр Яковлев навлек на себя неприятности, раскритиковав сотрудников аппарата ЦК КПСС, симпатизировавших русским националистам, – ходили слухи, что их покровители сидели прямо в политбюро. В неславянских регионах, особенно в Средней Азии, продвижение национальных кадров осуществлялось за счет живущих в республиках русских, которые уже не совсем чувствовали себя там дома. Среди русских РСФСР, в прежние времена считавших, что они благородно несут свет цивилизации в слаборазвитые регионы Советского Союза, все больше ощущалась обида: им казалось, что их республика финансирует отстающих за счет своих собственных граждан – короче, что неславянские республики стали для России не приобретением, а обузой.

Славянские регионы страны переживали межпоколенческий раскол, хотя и не такой глубокий, как в США той же эпохи, но в некоторых отношениях очень на него похожий. В Советском Союзе тоже существовало поколение «шестидесятников», представители которого обменивались записями The Beatles, крутили их на своих новеньких магнитофонах, носили синие джинсы, пошитые в Восточной Европе, приправляли речь арестантским жаргоном, пели под гитару песни Владимира Высоцкого и слушали иностранные радиостанции («голоса»). К 1970-м гг. на вершине популярности оказалась рок-музыка: ее слушали даже комсомольцы, несмотря на то что официально это не очень одобрялось. Но еще сильнее убежденных коммунистов тревожила, вероятно, политическая пассивность нового поколения по сравнению с молодежью довоенных лет. Как показал свидетель и исследователь той эпохи Алексей Юрчак, молодежь 1970-х и 1980-х гг. принимала официальный язык и ритуалы, без труда их воспроизводила, но считала, что «настоящая» жизнь протекает в частном пространстве, почти не пересекающемся с публичной сферой. По советским стандартам образовательный уровень этого поколения впечатлял; в условиях полной занятости им не приходилось волноваться о поиске работы, хотя выпускников университетов очень волновало, куда их «распределят» – в Москву или же в провинциальное захолустье.

Повседневная жизнь советских граждан

«Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что нам платят», – гласила шутка, которая среди западных журналистов пользовалась даже большей популярностью, чем в Советском Союзе. Но, как обнаружили граждане СССР, когда страна распалась, у советской сферы занятости были преимущества и помимо снисходительного отношения к низкой производительности труда. Место работы, при котором имелись специальные магазины и буфеты, служило сотрудникам источником дефицитных товаров (качество этого источника зависело от престижности и состояния предприятия, конкретной отрасли промышленности или вышестоящего министерства) и форумом дружеского общения. Женщины приятно проводили рабочие часы за совместным распитием чая с пирожными, а мужские компании выходили покурить (или даже выпить) на лестничные площадки. Если бы экономисты вместо производительности труда измеряли бы уровень счастья на рабочем месте, цифры определенно были бы выше.

Рядовому советскому гражданину в брежневские годы не приходилось жаловаться на жизнь: это было время, когда обещания защиты всех слоев населения со стороны «государства всеобщего благосостояния», даваемые с первых дней советской власти, были наконец в полной мере исполнены. Гарантированный минимальный размер оплаты труда, впервые введенный в 1956 г., повысили; увеличились и пенсии, которые советские мужчины могли получать по достижении 60, а женщины – 55 лет. На социальный пакет, который раньше был доступен только рабочим и служащим, теперь имели право и колхозники. Социальное расслоение – что необычно для страны, которая совсем недавно стала промышленно развитой, – сократилось, и в целом в обществе господствовал дух равноправия. На Западе предпочитали не замечать происходящего: иностранные наблюдатели обожали педалировать тот факт, что при социализме тоже существует неравенство, а начальство пользуется привилегиями. Безусловно, неравенство существовало, и, разумеется, советская сторона пыталась притворяться, будто его нет. Но по сравнению с положением дел в других странах неравенство в СССР было сравнительно невелико и не росло.

С точки зрения советского среднего класса привилегий было не слишком много, а скорее недостаточно; причем этот самый средний класс переживал период резкого роста. Если в 1941 г. в экономике было занято 2,4 млн человек с высшим или полным средним образованием, то к 1960 г. их число достигло 8,8 млн, а к концу 1980-х гг. – 37 млн человек. Многие из них, следуя заведенному порядку, вступали в коммунистическую партию, число членов которой продолжало расти, к 1976 г. приблизившись к 16 млн. В число привилегий, на которые эти люди рассчитывали и которые они ценили, входили пригородная дача, небольшая городская квартира, недавно появившаяся возможность приобрести «кооперативное жилье» для повзрослевших детей, путешествия за рубеж, определенный доступ к импортным предметам роскоши и автомобиль. Эти объекты желаний по-прежнему были в дефиците; к тому же в стране существовало недостаточно рабочих мест с окладом и статусом, которые позволяли бы их иметь. Когда в 1970-х и 1980-х гг. послевоенный рост уровня жизни замедлился, у людей,