Жизнь и смерть кораллов - Жак-Ив Кусто

Нужно также заметить, что всем нам свойственна привычка придумывать клички животным, которых мы встречаем в море или на его поверхности, и особенно тем, что живут какое-то время на судне и не могут обойтись без нашего присмотра. Так, детеныша кита мы окрестили Ионой, ушатые тюлени стали телезвездами, известными под именами Пепито и Кристобаль.

В этой привычке давать прозвища я прежде всего усматриваю желание как-то приучить к себе морских животных, с которыми не всегда просто войти в контакт и относиться к которым нужно с терпимостью и лаской. Меня радует эта потребность в живом общении. Само прозвище или кличка, как мне кажется, является уже своеобразным признаком сближения, примирения.

В Красном море во время съемок фильма об акулах, несмотря на ряд мер предосторожности, пловцам зачастую приходилось все-таки идти на риск. В этой связи наш судовой врач, доктор Милле, сделал любопытное наблюдение. Он заметил, что не только аквалангистов, но и всех на "Калипсо" охватил какой-то психоз. Нет, то были не паника и не страх, а скорее заразительный ажиотаж, бороться с которым оказалось невозможно. В конце концов всем захотелось очутиться в обществе акул, испытать, что это такое. Потребовать, чтобы люди совершали поменьше погружений, я не смог… Эту "акулью лихорадку" перенес весь экипаж "Калипсо". Как мне представляется, причиной ее было стремление утвердить свое превосходство над этим хищником моря. Изо дня в день пловцы доказывали, что вправе оспаривать у акул морское владычество. Ведь даже в воде человек благодаря своему разуму — противник весьма грозный.

Вид на море с птичьего полета

6 августа высадка в Абу-Марина, что в архипелаге Суакин. Но погода стоит дрянная. С суши, не переставая, дует ветер, нашпигованный песком. Желтоватое море. Вода застоявшаяся, будто затхлая.

Когда мы двигались по Красному морю в северном направлении, то держали курс на архипелаг Фарасан, изобилующий рифами. Возвращаясь назад, на юг, мы проходим через архипелаг Суакин, стараясь проникнуть в среднюю часть банки. Таким образом, мы прочесали оба побережья Красного моря.

Уже в пятый или шестой раз попадаю я в царство кораллов. Мне хочется разобраться в чувствах, какие оно вызывает во мне. Позади удивление первой встречи, первого плавания, теперь, как мне кажется, я испытываю одно лишь безмерное восхищение. Восхищение, которому не нужна красота деталей, частностей. Испытываю сложные, противоречивые чувства, которые, возможно, стоит проанализировать.

Я не мастер описывать пейзажи. Но отмечу, что в Красном море привлекает меня именно дорогой моему сердцу мир кораллов. Меня увлекают не столько сами массивы кораллов, которые видишь под водой, сколько широкая панорама, наблюдаемая с мостика. Лабиринт полумесяцев, серпов, окруженных синей водой всевозможных оттенков, подводные коридоры, которые нужно отыскать, чтобы провести "Калипсо", — вот что притягивает мой взор.

Передо мной хаос сил созидания, как бы высвободившихся из-под спуда. Вакханалия жизни. С высоты мостика картина гораздо величественнее, чем при разглядывании мельчайших организмов на коралловом рифе.

Разумеется, крохотные животные, когда их великое множество, своей неистребимой жизненной силой производят впечатление некоего чуда. Но под водой масштаб не такой, чтобы воспламенить мое воображение.

Морские глубины мне знакомы. Более того, они всегда в моей памяти. Но оценить их величие, их богатство, я могу лишь тогда, когда с мостика "Калипсо" вижу, как из глубин кверху устремляются рифы, похожие на шпили собора. Повсюду, куда ни глянь, массивы кораллов, которые сменяются кораллами, похожими то на кустарники, то на гигантские бивни, окаймленные синью или зеленью и отделенные друг от друга глубокими впадинами или чашами, сверкающими как чистая эмаль… Трудно оторваться от созерцания этой постоянно меняющейся картины, не похожей ни на что другое. На нее можно смотреть неотрывно. Стоя на мостике, я веду "Калипсо" из одного прохода между рифами в другой и жадно вглядываюсь в гладь моря. Тащимся со скоростью 2–3 узла. Иногда приходится и вовсе стопорить машины, чтобы избежать столкновения. Плавание утомительное, но полное впечатлений.

Однажды мне довелось сидеть рядом с пилотом самолета ДС-8, возвращавшегося из Джибути в Афины. Я испытал редкое удовольствие. Мы пролетели вдоль всего Красного моря, и я видел его почти таким, каким видят его космонавты. Я словно обнял взглядом планету, у меня захватило дыхание…

Правда, удивительное многообразие горгонарий в тропических морях поражает и восхищает, но такого рода восхищение я испытываю и тогда, когда бываю в ботаническом саду. Тут, в море, все великолепнее, чем в ботаническом саду. Однако полет над Гималаями меня волнует в большей степени, чем любование гортензиями. Когда я рассматриваю сверху коралловые рифы архипелага Суакин, они представляются мне столь же волшебными, как Гималаи.

Находясь под водой, я не вижу пейзажа, поскольку отсутствует задний план, нет перспективы. Когда говорят о "кристально чистой воде", речь идет о воде, прозрачной не более, чем лондонский туман, — видимость не превышает 30 метров.

Когда погружаешься в воду, то даже при самых благоприятных обстоятельствах поле зрения ограничено. Вас постоянно окружает микромир. Но если вы успели изучить этот микромир, а с мостика одним взглядом можете охватить площадь 10–15 километров, то вы видите действительно живое море.

Архипелаги Фарасан и Суакин имеют одинаковое строение. Оба берега Красного моря на одной и той же широте опоясаны одинаковой бахромой рифов, настолько частых, что даже гидрографические суда не осмеливаются проникать в эти края. Мы движемся по "белым пятнам".

Я озабочен лишь одним: как бы не застрять в этой ловушке на ночь. Ведь ночью мы лишимся единственной возможности определять глубину — по цвету воды. Встать на якорь? Об этом не может быть и речи. Даже вблизи рифов глубина, как правило, 300–600 метров. Башни мадрепоровых кораллов поднимаются поистине из бездны.

Среди акул

7 августа (погода по-прежнему отвратительная) совершаем погружение неподалеку от одного из островов архипелага Суакин под названием Даль-Гуаб. На глубине 20 метров встречаем группу крупных, длиной более 3 метров, акул. Насчитываю семерых — они производят впечатление. Акулы чувствуют себя весьма уверенно — настоящие владыки моря, но с людьми держатся настороженно. Они наблюдают за нами краем глаза, начинают кружить в хороводе — знакомый маневр!

Несмотря на довольно воинственное поведение акул, мы спускаем с моторных лодок противоакульи клетки и приступаем к маркировке хищников. Операция состоит в том, чтобы из подводного пистолета выстрелить коротким гарпуном с биркой, на которой выбит адрес Монакского музея. Мы маркируем акул с той же целью, с какой окольцовывают перелетных птиц. Но для того чтобы бирка удержалась в коже акулы, необходимо достаточно прочно воткнуть гарпун возле Самого основания спинного плавника. Пловцам для этого приходится удаляться на некоторое расстояние от клеток-убежищ. Всякий раз, как зазубренный наконечник впивается в кожу акулы, хищница взбрыкивает, и тут можно опасаться несчастного случая, тем более что она становится особенно агрессивной, когда ее преследуют. Вне убежища пловец уязвим, он — цель атаки хищников. Едва Руис выходит из клетки (он был последним), как на него бросается акула. Но его выручает Жан-Поль Бассаже, который находится в моторной лодке: в последнюю минуту дубиной ему удается отпугнуть акулу.