Искатель, 2013 № 03 - Анатолий Галкин

Раздался хлопок, и Ганин чуть не присел от неожиданности: широкий двор был заполнен разодетой публикой. Дамы и кавалеры в роскошных нарядах стояли рядами: дамы — в длинных красивых разноцветных платьях старинного покроя, с причудливыми прическами и в шляпках с перьями и без, мужчины — при шпагах, в камзолах и коротеньких плащах. Все как на подбор — стройные, красивые, пышущие юностью и здоровьем. Румяные лица, шелковистые волосы, атлетические торсы у мужчин, идеальные пропорции у женщин… Глядя на них, у Ганина даже зарябило в глазах. Почему-то вся эта публика ассоциировалась у него с множеством разноцветных, кричаще пестрых и шумных попугаев, облепивших пальмовую рощу. Яркость красок и шум этого сборища утомили его и быстро пресытили его взор и слух.

При приближении Снежаны с Ганиным произошло, казалось бы, невозможное: толпа расступилась перед ними и образовала достаточно широкий коридор, ведущий к внутренним воротам. В то время как они проходили по нему, мужчины, сняв шляпы, почтительно склоняли головы, а женщины приседали в реверансе, и все вместе восторженно шелестели: «Ее высочество! Ее высочество! Ее высочество! Как она божественна, как феерична, само совершенство…»

«Странно, — подумал Ганин. — А меня они не видят что ли?!»

«Видят, и даже очень! — услышал Ганин в своем сознании мысленный ответ Снежаны. — Но тебя им еще не представил мой отец. Дело в том, что наше сообщество пронизано жесткой иерархией, а твое место в этой иерархии еще не закреплено. Но не переживай. Пока что ты для них — моя тень, но скоро все будет иначе…»

Наконец они дошли до входа в главное здание замка и оказались в роскошной трапезной зале, накрытой на тысячи гостей. Другой конец залы Ганин мог различить с большим трудом — он терялся где-то далеко-далеко впереди. У длиннющих столов бегали мальчики-мавры в пестрых одеяниях и тюрбанах, смешные носатые и горбатые карлики и лилипуты, накрывавшие на столы. Зала была заставлена корзинами с цветами — розами, орхидеями, астрами, георгинами и множеством других, в том числе и совершенно незнакомых, — которые были подвешены к потолку и стенам и источали удивительный аромат; стояли кадки с пальмами, по которым бегали весело галдящие обезьянки и прыгали разноцветные, поющие песни попугаи и канарейки, рядом бродили важные павлины. Посреди залы било тринадцать фонтанов — из одного лилось красное вино, из другого белое, в третьем пузырилось шампанское; столы ломились от самой экзотической еды, включая целиком зажаренных кабанов, лебедей и осетров. Всюду были развешены флажки, гирлянды, прямо в воздухе летали разноцветные сияющие шарики-светильники, крошечные, с пальчик, дивно поющие феи. У стен красовались мраморные статуи эпохи Возрождения — обнаженные мужчины и женщины античных пропорций, а на стенах — картины того же времени с пухлыми обнаженными красотками и мясистыми мужчинами с атлетическими торсами… У Ганина просто разбегались глаза от обилия красок, он задыхался от приятных ароматов, а уши болели от мелодичной, приторно-сладкой, но такой навязчивой музыки, от которой помимо своей воли так и хотелось пуститься в пляс.

«Эх, присесть бы…» — подумал он.

«Нельзя, дорогой, пока не сядет Сам, нельзя…»

Вслед за Ганиным и Снежаной по зале торжественным шагом шествовала вся шумная и пестрая толпа гостей. Ганин не видел их, но слышал их приглушенные разговоры, сдержанные смешки, шуршание юбок и плащей, бряцание шпаг в ножнах. Наконец, когда его ноги, казалось, готовы были просто отвалиться от усталости, им удалось наконец добраться до конца залы, где на возвышении был накрыт самый роскошный стол, покрытый пурпурной скатертью. В центре стоял королевский трон, а рядом — мягкие креслица, видимо, для самых близких персон. У этого-то возвышения и остановились Ганин со Снежаной. Остальные гости встали сзади, согласно своему рангу в этом с ног до головы пронизанном иерархией сообществе.

Но вот надушенный ароматическими парами воздух наконец прорезал торжественный звук невидимых фанфар, и над троном воспарил золотокудрый юноша в роскошных золотистых одеждах, крылатых сандалиях, с хитрым выражением на лице.

— …Гермес —посланник вечныйбогов бессмертных? —

продекламировал Ганин в восторге полузабытые строки.

Снежана довольно посмотрела на него и чмокнула в щеку.

— У него столько имен, что Я не в силах их сейчас назвать — это займет целую вечность…

А между тем юноша звонко воскликнул на весь зал:

— Возрадуйтесь, бессмертные! Его Совершенство уже с нами!

Грянули фанфары, загремели барабаны и литавры, но еще громче закричали гости, а мужчины стали махать шляпами и беретами, а потом и подбрасывать их в воздух. Ганин с удивлением заметил, что делает то же самое.

Внезапно розовый потолок над его головой исчез, и прямо в тронную залу опустилась кавалькада фантастических животных. — голубых грифонов, розовых мантикор, белоснежных пегасов. На них величественно восседали необыкновенно красивые юноши, от чьих сияющих невиданным светом лиц невозможно было оторвать глаз. Их одежды переливались всеми цветами радуги. Ганин так и застыл с открытым ртом от величия этого зрелища. Светоликие всадники тем временем спустились на своих крылатых животных на тронное возвышение.

И только сейчас, привыкнув к яркому, слепящему глаза свету, Ганин заметил в центре их, на золотом, цвета солнца драконе, ЕГО…

У Ганина едва не выпрыгнуло из груди сердце при виде этого существа. Ноги задрожали, и он рухнул как подкошенный на колени.

Это был с виду такой же, как и другие всадники, идеально сложенный человек с пропорциями античного Аполлона, только одетый, в отличие от всадников, не в короткий плащ, а в длиннейшую пурпурную мантию, которую держали тринадцать маленьких пухленьких золотоволосых мальчиков с крылышками. Мальчики напоминали ренессансных амурчиков. На пурпурном шелке красиво выделялись золотые украшения — толстая цепь на груди с медальоном в виде солнца, перстни с кроваво-красными рубинами, унизывавшие пальцы, запонки и пуговицы, а на светящихся, как расплавленный металл, курчавых волосах красовался венок из золотых лавровых листьев. Но самым удивительным в ЕГО внешности было лицо. Глаз на нем не было. Вместо глаз — сияющие прожекторы солнечного света из пустых глазниц, да и само лицо, скорее даже лик, изнутри излучало сияние, точь-в-точь как солнечный диск в полдень, а изо рта его и носа клубились языки желто-оранжевого пламени. В руках он держал дивный скипетр из золота, с навершием в виде головы кобры с рубиновыми глазами, хищно разинувшей пасть и угрожающе выставившей вперед свои длинные жемчужнобелые ядовитые зубы.

Ганин, едва переведя дух от этого зрелища, осмотрелся и увидел, что все, в том числе Снежана, стоят на коленях и с таким же выражением неистового восхищения на лицах смотрят на НЕГО. А ОН между тем величественно воссел на престол, крылатые звери куда-то исчезли, а светоликие юноши служили ему.

— Встаньте, бессмертные! — раздался звонкий и высокий, но в то же время необыкновенно властный и мужественный голос. — Я удовлетворен вашим восхищением Моим Совершенством!

Все встали. Кроме Ганина.

— Я вижу, у нас сегодня гости! — воскликнул ОН, снисходительно и не без любопытства посмотрев на Ганина. Ганин же в ужасе подумал, что он непременно сгорит, если взгляд глаз-прожекторов коснется его, но этого, к его удивлению, не произошло. Лучи света уступали даже солнечным — они совершенно не жгли кожу, да и глаза, вопреки обыкновению, не слезились, как это обычно бывает при ярком свете.

— Да, отец, это тот самый Художник, о котором я тебе говорила… — голос Снежаны предательски дрогнул.

— Встань, друг! — раздался царственный голос.

Ганин едва заставил себя подняться и подойти к престолу. От фигуры на троне веяло таким нечеловеческим могуществом и величием, что стоять перед ним казалось святотатством. Ганин опять рухнул на колени и прикоснулся губами к ногам Властелина, но губы его, к величайшему изумлению, коснулись не плоти, не раскаленного металла, а очень плотно сжатого прохладного воздуха…

К нему уже бежали светоликие прислужники, чтобы под руки поднять его с колен.

— Тише, тише, тише! — почти ласково произнес ОН. — Мое Совершенство вызвало вполне естественную реакцию у этого смертного. Вы видите меня часто, а несчастные обитатели нижних миров — почти никогда. Так дайте же ему вволю выразить свое восхищение Мною!

— Я… я… в восхищении… — только и смог прошептать Ганин, боясь направить свой взор на лицо Восседавшего.

— Я думаю, ты уже догадался, КТО Я. Имен у Меня — миллион, и не Мне их тебе называть, но есть имя, которое больше всего подходит ко Мне, выражает всю Мою сущность до конца. Имя Мне — Люцифер, Светоносец, ибо Я источаю свет — свет, который никогда не покроет тьма. Я рожден из света, и Я и есть свет. В священных книгах у смертных сказано: «Да будет свет!» — и эти слова — обо Мне. Там же сказано: «Я — Альфа и Омега, Начало и Конец» — и это тоже обо Мне. Я — начало мира, и Я — его конец. Как Начало — Я Люцифер, а как конец — Я Аполлон, Разрушитель. Впрочем, Мне больше нравится Мое первое имя. Мое милосердие прибегает к разрушению только в тех случаях, когда это становится крайне необходимым…