Раиет (ЛП) - Коул Тилли

В глубине моего живота образовалась дыра. 140-ой сказал мне, что привилегия, которую мы получили, будучи чемпионами, заключалась в том, чтобы быть свободными от наркоты. Мы могли думать. Думать самостоятельно. Большую часть своей жизни я не помнил, как жил до того, как меня похитили.

Я даже не знаю свое собственное имя.

Как только я был свободен от наркоты и меня перевели в это помещение, я быстро вошел в свою рутину. Но сейчас 140-ой зародил в моей голове семя размышлений. Зерно свободной мысли. Открыв глаза, я посмотрел на свои порезанные ноги и руки. Я увидел, как кровь измазала мой живот и теперь высыхает на моей идентификационной татуировке.

901-ый. Я был 901-ым, ни больше ни меньше. Я был Питбулем Арзиани. Самым эффективным и успешным убийцей, которого когда-то знала Кровавая Яма. Я задался вопросом: был ли когда-нибудь чем-то большим? Если бы освободился из этого места, мог бы я стать чем-то большим? Сжатие моей груди сказало мне, что я был, и я мог.

Я попытался представить себе, каким был мир над землей. И не смог. Мое единственное воспоминание было о том, что я когда-то был там, когда меня забрали Призраки. Когда они прибыли ночью и подняли меня с постели.

Больше ничего не было.

Я подумал о тысячах инвесторов. Я подумал о зрителях, которые сидели в толпе на боях. Они были не из Ямы. Они приходили снаружи. У них были свои жизни. Они были свободными.

Почему мы были несвободными? Почему я был не свободен?

Кожа вокруг моих ран стала подергиваться. Я знал, что у меня нет другого выбора, кроме как ухаживать за ними. Если я хочу быть в порядке к турниру, то должен подлечить раны, чтобы не развилась инфекция.

Подняв мешочек с пола, я разорвал его, нитка была уже вдета в иглу. Подняв руку, взял иглу и поднес к своей первой ране. Я даже не вздрогнул, когда игла проткнула кожу. Я привык к большему, чем этот уровень боли. Хотя я хмыкнул, когда дошел до середины. Я не смог дотянуться до верхней части раны под таким углом.

Отпустив руку, я вздохнул. Моя челюсть сжалась от разочарования.

— Почему? — моя голова повернулась в сторону угла, в котором сидела 152-ая.

Когда я встретился с ее голубыми глазами, ее щеки вспыхнули. Ее руки были обвиты вокруг колен. Колен, которые были прижаты как можно ближе к груди.

Мои глаза сузились, не понимая, что она имела в виду. Видя мое замешательство, она сглотнула, а затем объяснилась:

— Зачем ты это сделал? — она отвела взгляд. — Почему ты просто не позволил мне умереть?

Я заерзал на полу. Затем боль пронзила мою грудь так сильно, что я подумал, будто она может разорваться. Ее голос звучал так печально, так подавлено. Я не мог этого вынести. Мое внимание привлекла красная линия на ее шее. Я осознал, насколько близок был охранник от того, чтобы вскрыть ей горло. Когда мое внимание вернулось к ее лицу, она пристально смотрела на меня. Я не мог понять выражения ее лица, но заметил, как она красива.

Такая чертовски красивая.

Металлический браслет на ее запястье отражал свет, свисающей со стены лампы. Когда мое видение затерялось в мыслях, я ответил:

— Я не мог видеть твою смерть.

Последовала долгая пауза.

— Но почему? Я не понимаю. Ты… ты не хочешь меня.

Ее голова наклонилась вперед, темные волосы закрыли лицо. Я подумал, что она закончила говорить, но она прошептала:

— Тебе следовало дать мне умереть.

Боль в моей груди переросла в агонию.

— Никто не должен умирать от руки Призрака.

Она подняла голову, и у меня в горле встал ком, когда я увидел слезы, стекающие по ее гладким щекам. Она невесело рассмеялась и спросила:

— Даже шлюха Господина?

Мой взгляд снова опустился на ее браслет. Я ненавидел слышать то, как грустно она говорила. Мои пальцы сжались в кулак. Я сделал три глубоких вдоха. На четвертый заставил себя посмотреть ей в глаза.

— Ты не шлюха.

Она нахмурилась.

— Ты не веришь в это. Ты думаешь, что я принадлежу Господину, что хочу его.

Ее нижняя губа задрожала, когда она добавила:

— Знаешь, он причиняет мне боль. Он заставляет меня истекать кровью и оставляет синяки на моем теле и лице.

Я замер. Пламя ненависти окружило мое сердце, нагревая кровь. Затем ее голова склонилась набок.

— Но ты этого не делаешь, — добавила она почти беззвучно. — Ты не хочешь меня, но ты даешь мне свое освобождение, чтобы спасти меня от боли. Ты не хочешь меня, но ты причиняешь боль себе, чтобы спасти мою жизнь. — Румянец на ее щеках окрасился в алый цвет. — И когда ты берешь меня, ты не причиняешь мне боль. Ты нежный, хотя и большого роста. Ты мог бы закончить эту игру Господина. Ты добрый и мягкий… и ты даришь мне свою заботу.

Мне нечего было сказать ей в ответ. 152-ая отвела взгляд и уставилась на дальнюю стену.

— Ты Питбуль Арзиани. Тебя боятся. Но для меня ты — безопасность.

Низкое рычание вырвалось из моего горла при ее словах. И снова неведомое чувство поселилось в моем сердце, прогоняя жар. Я попытался отвести взгляд от этой моны, свернувшейся калачиком у стены, но не смог. Она поймала меня в ловушку.

Внезапный холодный порыв воздуха прокатился по моей камере, охладив раны. Шипя от ощущения ветерка на моей разорванной и обнаженной плоти, я посмотрел на вниз и взял иглу. Я попытался наклониться так, чтобы зашить рану, но как бы я ни старался, не мог дотянуться.

— Черт, — выплюнул я, собираясь сорвать эту чертову штуку со своей руки, когда почувствовал, как маленькая ладонь накрыла мою собственную.

Я поднял взгляд. 152-ая стояла передо мной. Ее голубые глаза были огромными, нервно смотря на меня сверху вниз. Ее рука вздрогнула, когда коснулась моей, и я почувствовал, как дрожат ее пальцы. Ее лицо раскраснелось. Сделав глубокий вдох, с силой, которую я никогда не мог себе представить, она взяла иглу из моей руки. Молча обошла то место, где я сидел. Присаживаясь рядом, она наклонилась к моей ране и начала зашивать кожу. Я наблюдал за ее руками, которые работали быстро и нежно. Когда я перевел взгляд на ее лицо, меня бросило в жар.

Она не была шлюхой. И я почувствовал, как у меня свело живот, когда я подумал о том, что она принадлежит Господину. Но она не была его. Он не заслуживал ее.

Я ощутил теплую воду, стекающую по руке. 152-ая промывала рану, над которой работала, рану, которую только что зашивала. Ее прикосновение было таким легким, что казалось, будто его совсем не было.

Не поднимая глаз, она перешла к ране на моем плече и начала зашивать ее. Я не мог вымолвить ни слова, наблюдая за ней. Мой пульс грохотал в ушах, кровь бешено неслась по венам. У меня никогда не было такого с женщиной. Такой близости. Чувствовать все эти странные вещи. Это мысль вызвала во мне отвращение. Но в этом не было ничего отталкивающего.

Когда 152-ая дошла до середины раны, ее нижняя губа начала дрожать. Я не знал почему, но внезапно почувствовал холод. Тогда слеза скатилась по ее щеке и капнула ей на руку. Я потянулся к ее руке и остановил ее работу своим запястьем.

Я хотел, чтобы она посмотрела на меня. Когда она наконец это сделала, то прошептала:

— Мне не нравятся твои раны. — Она поднесла руку к груди. — У меня болит здесь от того, что больно тебе. — Она моргнула, ее длинные ресницы коснулись верхней части щеки. — Что ты ранен из-за меня. — Она отвернулась. — Я сделала тебя слабым. Твой самый большой страх сбылся.

Я не знал, что сказать. Мне не нравилось видеть ее плачущей. Моя рука сжималась и разжималась. Я поднял ее, борясь с инстинктом остановиться, и положил ей на щеку. 152-ая застыла под моим прикосновением.

Я собирался отдернуть руку, чувствуя так много боли от того, что она не хотела бы, чтобы моя рука касалась ее кожи. Но как только моя рука стала опускаться, то она быстро подняла свою руку и положила ее поверх моей. Она удержала ее на том месте, куда я дотронулся.

Я дышал, и она дышала в унисон, пока мы оставались неподвижными в этот момент. Когда ее глаза встретились с моими, она произнесла: