Раиет (ЛП) - Коул Тилли

И это сработало. Как бы меня это ни злило, я не мог отрицать правду: я играл по его правилам. Даже стоя здесь сейчас, закипая, почти разрываясь на части от самой сильной ярости, мои глаза продолжали смотреть на 152-ую, одетую в прозрачное темно-фиолетовое платье. Она застыла на месте, но смотрела на меня в ответ. В ее глазах читалась смесь замешательства и боли, но ее взгляд был устремлен на меня. Только на меня.

Ее внимание лишь ломало меня еще больше.

Я ненавидел себя за то, что подчинялся, как мяукающая сука.

И, несмотря на все это, я ненавидел ее за то, что она стала причиной этой правды.

Резко отведя свой взгляд, я осмотрел толпу. Мне ничего так не хотелось, как броситься в драку и разорвать их всех на части. Мне хотелось оторвать им конечности и свернуть их кровожадные шеи. Затем мой взгляд остановился на Господине, который все еще сидел на своем месте, уставившись на меня сверху вниз, всем свои видом показывая, что он Король Кровавой Ямы.

Сосредоточился на мне, своем чемпионе.

На том, кого теперь он контролировал… всеми возможными способами.

Будто прочитав мои мысли, на его губах появилась медленная победоносная улыбка. Мои ноги физически дрожали, пока я пытался удержаться от того, чтобы пожертвовать своей жизнью только для того, чтобы забрать его. Но когда его большие, сверкающие глаза посмотрели на 152-ую, стоящую за ним, словно сломленный ребенок, я уперся ногами в песок.

Собственническая волна захлестнула меня, когда я увидел, что 152-ая смотрела на меня. И я заметил яростную реакцию Господина на то, что он это увидел. Он перевел свой взгляд обратно на меня, и в его глазах появился новый огонь. Он отдал мне свою мону, но не хотел, чтобы она хотела меня. Он хотел, чтобы ее преданность принадлежала только ему.

Моя щека дернулась, борясь с угрожающей ухмылкой на лице. Однако Господин уловил это. Костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в подлокотники кресла. Он наклонился вперед, его суровое лицо показывало, как сильно он хочет моей смерти. На мгновение, когда он поднялся на ногах и толпа стихла, я подумал, что сейчас он исполнит свое самое заветное желание.

Затем темноволосый мужчина, одетый в странную одежду, встал рядом с ним и пожал ему руку. Мужчина широко улыбался, кивая головой на что-то, сказанное Господином. Когда я обратил свое внимание на мертвого мужчину рядом со мной в Яме, я заметил сходство со странно одетым мужчиной. Это был его Господин. Тот, кого мой Господин хотел, чтобы я поразил.

Я сделал то, что планировал Господин.

Толпа волновалась, пока мужчины разговаривали. Когда Господин, наконец, посмотрел в мою сторону, он быстрым движением запястья дал разрешение покинуть Яму. Развернувшись, я выбежал с ринга и направился по туннелю бойцов. Я заставил себя выглядеть невозмутимым. Но когда в туннеле стало темно, и я понял, что нахожусь вне поля зрения зрителей, я остановился и стиснул зубы от боли, пронзившей мое тело. Оглянулся и увидел свои окровавленные следы на песке. Я, окинув взглядом свое тело, тихо зарычал, когда увидел, что был усеян ранами, глубокими порезами, показывающими больше, чем несколько намеков на разрезанную плоть.

Меня не ранили уже пять лет. Я не получал ни царапины с тех пор, как стал чемпионом, и тогда решил, что ни один противник больше никогда меня не заденет. Я знал, что этот бой только что взволновал больных зрителей Господина намного сильнее. Чемпион, Питбуль Арзини, только что был ранен во время показательного сражения.

Это превзошло бы все ожидания. Присоединилось бы больше инвесторов, жаждущих, чтобы их чемпионы уничтожили меня раз и навсегда.

Я услышал приближение охранников позади себя. Я продолжил идти, изо всех сил стараясь дойти до своей камеры. Проходя мимо камеры 667-ого, я услышал звонкий смех, разносившийся по коридору. Я остановился как вкопанный, услышав, как его мона снова засмеялась. Звук пронзил меня, словно нож. Не потому, что я не мог его вынести, а потому, что за всю свою жизнь я редко его слышал.

Пока его мона смеялась, образ красивой 152-ой всплыл в моей голове. Я видел ее слезы, видел ее страх… но я не видел ее улыбку. Мое сердце замерло, когда я представил, как она улыбается мне или смеется на чем-то, что я сказал. Я не мог вздохнуть, так как был пойман в ловушку этого видения.

Но туман рассеялся, когда я увидел 140-ого. Он уставился на меня своими пустыми, безжизненными глазами, просовывая руки сквозь прутья решетки и оставляя висеть их на перекладине.

Когда мона 667-го снова рассмеялась, 140-ой переключил свое внимание на камеру другого чемпиона. Он произнес, не глядя на меня:

— Это всего лишь вопрос времени, — сказал он холодно, его тело все еще было залито кровью противника. — Когда Господин пожелает, когда ему что-то понадобится или просто он захочет поиметь его разум, он убьет ее. — 140-ой указал на камеру 667-ого. — Он начнет с того, что время от времени будет забирать ее у него. Он будет ждать ее, но сразу ее не приведут. Спустя время она вернется, но будет ранена и в синяках. Она будет вести себя тихо. Он приведет ее к его камере или прикажет его привести в покои моны. Затем, чтобы усмирить 667-го, Господин трахнет ее сам или прикажет другим бойцам или охранникам сделать это. 667-ой начнет медленно ломаться, смотря на то, как его женщину заставляют принять член другого мужчины.

Его руки двинулись, сжимая прутья решетки, затем он продолжил:

— Он убьет ее у него на глазах. И тогда он умрет вместе с ней. — 140-ой посмотрел на меня, но я знал, что его мысли были где-то в прошлом. — Только он будет вынужден продолжать жить в этой Яме, просыпаясь каждый день и сражаясь на ринге с каким-нибудь другим искусственным животным, на которого ему наплевать. Но хуже всего то, что Господин никогда больше не вспомнит этого. Он двинется дальше, начнет взрывать мозг следующему бойцу. Потому что это то, что он делает. Он создал эту империю, чтобы играть с нами, с его рабами.

Смех 667-ого донесся из его камеры, и мои глаза устремились на его дверь.

— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось десять лет. Я не знаю, сколько прошло лет — Господин делал все, чтобы мы этого не узнали, не так ли? Но я предполагаю, что мне за двадцать. У меня появилась своя мона, я думаю, года два назад.

Я оглянулся на 140-го. Теперь он пристально смотрел на меня.

— Все эти годы я был здесь, но помню лишь те годы, которые провел с ней. Это единственные воспоминания, которые у меня есть. Из-за наркотиков я не помню многого из своего детства. Я не помню свои бои потому, что убивал так много, так часто. Но помню каждую секунду, проведенную с ней. — Его лицо покраснело. — И я помню блеск в глазах Господина, когда он перерезал ей горло в наказание за то, что я недостаточно эффективно дрался в Яме. Я получил удар по руке, который по мнению Господина, заставил его война, т. е. меня, выглядеть неумелым. Поэтому он убил мое сердце.

— Он недостойный мужчина, — ответил я.

140-ой рассмеялся без радости в голосе. Затем его лицо стало снова суровым.

— С тех пор, как убили мою мону, я каждую ночь думаю: почему мы здесь? Откуда мы все взялись? Зачем Господин создал эту Кровавую Яму? — его лицо исказилось. — И почему, черт возьми, мы подчиняемся ему? Мы все войны. Мы убиваем. Это все, что мы делаем. Мы убиваем каждый день. Мы убивали, даже когда были детьми. И сейчас, став уже взрослыми мужчинами, мы убиваем. И все же мы не убиваем их. — Он имел в виду Призраков. — Мы не задаем вопросов, мы не восстаем. Мы знаем только эту жизнь. И мы принимаем ее.

— Большинство мужчин-бойцов накачаны наркотой больше, чем мы. Только у нас особые привилегии, потому что мы чемпионы, — сказал я.

— Чири дают нам каждый день наркотик. Каждому в этой яме. Монеби, Убийцам, бойцам, нам. Зачем? Почему мы все это делаем? Если бы чири прекратили накачивать мужчин наркотой, то они сражались бы с ясными головами. Мы могли бы спасти монеби, единственная цель которых — раздвинуть ноги, а потом быть убитыми. Мы могли бы быть свободными.