Vesyoly Rodzher - Vechnaya Olga
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Слушай, у меня есть немного денег, - начинает она, на что он откровенно хохочет, обнимает ее за шею и грубо притягивает к себе, целует в лоб.
- Добрая щедрая Вера. Я не настолько бедный, поверь, - подмигивает. - На киношки и цацки тебе найдем. На кредиты тоже, придется, правда, залезть в копилку.
- А на что копишь? Не лучше ли скорее рассчитаться с долгами, и потом уже откладывать?
Он пожимает плечами, уклончиво качает головой.
- Коплю на разные крутые штуки. Ты прости за маленькую истерику, просто только сейчас смог дозвониться до этого козла. Ладно, у меня переписки, квитанции, этапы проекта с его подписями и датами сохранены. Повоюем.
Они подъезжают к его дому, но парковка битком, поэтому приходится искать место в соседнем дворе. Идут, держась за руки, начинается дождь, поэтому приходится ускорить шаг.
- Да мать вашу, что за хреновый день! - вдруг восклицает он, замирая. - Вера, держи ключи, - пихает ей в ладонь связку. - Дуй домой, разогревай ужин, я быстро.
Вера кивает, пробегает к подъезду, замечая, как он останавливается в нескольких метрах рядом с девушкой в красном платье. Лицо кажется знакомым, и только в квартире, вскипятив чайник и разложив по тарелкам приготовленные ей отбивные с овощами, она вспоминает, где видела ее раньше. Вера медленно поднимается из-за стола, подходит к окну, ища взглядом Белова. Он прямо под дождем о чем-то разговаривает с Алисой, которая сжимает ладони в умоляющем жесте, его руки в карманах, он над ней нависает, лица не видно.
Это та самая Алиса, чей лифчик Вера нашла под комодом. Становится не по себе, почему-то хочется уйти домой немедленно. Они встречаются уже три недели после того, как приехали из Сочи. Вместе проводят вечера, ходят в кафе, даже в кино, болтают обо всем на свете. Занимаются сексом, или как говорит Белов, ненастоящим сексом. Он считает, что настоящим он заниматься не умеет, и неестественно, якобы беззаботно смеется при этом, она тоже улыбается, потому что происходящее между ними в спальне уж никак нельзя назвать баловством. Ну и подумаешь, что нет проникновения, ей и так нравится. Белов стоит того, чтобы смириться с его правилами.
Она почему-то решила, что он свои странности открыл только для нее. Глупости. Вон, Алиса по всей квартире раскидала белье. Может, если поискать получше, удастся найти еще что-нибудь?
Он о чем-то с ней разговаривает уже пятнадцать минут. Потом звонит, говорит, что отъедет на полчаса, но чтобы Вера непременно оставила ему еды, не налегала, как она это умеет. Но сегодня не смешно от его шуток.
Они никогда не говорили об отношениях или будущем, словно его не существует позднее середины августа. Все происходило само собой, с ним никогда не получается серьезно поговорить, вечно он ее смешит, да переводит тему.
Но Вера никуда не уходит. Презирая себя, она ползает по полу, заглядывая под диван, кровать, проверяет ящики в его шкафу, комоде. В последнем по-прежнему лежат сексуальные игрушки, наручники, ленты, перчатки, всякие непонятные баночки. Теперь она понимает, зачем все это, и становится противно.
Больше чужих вещей она, к счастью, не находит. Но от этого легче не становится. Ей хочется продезинфицировать его квартиру, а все эти мерзкие, пользованные другими женщинами штуки выбросить. Но она не может это сделать без разрешения, потому что у нее по-прежнему нет статуса в его доме.
Он возвращается через сорок три с половиной минуты, заходит в квартиру, как ни в чем не бывало, моет руки, целует ее в щеку и усаживается за стол. Вера уже перекусила, поэтому просто сидит напротив.
- Часто к тебе ночами приходят девицы?
- Ты живешь у меня почти месяц, и до этого еще неделю с перерывом. Сама можешь сделать вывод, что нечасто, - говорит резко, но ее это не обижает. Если вначале она была готова терпеть многое, лишь бы он позволил быть рядом, не оставлял ее одну, разделил страхи, теперь этого недостаточно.
Она отворачивается, прищуриваясь, раздумывая, что сказать дальше. У него проблемы на работе, и опыт прошлых отношений говорит о том, что надо дать ему остыть, и обсудить претензии завтра. Но, в конце концов, ей только двадцать три! Она имеет право на ошибки! Не должна она себя вести как мудрая прожившая жизнь женщина.
- Как там у Алисы дела? - спрашивает, сверля его взглядом. Он поднимает глаза, тоже прищуривается, потом кивает.
- А, вы ж меня из больницы забирали. Ты ревнуешь?
Она скрещивает руки и отворачивается.
- Тогда в чем дело? До метро уже темно шлепать, пришлось подвести ее. Если бы ты не задержалась на работе, мы бы увиделись в восемь, и тогда бы не пришлось ее провожать.
- Железная логика! - она всплескивает руками.
- Вера, что ты хочешь услышать?
- Что-нибудь! - восклицает и уходит из-за стола, слыша вслед тихим голосом: да что ж за гребанный нахрен день!
Какое-то время он ужинает на кухне, Вера сидит на диване, ждет. Не в ее правилах хлопать дверью после каждой ссоры, ожидая, чтобы за ней бежали, ловили в подъезде, волокли домой.
Как еще аппетит не пропал! Прожорливый Белов.
- Было очень вкусно, спасибо тебе, - он целует ее в щеку, но она отворачивается.
- Мать твою... Вера, ты думаешь, мы с ней перепихнулись по-быстрому за это время, или что?
- Надеюсь, что нет.
- Я же тобой сейчас увлечен.
- Просто неприятно. Белье этой девицы валялось по всей квартире. Мне к ней относиться, как к твоей бывшей? А я кто? Настоящая? Или вообще кто?
Он садится рядом на диван, некоторое время смотрит в пол, потом на нее, убирает ее пушистые волосы за ухо, как обычно это делает, когда хочет поцеловать, машинально облизывает губы быстрым движением.
- Нет, не так. Вас не стоит сравнивать. Алиса - это так, легкое увлечение. Без кино, цветов и совместных ужинов.
- Мне ты тоже цветы не дарил.
- И не собираюсь, - смеется он, и она, нехотя, тоже начинает улыбаться, злясь на себя за это. Серьезная тема, наконец-то этот разговор, дождалась. Нельзя позволить ему снова превратить все в хохму.
- А обещал.
- Подонок. Грош цена моим обещаниям, - тут же соглашается. Потом откидывается на спинку дивана, потягивается. - Не люблю я эти разговоры. Ну, об отношениях, знаешь ли. Они сразу ведут к предыдущему опыту. Какой был у тебя - и вспоминать не хочу. Своим тоже хвастаться не буду. Ты ж видишь, Вера, какой я. Со мной иначе не будет. Никогда. Только так. Не по-настоящему.
- Я никогда тебя этим не попрекала.
- Я не буду в тебя влюбляться, - вдруг говорит, пододвигаясь совсем близко, лицом к лицу. - Ты ж видишь, я весь в шрамах, хватит с меня уже, Вера. Куда больше-то?
- Все тело? - спрашивает она тихо, не своим голосом. Не оставляет чувство, что он сейчас говорит не только о физических ранах.
- Практически все.
- Когда-нибудь расскажешь, что с тобой случилось, Вик?
- Любовь со мной случилась. Сука, так влюбился, что сгорел, - и засмеялся, но не так, как обычно, ядовито, с горечью. Он весь вечер на пределе, она же видит это. Чего добивается? Хочет сломать его сейчас? Что ей это даст?
- Если не хочешь, чтобы тебя трогали из-за шрамов, то, милый, - она впервые назвала его милым, - они меня не отталкивают. Честно. Ты такой, какой есть, меня не отвращает твое тело.
Он резко поднимается, подходит к окну и начинает опускать жалюзи.
- Дело не только в этом, Вера. Хотя и в этом тоже.
Вдруг внезапно кидается к ней, падает на колени у ног, вскидывает голову, смотрит снизу вверх. Показывает на затылок.
- Вот тут дело. В голове, - смотрит на нее безумными, дикими, зелеными как жухлая трава в парке, глазами с узкими зрачками-точечками, Вера впивается ногтями в обивку дивана, чтобы не отшатнуться. - Все наши проблемы и удовольствия здесь, - он все тычет и тычет на макушку, а она смотрит, понимая, что ее глаза начинают слезиться. Но ей нельзя плакать. Она все испортит, если начнет его жалеть, он не простит ей этого никогда, это она знает точно. Он вынесет все - и боль, и отвращение, презрение, но не жалость.
- Со мной не будет иначе, Вера. У меня ПТСР, гребанная мать ее психотравма, я не выдерживаю женские прикосновения к шрамам, а они повсюду. По всему телу - это основной триггер, хотя есть и другие. - Проводит руками по груди, плечам, животу, бокам. - Везде шрамы. Ты видела лишь часть, там дальше еще интереснее.
- Триггер?
- Событие, вызывающее приступ. Люк, который открывает яму, коснись его. Люк в гребанное прошлое, в тот самый момент, когда моя кожа сгорела. Временной тоннель, блин, а не шрамы. Надоело уже падать в нее снова и снова, но я не могу удержаться. Мой врач говорит, что когда-нибудь смогу, но восемь лет уже прошло, а толку.
- Боже, Вик...
- В голове центр боли, и центр удовольствий. Я могу получить кайф только от образов, от процесса, без физической стимуляции. Ты знаешь, как я реагирую на тебя. Но чтобы мне стало больно, меня также не нужно физически ранить.