Очерки по истории Казанского ханства. Становление, развитие и падение феодального государства в Среднем Поволжье, 1438–1552 гг. - Михаил Георгиевич Худяков

Постоянное вмешательство русских в дела Казанского ханства создало наконец в Московском государстве, окончательно вступившем на путь великодержавной политики, стремление поглотить Казанское ханство, и вскоре это стремление становится уже сознательной целью русского правительства.

По низложении с престола в 1521 году Шах-Али жил в Москве, при дворе Василия III. Здесь его видел в 1526 году посол римского императора барон Сигизмунд Герберштейн;

Шах-Али участвовал в царской охоте на зайцев вместе с императорскими послами. Во время охоты Шах-Али оказывался особый почет: он ехал рядом с Василием III, одновременно с послами спустил собаку, на месте стоянки имел отдельный шатер, во время обеда сидел опять рядом с Василием и т. д.[151] Наружность хана Герберштейн описал в следующих нелестных словах: «Великую ненависть к нему подданных умножали безобразие и слабость его тела, ибо это был человек с выпятившимся вперед животом, с редкою бородою; с лицом почти женским: все это показывало, что он нисколько не способен к войне»[152]. В то время Шах-Али был всего 21 год от рождения.

При московском дворе Шах-Али прожил девять с половиной лет, пока в Казани царствовали Сагиб и Сафа, а в Касимове правил его брат Джан-Али. В декабре 1530 года, ввиду ожидавшегося переворота в Казани, Шах-Али был отправлен в Нижний, чтобы оттуда при первой возможности ехать в Казань и занять ханский престол. Однако переворот, совершившийся в мае 1531 года, доставил престол не ему, а Джан-Али. Шах-Али был вызван в Москву, где прожил несколько более года, но оказался неприятным для двора и был удален из Москвы: в сентябре 1532 года ему были даны в управление Кошира и Серпухов, куда он и должен был немедленно выехать[153].

Шах-Али был недоволен тем, что престол достался Джан-Али, а не ему и что Касимовского удела он также не получил. Бывший хан начал тайные переговоры с Казанью, надеясь на поддержку там своей кандидатуры — «учал ссылатися в Казань и в иные государства без великого государя ведома»[154]. Для бдительных агентов русского правительства эти сношения не остались тайными, и Шах-Али был уличен в нарушении договора, связывавшего «служилых» татарских царевичей с великим князем Московским: удельные властители были лишены права вести самостоятельную иностранную политику, и вся их дипломатическая переписка должна была прочитываться Посольским приказом.

В январе 1533 года Шах-Али был арестован, лишен Коширы и Серпухова и вместе с женою — царицей Фатимою — сослан под конвоем на Белоозеро. Не ограничившись этим, русское правительство произвело страшный разгром среди людей, состоявших на службе у Шах-Али. Огланы, мурзы, князья и другие лица, находившиеся при бывшем хане, были вместе с женами и детьми арестованы и разосланы по тюрьмам в Тверь, Псков, Новгород, Орешек (Шлиссельбург) и Карелу (Кексгольм), русские летописцы сохранили грустный рассказ о дальнейшей судьбе этих несчастных. В Пскове «того же [1535] лета, месяца июня в 26 день посадиша татар царя Шига лея людей 73 в тюрьму, в Середнем городе под Бурковским костром [башнею] от Великие реки, на смерть, к малых деток 7 в том же числе, и ти изомроша в день и в нощь, и выкидаша их вон, а восемь живы осташася в тюрьме, ни поены, ни кормлены на многи дни, а тех прибиша; а катуней [жен] посадиша в иную тюрьму, легчае и виднее, у Трупеховых ворот к Василью Святому на горку»[155]. Что значат выражения «посадиша на смерть» и «ти изомроша в день и в нощь», видно из более краткой записи, имеющейся в другой псковской летописи: «Того же года татарок крестиша; а мужей их утушили [удушили] в тюрьме 72 человека»[156]. Жутью веет от этих слов летописца. Посадили в тюрьму 73 человек «и малых деток 7 в том же числе», а затем в течение суток произвели в тюрьме ужасную бойню — всех их задушили «и выкидаша их вон»; уцелевших 8 человек морили жаждой и голодом в течение нескольких дней и, не сумевши заставить их умереть, убили…

В Новгороде происходило то же: «Бысть их в Новегороде восемьдесят и более, и пометаша их в тюрьму; они же, по своей скверной вере, в пять дней все изомроша, такоже к во Пскове семьдесят вскоре изомроша»[157]. Пошажен был один татарин Хасан, согласившийся креститься в православную веру. Для женщин русское правительство приготовило другую участь: «Тоя же зимы [1536 г.], по Крещении Господни, архиепископ Великаго Новагорода к Пскова владыка Макарий приехал во Псков на 4-ый год, и упроси у великого князя Ивана Васильевича всея Руси и у его матери великой княгини Елены, у вдовы, на свое бремя татар Шигалея — людей к жен, кои сидели в тюрьмах в Новегороде и в Пскове, и подаваше их священником и повеле их крестити во християнскую веру; и бысть радость велия в людех о новокрещеных, и начата их священники давати замуж, а оне к вере христианской добры быша»[158]. Другой летописец — едва ли не сам виновник этого насильственного крещения — прикрыл все это дело лицемерно-благочестивыми фразами: «Онех прежереченных татар жены же их видевше мужей своих, по своей скверной вере, скорую и нужную [принудительную] смерть и погибши же душею и телом, они же яко от злаго сна воспрянувше и начата приходяща молитися боголюбивому архиепископу Макарию, просити святаго крещения… А кресташася числом в Великом Новегороде жен 43, а детей 36, а во Пскове крестиша жен и детей 50 и един, в Орешке 12, а в Кареве 30; и се елико множество душ избыша козни лукавого диавола и познаша святую православную веру!»[159] Это крещение происходило в тот момент, когда Шах-Али был уже на свободе. Несчастных татарок, по инициативе архиепископа Макария, было приказано выпустить из тюрем, но тотчас же крестить и выдать замуж за русских. Поэтому слишком осторожными кажутся предположения профессор Вельяминова-Зернова: «Быть может, тогда было разрешено им, в знак особой милости, креститься, или же вдовы и сироты казненных лиц, не предвидя другого исхода своим бедствиям, решились сами принимать христианскую веру»[160]. Всего было казнено по процессу татар Шах-Али не менее 200 человек. Поразительна та жестокость, с которой русское правительство произвело расправу над арестованными. Тяжесть репрессий над татарами настолько не соответствовала обвинению Шах-Али, что не подлежит никакому сомнению, что возбужденному делу придавалось какое-то особенное политическое значение. Так печально окончилось дружественное покровительство Василия III, проявлявшего прежде почет и внимание к Шах-Али; разгром служилых татар внутри русского государства, разумеется, не мог способствовать