Приручение. 2. Исцелю тебя (СИ) - Чепурнова Тата

Давид напился, сказал то, что говорить не собирался. Во всяком случае, наверняка, сказал бы это после содеянного. Попытался бы меня убедить в том, что я прекрасно подхожу на роль любовницы. Но алкоголь и горячий нрав помешали его планам. Он вспылил, когда я ему отказала. А потом решил, что меня можно и не спрашивать, а просто применить силу. А потом бросить на съедение своим друзьям, от которых я чудом смогла убежать, унося под сердцем ребенка, о котором я, конечно, в тот момент даже не могла догадываться.

Сейчас, прокручивая в голове все то, что было десять месяцев назад, я больше не испытывала страха или брезгливости к самой себе. Теперь мной обуревала ненависть лишь к одному мужчине. Этот мужчина держал моего сына на руках. И он явно что-то задумал.

— Что изменилось, Давид? — отважно приблизившись к креслу, наблюдала за бутылочкой. Смесь вот-вот закончится, и я должна была забрать Марка из его грязных рук.

— Что изменилось? — Давид сделал вид, что не понимает вопроса. Но в его глазах вспыхнули озорные смешинки.

— Раньше я была нужна тебе лишь как любовница, а когда родила сына, ты бросил семью. Дело в моем сыне, верно?

— Нашем сыне, — со снисходительной улыбкой поправил меня Давид. — Ты умна, Богдана. Красива. Молода. И смогла обеспечить меня наследником. Это то, что мне нужно и точка.

Смесь в бутылочке закончилась. Я протянула руки, но Давид даже не взглянул в мою сторону. Поднялся, приложив Марка к своей груди, поставил его столбиком. Поводил ладонью по спинке. Потом отнял от груди и заглянул в глаза.

Марк не плакал…

Вел себя как притихший. Он был повернут ко мне спиной и я не знала, что написано сейчас на маленьком детском личике. Возможно, он разглядывал Давида. Или был напуган незнакомцем. А быть может, его глазки сонливо закрывались от выпитой бутылочки смеси.

Я была в отчаянии. Страх сковал даже легкие, которые горели огнем, от отсутствия кислорода.

Давид медленно приблизился к кроватке. Поцеловал обе щечки сына и лоб, а потом положил его на одеялко. В этот момент я смогла сделать судорожный вздох.

— Как я уже сказал, — вновь заговорил Давид, медленно направляясь в мою сторону. — Ты и Марк — это то, что мне нужно. А если я в чем-то нуждаюсь, все остальное не имеет значения. Ты научишься, Богдана. Очень быстро усвоишь, что от тебя требуется. И твоя жизнь вполне может стать счастливой.

Я пятилась до тех пор, пока не уперлась спиной в стену. Давид прижался ко мне всем телом, обхватил пальцами подбородок, болезненно сжал и заставил посмотреть ему в лицо. Холодный взгляд расчетливого хищника буравил мои губы, скользил к глазам и вновь падал на губы.

Меня трясло. Слезы щипали глаза, но я силой воли не давала им пролиться. Не желала показывать страх за свою жизнь, только за жизнь сына.

— Ты станешь моей женой в кратчайшие сроки, Дана, — склонившись, прошептал возле моих губ. — И ты должна все сделать правильно. Собрать свои вещи, взять нашего сына и покинуть эту квартиру. По доброй воле. Если не хочешь, чтобы тот, кто тебя укрывает, пострадал.

Слезы все-таки побежали по щекам, потому что за жизнь Германа я боялась больше, чем за свою собственную.

— Так и быть, я дам тебе время, — с фальшивым состраданием промолвил Давид. — У тебя есть три дня, Дана. Ты должна принять решение. Правильное. Обдуманное. Которое спасет жизнь твоему защитнику… Черт, меня трясет оттого, что я позволяю тебе побыть с ним эти три дня. Я ведь собственник, Богдана. Единоличник. Ты поможешь себе, если примешь решение быстрее. Не станешь дожидаться моего гнева, яростной ревности…

Давид без промедленья накрыл мои губы своими. Властно, грубо, лишив кислорода. Потом отстранился. Заглянул в глаза и отрезал коротко:

— Надеюсь, тебе хватит мозгов поступить правильно!

После чего размашисто пересек комнату, а потом я услышала, как хлопнула входная дверь. Сползла по стенке, закрыв лицо ладонями, безмолвно рыдая.

Я не знала, что мне делать, но одно решение приняла почти сразу. Герман не должен был пострадать от рук Давида!

=29=

Герман звонил несколько раз. Интересовался нашими делами, на что я нагло врала. Уверяла его, что мы в порядке и кроме рутинных событий с нами ничего интересного не происходит.

Врать ему было противно, но иначе я не могла. Зная, на какие жертвы ради нас с Марком он постоянно шел, впутывать еще больше, я словно не имела права. Ведь расскажи ему все, он непременно бросил бы дела и примчался к нам.

Теперь я просто ждала, когда он снова будет рядом. Хоть как-то своим присутствием снимет тяжесть с моего сердца.

Но к тому моменту, как Герман должен был вернуться из клиники, я совершенно не успокоилась. Хоть и старалась отвлечься заботой о сыне, и приготовлением ужина. Все шло из рук вон плохо. Я нервничала и не знала каким образом можно было выпутаться из сложившейся ситуации. Подставлять Германа абсолютно не хотелось. Он не должен был пострадать от рук Давида. Не должен был за свою доброту и заботу платить такую цену, и быть под угрозой.

Расхаживая по комнате, то и дело прокручивала случившееся в голове. Искала выход. Безрезультатно. Теряла надежду с каждой проведенной без Германа секундой. И знала, что признаваться ему о приходе Давида, его условиях и моем решении — не стану.

Стоя у окна на кухне и покачивая коляску, словно на автомате, переводила дыхание. Мандраж не проходил, лишь сильнее сводил судорогой пальцы, которыми я отчаянно цеплялась за ручку коляски.

Даже в абсолютной тишине комнаты, я не сразу заметила, как пришел Герман. Подошел ко мне со спины и привычно уткнулся носом в мои волосы на макушке. Шумно втянул их запах, безмолвно радуясь своему возвращению.

Волнение поднялось в груди новой тяжелой волной. Я закусила губу, чувствуя, как меня начинало трясти. От его участия, от моей беспомощности и нерешительности.

— Я соскучился, — прошелестело его горячее признание возле моего уха.

Но мое беспокойство не укрылось от Германа, даже когда я ответила короткое:

— Я тоже.

Он плавно развернул меня к себе лицом. Провел пальцем по морщинкам, что упрямо пролегли между бровей. С самого первого дня нашего знакомства он подметил мою привычку — хмуриться каждый раз, когда надо мной брала верх тревога.

— Что-то случилось? — испытующе заглянул в глаза. — Дана?

Его голос опустился до хриплого, встревоженного шепота. Жгучий карий взгляд заметался по моему лицу, в поисках ответов. Так смотреть, практически в самую душу, умел только Герман. Мне вновь пришлось соврать, натянув фальшивую улыбку.

— Все в порядке. Просто немного устала и чувствую себя неважно. Надеюсь, ничего серьезного, — шумно сглотнула, изворачиваться и лгать выходило все сложнее. — Не хотелось бы разболеться и заразить Марка…

Теплые губы заботливо тронули мой лоб, спеша определить отсутствие жара.

— Температуры нет, — с уверенностью заверил Герман. — Прости, что задержался, — виновато начал он, хотя я не считала его ни в чем виноватым. — И так внезапно бросил вас одних почти на целый день.

Герман аккуратно присел на стул и притянул меня за руку, побуждая сесть на его колени. Я устало уронила голову на широкое плечо. С силой зажмурилась, лишь бы не разреветься снова и не выдать себя.

Ладонь Германа успокаивающе прошлась по моим волосам, скользнула по спине и замерла между лопаток. Я почувствовала себя еще более паршиво.

Разве я смогу отказаться от него? Уйти к Давиду, пусть даже ради спасения самого Германа?

— Ты ни в чем не виноват, — выдохнула куда-то в сильную шею и не удержавшись, коснулась ее почти невесомым, благодарным поцелуем. — Если только совсем чуть-чуть виноват в своей идеальности. На фоне, которой я кажусь..

— Нет. Ты недооцениваешь себя и зря идеализируешь меня, — тихо перебил Герман и потянулся рукой к коляске.

Начал мерно ее покачивать, стараясь успокоить захныкавшего Марка.