Приручение. 2. Исцелю тебя (СИ) - Чепурнова Тата

Похоже, брата совсем недолго сжирали противоречия…

=28=

Герман ушел торопливо, несмотря на то, что не хотел меня отпускать. Перед уходом крепко обнял, тщательно скрывая беспокойство, лишь бы не волновалась я.

Держа на руках изрядно проголодавшегося Марка, готовила для него бутылочку. Сын нетерпеливо ерзал и не давал мне даже набрать ложечкой смесь. Я суетливо возилась у столешницы, словно была беспомощна без Германа, который всегда с легкостью готовил детское молочко.

Рука дрожала в такт успокаивающим покачиваниям. Но сын не спешил умолкать, а у меня ничего не выходило. В довершение ко всему смесь просыпалась мимо бутылочки. Устав бороться с неуклюжестью, ушла в спальню.

— Мамочка скоро придет, — опустила Марка в кроватку. Тот уже успел распеленать ручки и теперь жадно сосал палец. — Знаю, знаю, ты голоден и мы сейчас это исправим.

Напоследок еще раз посмотрела на сына и вернулась на кухню. Стерла со столешницы остатки просыпанной смеси. Взяла новую бутылочку и наполнила ее водой из чайника. Отмерила нужное количество смеси, теперь не просыпав ту мимо. Закрутила соску. Поспешно начала взбалтывать, слыша как Марк возобновил плач, наконец распробовав всю бесполезность сосания пальца.

Звонок в дверь застал меня на пороге кухни. Портниха сегодня немного задержалась, но это не означало, что я заставила бы ее ждать за дверью.

Решила сперва впустить ее, а уже потом спокойно покормить Марка. Тем более, что на сытый животик он не стал бы нам мешать с примеркой платья.

Открыла внутренний замок и тут же столкнулась с обжигающим взглядом почти черных глаз. Навалилась на дверь, чтобы ее закрыть, но Давид успел выставить ногу на порог.

— Впусти меня Дана, — сказал спокойно, но в каждой ноте звучала почти животная угроза.

Я посильнее навалилась на дверь, сдерживая крик отчаяния, который рвался из груди. Нет, нет… Он не должен был приходить. Я почти забыла о его существовании. И почему я такая дура и позволила себе расслабиться?

— Я буду кричать, — предупредила, срывающимся на писк голосом.

— Кричи! — выплюнул Давид, просовывая руку в образовавшуюся щель, которую я никак не могла преодолеть, как бы сильно не давила на дверь. Он неторопливо провел пальцами по моим волосам, сгреб их в охапку. — Кричи, Богдана! Давай! Пугай нашего сына еще больше! Только тебе придется за это ответить.

Давид с легкостью надавил на дверь и тогда я поняла, что до этого он совсем не применял силу. Он молниеносно ворвался в квартиру. Оттеснил меня почти в угол прихожей и запер дверь.

— Уходи, я не одна и не желаю тебя видеть.

— Конечно не одна. Ты тут с моим сыном, — горделиво бросил Давид и шагнул в мою сторону.

Я снова отступила на шаг, но тут же уперлась лопатками в стену. Животный страх сковал мое тело. Я не могла шевельнуться, лишь испуганно следила за каждым движением Давида. Сжимала пальцами бутылочку, ощущая тепло приготовленной смеси.

— Дана, нам нужно поговорить.

Он приблизился вплотную, уперся ладонями в стену по обе стороны от моего лица. Наклонился так близко, что я могла рассмотреть в его глазах мольбу. Но я абсолютно не верила ни этим глазам, ни фальшивым словам, ничему, что мог бы начать исправлять этот страшный мужчина.

— Я так рад, что ты решила меня впустить, — выдохнул в мои губы, заставляя брезгливо съежиться.

Мне было противно от такого тесного контакта. Хотелось оттолкнуть Давида, а после отмыться от его прикосновений, избавиться от запаха, что буквально впитывался в мою кожу.

— Убирайся, — зло процедила сквозь зубы. — Тебе здесь не место.

Горло болезненно сковала паника. Слова с трудом срывались с губ и больше походили на визг. А Давид не спешил отодвинуться, возвышался надо мной, источая угрозу, хоть и говорил с трепетным придыханием.

— А где мне место, если ни здесь? Рядом с любимой женщиной, подарившей мне сына. Рядом с той, которую я искал не теряя надежды, — он по-хозяйски положил руку мне на затылок, притягивая к себе. — Знаю, как это может для тебя звучать неправдоподобно. Но я клянусь, Дана, — влажный поцелуй неприятно отпечатался на моем лбу. — Вы с сыном для меня смысл жизни. Я люблю вас.

Я беспомощно жмурилась и молила только об одном, чтобы присутствие Давида рассеялось, как страшный сон.

— А я ненавижу и не…

— Дана, я развелся, — перебил меня, словно эта восторженно произнесенная новость должна меня обрадовать. — Моя бывшая жена потребовала единоличную опеку над детьми. Я обеспечил их всем. Купил квартиру. Открыл личный счет, чтобы они ни в чем не нуждались. Я их не бросил, я просто выбрал вас!

Меня замутило, а слабость в ватных ногах усилилась. И если бы не требовательной плач сына, я лишилась бы сознания.

Давид уверенно рванул в спальню на шум малыша. Я собрав последние силы, влетела за ним следом, испуганно застыв на пороге. Он успел взять Марка на руки и у меня внутри все оборвалось.

— Боже, Дана, он такой красивый, — коснулся пухлой щечки Марка, скользнул к его трясущемуся от плача подбородку. — И так похож на меня. Спасибо тебе, милая.

В глазах Давида сияло ликование, но оно не было каким-то настоящим. И казалось, что радость имела неизвестные мне причины.

— Он голоден, его нужно покормить, — растерянно пыталась воззвать Давида к благоразумию и передать мне сына.

— Дай мне бутылочку, — он с легкостью прижал к себе Марка одной рукой, другую потянув ко мне. — Я хочу сделать это сам.

— Нет. Верни мне сына. Пожалуйста… верни, — взмолилась я, глотая горькие слезы, не стыдясь собственной слабости и паники.

Стало трудно дышать, словно меня с силой ударили в грудь. Давид не собирался выполнять моих просьб. А сил и уверенности, что смогу отобрать малыша, не навредив ему, у меня не было. Нехотя протянула бутылочку. Смотрела испуганными глазами, как Давид поднес рожок к губкам сына и тот с голодным причмокиванием принялся кушать.

— Как ты его назвала?

— Марк, — отозвалась бесцветно, теряя всякую надежду на спасение.

— Марк Давидович?!

От этого сочетания имени и отчества меня передернуло. Я давно привыкла в мыслях говорить Марк Германович и мне нравилось, как с именем сына звучало имя Германа.

— Он не твой и уже никогда не получит ни твоего отчества, ни твоей фамилии. Нам с сыном не нужны твои бессмысленные жертвы и ты нам не нужен.

От моих гневных слов, которыми я плевалась словно ядом, в черных глазах Давида блеснула опасная буря ярости. Тут же осеклась и до боли прикусила щеку изнутри, заставляя себя помалкивать. Заламывала пальцы, наблюдая, как Давид присел в кресло, продолжая кормить Марка. Он смотрел на ребенка с гордостью и благоговением… А еще так, как смотрят на банковский счет с семизначными цифрами. По-собственнически. С явной коммерцией. Ведь для Давида не было разницы между ребенком и дорогой вещицей.

Все это я увидела в его взгляде. Меня затрясло от страха еще сильнее.

— Зачем тебе это? — решилась задать вопрос, прошелестев пересохшими губами.

— Что — это? — Давид дугой выгнул широкую бровь. — Зачем мне любимая женщина и сын — это ты имеешь в виду?

— Я не верю в твои благие намерения, Давид. Раньше я интересовала тебя, лишь как игрушка для физических утех. Ты же сказал, что не разведешься, что тебя не интересует брак со мной…

Я отлично помнила тот вечер. Как бы ни старался Герман, плохое невозможно вычеркнуть из памяти. И я не верила тем людям, которые говорят, что плохое очень быстро забывается.

Я не забыла.

Наверное, никогда не забуду. Однако благодаря Герману смогла отпустить свои страхи и ненависть к мужчинам. Смогла идти дальше, без оглядки на прошлое. Смогла полюбить…

В тот вечер Давид признался, что женат. Я к тому моменту была увлечена мужчиной. Верила его сладким речам. Поверила, что он хороший, правильный, интеллигентный. Все это оказалось лишь спектаклем, который разыгрывал Давид, чтобы затащить меня в постель. Я была невинной, и ему пришлось ждать несколько месяцев, чтобы я приняла его предложение — посетить загородную виллу.