Химера - Александр Варго

Отверстия, ведущего в логово монстра, не было.

В половине второго дня Леонидыч забрался в катер и стянул с себя верхнюю половину гидрокостюма.

– Обед! – объявил он.

Инспектор достал из рундука спортивную сумку, где оказались термос, завернутые в газету вареные яйца, огурцы и четвертинка ржаного хлеба. У Мити тоже кое-что было: на завтраке он набрал целлофановый пакет ветчины, сервелата, сыра, добавил к ним пшеничные булочки с начинкой и пару бутылок минералки. Они разложили продукты на маленьком столике и начали их поглощать. Митя, вымотанный физическими упражнениями на свежем воздухе, работой с линем и вытягиванием якоря, жадно уплетал бутерброды и хрустел огурцом. Леонидыч надкусывал вареное яйцо и поглядывал на спутника с хитрой усмешкой.

Через четверть часа, основательно сократив припасы, сытый и разомлевший Митя откинулся в кресле рулевого, а Леонидыч, закинув ноги на борт и подложив под спину спасательный жилет, удобно устроился на кормовой лавке. Оба потягивали горячий кофе из термоса. От берега сочно пахло ивой. О борт тихо плескалась вода.

– Скажи мне, Димка, – спросил Леонидыч, прихлебывая из жестяной кружки, – а почему ты на биолога учиться пошел?

– Зверушек хотел изучать.

– Экспедиции, палатки, кольца на лапы развешивать?

– Меня привлекали исследования на клеточном уровне. – Митя подул на коричневую поверхность в стаканчике. – Мутации ДНК в процессе эволюции, если вам это о чем-нибудь говорит.

– Честно признаться, ни о чем не говорит.

– А что такое ДНК, знаете?

– Просвети.

Митя оживился, почувствовав, что может чему-то научить опытного инспектора. Он глотнул кофе для бодрости и начал маленькую лекцию:

– Понимаете, ДНК – это цепочка нуклеотидов, органических соединений. С помощью генного кода в ней записана информация об организме. Это нечто вроде комплекта чертежей для производства белков, из которых формируется то или иное существо. Один комплект чертежей позволяет вырастить пшеничный колос, другой – лошадь или гепарда. Результат определяется исключительно программой, зашитой в ДНК.

– Кажется, я про это слышал. Фильм такой был: «Парк Юрского периода».

– Был, точно… – Митя крякнул, сделав еще глоток. – Там ученые из обнаруженных в янтаре фрагментов ДНК штамповали живых динозавров. ДНК вообще примечательна тем, что позволяет воспроизводить точные копии живых существ. У лягушки рождается лягушонок. У кукушки – кукушонок. У борнейского орангутана на свет появляется малыш с такой же рыже-коричневой шерстью и сагиттальным гребнем, как у родителей. Внешние и внутренние видовые признаки передаются потомству от родителей исключительно потому, что вся наследственная информация записана в ДНК. А теперь самое интересное. Оказывается, для репликации, для воссоздания нового организма, используется не целая цепочка ДНК, а крошечный участок. Полтора процента от всей длины.

– Полтора процента? Вроде мало.

– Именно. Остальная часть не задействована. Лежит мертвым грузом в наших хромосомах. Ее называют мусором. Его-то мы и изучали. Есть теория, согласно которой в мусорной ДНК записан весь процесс эволюции животных от простейших существ. В ходе эволюции одни гены включались, другие выключались, порождая на свет новые виды, но и те и другие гены оставались в цепочке своеобразным архивом. Природа ничего не выбрасывала, и поэтому у нас в клетках хранится вся история нашего биосферного происхождения, длиной в сотни миллионов лет.

– То есть у меня в генах, кроме серых глаз и патологического пристрастия к куреву, отыщутся остатки динозавров?

– В этом нет ничего удивительного. Еще в конце девятнадцатого века Карл фон Бэр открыл, что эмбрионы рыб, амфибий, птиц и млекопитающих имеют много общего. Еще один ученый, Эрнст Геккель, предположил, что человеческий эмбрион за девять месяцев внутриутробного развития ускоренно повторяет эволюцию homo sapiens. Он последовательно проходит стадии рыбы, амфибии, млекопитающего. В теории Геккеля много спорного, его даже уличали в фальсификациях научных исследований. Тем не менее факт состоит в том, что человеческий зародыш возникает и развивается в водяной среде точно так же, как наши далекие предки зарождались и развивались в Мировом океане. Внешне мы сильно отличаемся от дельфинов. Однако разница в геноме всего один процент. Один процент отделяет нас от морской жизни, плавников и общения с помощью щелчков и свиста! Можете себе представить?

Леонидыч допил кофе и сидел с пустой кружкой, глядя перед собой в пустоту.

– Страшно подумать, до чего наука дошла, – сказал он.

– В общем, – подытожил Митя, – мне было интересно сидеть в лаборатории и разбирать эволюцию тех или иных животных по их цепочке ДНК. Это так же увлекательно, как археология. В один прекрасный момент можно откопать Трою.

– Только денег твое увлечение не приносило, и ты стал продавать крокодильчиков.

– Если бы платили столько же, я бы остался в науке.

Леонидыч завернул в газету остатки еды. Митя, допив кофе, сполоснул за бортом стакан, навинтил его на термос.

– А можно тоже вопрос? – спросил он, отдавая металлическую колбу инспектору.

– Валяй.

– Раньше вы охотились на китов?

Не поднимая глаз, Леонидыч убрал в сумку еду и термос.

– С чего ты взял?

– Морской змей на вашей татуировке, китобойное ружье…

– Это подарок.

– Но знаковый. А еще я читал статью о советских китобоях: как они добывали китов и кашалотов в Антарктиде.

– Не только в Антарктиде. – Леонидыч убрал сумку в рундук и посмотрел на Митю. – Что тебе сказать, Димка. Ты изучал животных, а я их убивал. Это моя профессия. Всякое в жизни случалось, но за профессию стыдно не было. Мы делали свою работу, и делали ее хорошо. Это сейчас все норовят пнуть, а раньше мы были в почете… А ведь занятно, что ты и я – два разных полюса, можно сказать, – сошлись ради поисков подводной гадины.

– Судьба, – вырвалось у Мити.

– Я в нее не верю. – Инспектор осмотрел берег из-под ладони. – Отдыхаем пять минут, чтобы еда переварилась, а потом… – он похлопал по анодированному боку воздушного баллона, – твоя очередь. Пора положить фобию на лопатки. Не должен взрослый мужик ходить на поводу у комплексов.

У Мити пересохло в горле.

Теперь уже Леонидыч управлял катером, а облаченный в гидрокостюм Митя наблюдал за показаниями эхолота. Мимо тянулся невысокий яр, местами обвалившийся, поросший травой, молодой ольхой и березой.

– Под водой дыши животом, не грудью, – наставлял инспектор. – Ото дна подальше держись, чтоб муть не поднимать. Иначе ничего не увидишь. Сигналы прежние: один рывок – норма, два – тревога.

– Вроде стоп, – неуверенно произнес Митя.

Инспектор заглушил двигатель, бросил якорь. Пока он, шипя воздухом, менял баллон в акваланге, Митя оглядывал заросли камыша, возле которых заметил подозрительную ямку в рельефе дна. Глубина была небольшой, около двух метров, но зубы у Мити неуверенно клацали.

Леонидыч помог пристегнуть ласты и надеть на спину баллон. Подал мундштучную коробку, от которой к цилиндру со сжатым воздухом тянулись шланги.

– Кусаешь загубник и делаешь вдох. Откроется клапан, пропустит воздух из баллона. Выдох – воздух выйдет наружу через легочный автомат. Попробуй.

Митя вдохнул через загубник и услышал щелчок клапана. Грудь наполнилась воздухом. Он выдохнул. Снова щелчок, и где-то у подбородка раздалось шипение.

– Порядок! – констатировал Леонидыч. – Все работает.

Продолжая дышать через аппарат, Митя опустил на лицо маску и подошел к борту. Ветер гнал по поверхности мелкую рябь. Глядя на нее сквозь резиновый колодец, Митя вновь вспомнил, что не плавал под водой с того самого дня.

Эта мысль обожгла холодом. Он в нерешительности застыл у края, глядя на свое колышущееся отражение, похожее на пришельца из космоса из-за снаряжения.

– Одну ногу на лавку, другую за борт, – буднично командовал инспектор, копошась возле эхолота. – Шаг пошире – и ты там. Ну, давай!

Давать Митя не мог. Перед ним стояла невидимая стена, отделяющая его от воды, словно стекло аквариума. Умом он понимал, что погружение его не убьет. Леонидыч это только что доказал, отпахав три часа на глубине. На Мите был защитный костюм, в легкие поступал воздух, на поясе висел большой нож. Ему нужно только шагнуть через борт… Но он не мог себя заставить.

Митя выплюнул загубник.

– Что случилось? – спросил инспектор.

– Не могу.

Леонидыч понял проблему. И заговорил мягче, убеждая его:

– Не бойся этой гадины. Она не вездесущая. Если появится, я замечу и пособлю.

– Дело не в ней… точнее, не только в ней… понимаете, как вспомню тот случай восемнадцать лет назад, ужас берет за горло.

– Так ведь у тебя есть…

– Я все понимаю! – взмолился Митя. – Все! Просто не могу.

– Понимаю, – вздохнул инспектор, – так бывает. Понимаю.