Философия Зла - Ларс Свендсен

Тезис о банальности зла тем не менее относится не столько к ошибочности или недостаточности знания, сколько к полному отсутствию работы мысли. Это четко сформулировал Джакомо Леопарди:

Он говорил, что безразличие и неразумие являются причиной куда большего числа жестокостей и злодеяний... И он считал, что неразумие свойственно человеку в гораздо большей мере, нежели злоба, бесчеловечность и тому подобное, и что оно является причиной большинства дурных поступков; и что великое множество поступков и действий, в которых люди видят проявление той или иной, в высшей степени омерзительной черты характера, в действительности являются следствием неразумия.

Эта мысль, на мой взгляд, нигде не выражена так точно, как в тюремных письмах и записках Дитриха Бонхёффера, который находился в заключении и незадолго до капитуляции Германии был казнен за соучастие в покушении на Гитлера. В записках содержится фрагмент, озаглавленный «О глупости», упоминания о котором я ни разу не встретил, работая с литературой, посвященной проблеме зла, и который достоин быть приведенным почти полностью:

Глупость - еще более опасный враг добра, чем злоба, Против зла можно протестовать, его можно разоблачить, в крайнем случае его можно пресечь с помощью силы; зло всегда несет в себе зародыш саморазложения, оставляя после себя в человеке по крайней мере неприятный осадок Против глупости мы беззащитны. Здесь ничего не добиться ни протестами, ни силой; доводы не помогают; фактам, противоречащим собственному суждению, просто не верят - в подобных случаях глупец даже превращается в критика, а если факты неопровержимы, их просто отвергают как ничего не значащую случайность. При этом глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой; и даже становится опасен, если в раздражении, которому легко поддается, он переходит в нападение. Здесь причина того, что к глупому человеку подходишь с большей осторожностью, чем к злому. И ни в коем случае нельзя пытаться переубедить глупца разумными доводами, это безнадежно и опасно.

Можем ли мы справиться с глупостью? Для этого необходимо постараться понять ее сущность. Известно, что глупость не столько интеллектуальный, сколько человеческий недостаток Есть люди чрезвычайно сообразительные и тем не менее глупые, но есть и тяжелодумы, которых можно назвать как угодно, но только не глупцами. С удивлением мы делаем это открытие в определенных ситуациях. При этом не столько создается впечатление, что глупость - прирожденный недостаток, сколько приходишь к выводу, что в определенных обстоятельствах люди оглупляются или сами дают себя одурачить. Мы наблюдаем далее, что замкнутые и одинокие люди подвержены этому недостатку реже, чем склонные к общительности (или обреченные на нее) люди и группы людей. Поэтому глупость представляется скорее социологической, чем психологической проблемой. Она - не что иное, как реакция личности на воздействие исторических обстоятельств, побочное психологическое явление в определенной системе внешних отношений. При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политической или религиозной) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический и психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других. Процесс заключается не во внезапной деградации или отмирании некоторых (скажем, интеллектуальных) человеческих задатков, а в том, что личность, подавленная зрелищам все-сокрушающей власти, лишается внутренней самостоятельности и (более или менее бессознательно) отрекается от поиска собственной позиции в создающейся ситуации. Глупость часто сопровождается упрямством, но это не должно вводить в заблуждение относительно ее несамостоятельности. Общаясь с таким человеком, просто-таки чувствуешь, что говоришь не с ним самим, не с его личностью, а с овладевшими им лозунгами и призывами. Он находится под заклятьем, он ослеплен, он поруган и осквернен в своей собственной сущности. Став теперь безвольным орудием, глупец способен на любое зло и вместе с тем не в силах распознать его как зло. Здесь коренится опасность дьявольского употребления человека во зло, что может навсегда погубить его364.

В этом фрагменте, говоря о глупости, Бонхёффер описывает то, что спустя 20 лет Арендт назвала «банальностью зла». Эйхман и был тем самым «глупцом».

В описании Эйхмана, которое делает Арендт, мы находим то же обезличенное следование лозунгам, призывам и т.п. Разумеется, Бонхёффер различает зло и глупость, исходя, однако, из традиционного «демонического» понимания зла, и он подчеркивает, что глупец совершает дурные поступки. К тому же, судя по всему, Бонхёффер считал злодея своего рода жертвой внешних обстоятельств, и это не совсем соответствует воззрениям Арендт. Она пишет о «неразумии», отличая его от «глупости», но «глупость» у Бонхёффера является синонимом «неразумия» у Арендт. Ниже я буду использовать оба этих понятия, но подчеркиваю, что под глупостью я понимаю не отсутствие интеллекта, а отсутствие разума.

Радикальное и банальное зло

Понятие Арендт о банальности зла взаимосвязано с ее же понятием о радикальном зле, что видно на примере «Истоков тоталитаризма». Это понятие о радикальном зле имеет мало общего с идеями Канта. В понимании Канта, радикальное зло - феномен чисто человеческий, в понимании Арендт - это изживание всего человеческого в человеке, всей его индивидуальности, и это изживание индивидуальности от-! юсится как к жертве, так и к агрессору. Тоталитарное общество, согласно Арендт, отличается тем, что все личности становятся лишними и каждый человек одинаково хорошо может выступать как в роли жертвы, так и роли палача. В тоталитарном обществе уникальность человека совсем не нужна и каждый становится взаимозаменяемым. Речь идет об «изменении самой человеческой природы».

Эта ненужность формируется в три этапа. Сначала человек уничтожается как юридическое лицо, т.е. выделенные личности или группы лишаются своих гражданских прав. Затем человек уничтожается как нравственная личность - совесть теряет свою неоспоримость и людская солидарность рушится. И наконец, всякая индивидуальность вообще стирается. Эту дегуманизацию Арендт определяет как радикальное зло, когда «на карту поставлена человеческая природа как таковая». Радикальное зло отличается от традиционных теорий зла не в последнюю очередь тем, что его нельзя объяснить привычными человеческими мотивами, такими, как алчность, личная выгода, жажда власти и т.п.

Жертвы выбираются с почти заданной произвольностью. В этом смысле показательным является террор, царивший в Советском Союзе в 30-х годах. Эта чистка была иного рода, нежели та, что проводилась нацистами, - она направлялась параноидальной логикой большевиков, согласно которой над ними висела непреходящая угроза со стороны вражеских сил. Террор достиг своего пика в 1937-1938 годах, когда и Сталину стало ясно, что его уже невозможно контролировать. Это было насилием, скрывающимся под личиной политического контроля. Эту чистку надо считать абсолютно иррациональной, поскольку исполнителям было предписано выполнять случайным образом положенную норму по ликвидации, меняющуюся каждую неделю, и которую исполнители должны были набирать из более или менее случайных групп людей; критерий этого отбора мог быть каким угодно, начиная с национальности и заканчивая безобидными увлечениями, такими, как занятие эсперанто или филателия. Значение ярлыка «троцкист», употреблявшегося по отношению к особо опасным врагам партии, государства и революции, постоянно менялось в зависимости от изменений в политической ситуации и политических альянсов, и попасть в «троцкисты» становилось все легче. Отсутствие четких критериев, по которым можно было определить врага, по-видимому, очень немногих членов Центрального комитета заставляло усомниться в существовании этого врага. Вместо этого неуклонное размывание критериев определения «врага» приводило к неуклонному росту количества людей, попадающих в эту категорию, - и это касалось не только «врага» как такового, но также его семьи и друзей.

В тоталитарном обществе индивидуум должен жить согласно тем ценностям, которые не являются плодом его собственных раздумий и нравственных установок, а навязываются государством. Разделение добра и зла перестает быть личным делом каждого, - это становится прерогативой государства. По мнению Арендт, с подобным неразумием можно столкнуться не только в тоталитарном обществе, также оно было свойственно, к примеру, военным советникам американского правительства времен войны во Вьетнаме. Суть идеи Арендт распространяется не только на общества, которые мы называем тоталитарными, - она подчеркивает, что аспекты современной жизни, способствовавшие возникновению тоталитаризма, не исчезают с падением тоталитарного режима. Процессы деперсонализации, происходящие сегодня, политика, отделенная от морали, порождают безразличие. Личная ответственность и способность мыслить критически находятся под угрозой и должны быть восстановлены.