Зимняя война - Вяйнё Таннер

Соединенные Штаты были даже активнее в этом отношении. Финляндия пользовалась в США репутацией страны, честно платящей по своим долгам, родины знаменитых спортсменов, поэтому Соединенные Штаты охотно оказывали свою поддержку Финляндии. Во время нашей второй поездки в Москву американский посол в Москве Штейнхарт посетил нас и рассказал, что президент Рузвельт 10 октября направил письмо Калинину,[15] президенту Советского Союза, в котором выразил глубокую озабоченность относительно Финляндии. Он заявил, что отказывается признавать отношения, основанные на силе, и выражал надежду, что отношения дружбы и мира между Финляндией и Советским Союзом будут укрепляться и развиваться. В своем ответе Калинин заверял, что проходящие переговоры между Советским Союзом и Финляндией ведутся для обеспечения безопасности обоих государств. 18 октября Рузвельт отправил телеграмму королю Швеции, в которой говорилось, что он поддерживает принципы нейтралитета, которых придерживаются страны, представленные на стокгольмской встрече.

Не только великие державы, но и Скандинавские государства предприняли во время переговоров шаги в интересах Финляндии. Их послы в Москве 10 октября передали советскому правительству декларации, в которых выражалась надежда, что Советский Союз не выдвинет Финляндии требований, которые могли бы препятствовать политике нейтралитета. Эти декларации, однако, были отклонены на том основании, что направившие их страны являются «третьими сторонами».

Это «влияние третьих сторон», на которое ссылался Молотов в своем выступлении перед Верховным Советом 31 октября, было попыткой морального воздействия на советское правительство.

Война нервов

Поскольку переговоры в Москве не были разорваны, а только прерваны, а наше расставание с советскими участниками переговоров было дружеским, в Финляндии считали, что сложившееся положение можно определить словами «ничего не случилось». Мы не достигли соглашения, но ультиматум не был предъявлен, не говоря об объявлении войны. Мы твердо верили в приверженность Советов миру, о чем постоянно заявлялось на протяжении двадцати лет. Более того, именно Советский Союз предложил общее сокращение вооружений. От такого правительства нельзя ожидать мер, предполагающих использование силы на том основании, что его малые соседи твердо отстаивают свои права. Поэтому все вздохнули с облегчением, когда неприятные переговоры в Москве благополучно завершились.

Жизнь, казалось, подтверждала этот оптимистичный настрой. Люди, оторванные от своих обычных занятий, вернулись домой. Школы, закрывшиеся на несколько недель, снова распахнули двери. Резервисты, призванные на внеочередные сборы, стали возвращаться на свои рабочие места. Весь октябрь и ноябрь витрины магазинов были крест-накрест заклеены полосами бумаги, которые, как предполагалось, должны были предохранять стекла витрин от взрывной волны во время бомбардировок. Люди начали смывать эти полосы.

В то время как Финляндия возвращалась к нормальной жизни, из-за границы приходили известия, свидетельствующие о чем угодно, но только не о мире. Вся советская пропагандистская машина была приведена в действие против Финляндии. Корреспондент ТАСС в Хельсинки Лисин ежедневно передавал по телефону в Москву насквозь фальшивые репортажи о ситуации в Финляндии, которые старательно печатались советскими газетами. На фабриках и заводах в различных городах Советского Союза состоялись митинги, во время которых их участники требовали, чтобы советские требования были приняты. Такие же требования звучали и в редакционных статьях многих газет. Не далее как 3 ноября «Правда» заявила, что «мы обеспечим безопасность Советского Союза, чего бы нам это ни стоило, сокрушим все преграды для достижения этой цели». Не было недостатка и в личных обвинениях. В редакционной статье, опубликованной 26 ноября в «Правде», премьер-министра Кайяндера называли огородным пугалом, клоуном на арене цирка и т. п. Досталось Эркко и мне. Но этим резким выпадам не было уделено внимания, которого они заслуживали. В то время мы еще не были хорошо знакомы с советской газетной пропагандой. Мы считали эти нападки войной нервов, призванной склонить Финляндию к согласию на уступки.

Но к концу ноября ситуация изменилась и стала более серьезной. Двадцать шестого ноября прозвучали пресловутые семь выстрелов под Майнилой, ставшие увертюрой грядущих событий. В тот же день наш посланник в Москве Ирьё-Коскинен получил ноту Молотова, в которой утверждалось, что в 15.45 советские войска, расположенные в районе деревни Майнила, были обстреляны из артиллерийских орудий с финской стороны. Всего было сделано семь выстрелов, в результате которых было убито трое рядовых и один сержант, ранено девять человек: семеро солдат и два офицера. В ноте было сказано:

«Советское правительство привлекает ваше внимание к тому, что во время недавних переговоров с господами Таннером и Паасикиви советская сторона обращала внимание на опасность концентрации значительных сил в непосредственной близости от границы с Ленинградом. В результате провокационного обстрела артиллерией, произведенного с финской территории и направленного против советских войск, Советское правительство вынуждено заявить, что концентрация финских войск поблизости от Ленинграда не только угрожает этому городу, но и является враждебным актом против Советского Союза, что привело к нападению на советские войска и стало причиной человеческих жертв.

В намерения Советского правительства не входит преувеличивать последствия акта агрессии, совершенного финскими войсками, возможно, по недосмотру своих командиров; но крайне важно, чтобы такие достойные порицания действия не происходили в будущем. Поэтому Советское правительство, выражая свой решительный протест, предлагает финскому правительству без промедления отвести свои войска на Карельском перешейке на расстояние от двадцати до двадцати пяти километров от границы, чтобы устранить возможность новых провокаций».

После получения известий о происшедшем инциденте финское правительство провело расследование. В результате было установлено, что в указанное время прозвучало семь выстрелов с сопредельной стороны, а не с финской территории. Финская артиллерия была дислоцирована на таком расстоянии, что ее огонь не мог достичь границы.

Тем не менее правительство отнеслось к происшедшему инциденту со всей серьезностью. На следующий день, 27 ноября, Ирьё-Коскинен направил Молотову ответ финского правительства, в котором была описана истинная картина случившегося: