Достичь небес - Брэнсон Ричард

В октябре предыдущего года я летал с экипажем Virgin в Багдад, чтобы вернуть британских заложников. В случае начала войны я хотел быть на земле, а не болтаться где-то в стратосфере на борту воздушного шара. Но тогда — если бы нам пришлось отказаться от попытки — все усилия и время, затраченные моей командой на подготовку нашего полета, пропали бы даром.

Наступило Рождество. Я с семьей съездил на Исигаки, небольшой островок возле южного побережья Японии; после этого моя жена Джоан увезла детей домой, в Лондон, — пара было идти в школу. Мы с родителями отправились в аэропорт, чтобы сесть на внутренний рейс обратно в Мияконодзё, и я случайно взглянул на экран телевизора. Там в вертолет, зависший над морем, поднимали безжизненное тело. Это был Фумио. Он стартовал накануне нашего возвращения, надеясь получить преимущество над нами. Но сильные ветры разорвали оболочку его шара, и аэронавт вынужден был спуститься на парашюте. К моменту прибытия спасательного вертолета Фумио умер от холода. Его тело подняли из воды всего в пятнадцати километрах от японского берега.

Во вторник 15 января мы с Пером прошли к своему аэростату сквозь собравшуюся многотысячную толпу. Японские дети держали свечи и махали нам британскими флажками. Они пели «Боже, храни королеву». Я же не мог выбросить из головы гибель Фумио. А над людьми и над пустошью висел наш шар, достаточно большой, чтобы в нем мог поместиться купол лондонского собора Св. Павла. Мы выпустили несколько белых голубей — довольно бесполезный в данных обстоятельствах жест доброй воли — и повернулись к капсуле.

Мы зажгли горелки, затем Пер отстрелил болты, удерживавшие шар при помощи стальных тросов, и мы ракетой рванулись к небесам. Уилл Уайтхорн кричал по радиосвязи, не скрывая чувств: «Люди здесь, внизу, вопят от восторга, как сумасшедшие! Поразительное зрелище! Вы быстро поднимаетесь!» (Уилл командовал спасателями. Он страховал нас и по ходу нашего продвижения гонял спасательные катера на предельное расстояние от берега.)

Не прошло и пяти минут, как Мияконодзё скрылся из виду, а через полчаса мы уже летели далеко над Тихим океаном. На высоте около 7000 м мы достигли нижней части струйного течения.

Впечатление было такое, что мы попросту уткнулись в потолок. Как мы ни грели воздух в шаре, он не поддавался. Он как бы распластался по стене ветра и, казалось, трещал по швам. Мы надели парашюты и прицепились к надувным спасательным плотам на тот случай, если шар не выдержит и порвется.

Наконец шар все же угодил в струйное течение. Я пораженно наблюдал, как серебристая оболочка вдруг ушла вперед, и тупо думал: если шар будет где-то там, то что удержит нас в воздухе здесь? Но прежде чем изумление успело смениться паникой, шар нырнул куда-то, оказался ниже уровня капсулы — и потащил нас за собой в поток.

Рывок был чудовищный, нас сорвало с мест и раскидало по капсуле. Представьте: наша скорость с 20 узлов чуть ли не мгновенно выросла до 100, то есть до 185 км/ч. На мгновение мне показалось, что шар сейчас разорвет в клочья, но затем он снова поднялся над капсулой — и все мы, и шар и капсула, целыми и невредимыми оказались внутри струйного течения.

— До нас этого никто не делал, — жизнерадостно заявил Пер. — Мы на неизведанной территории.

Настоящие проблемы начались примерно через семь часов полета. Капсула, которую мой друг Алекс Ритчи сконструировал для транстихоокеанского перелета 1991 г., несла на себе шесть баллонов с пропаном — они были подвешены снаружи и напоминали какое-то громадное ожерелье. Примерно в этот момент в первом баллоне кончился газ. Пер нажал кнопку сброса пустого баллона, и вся гондола неожиданно перекосилась. Пустой баллон действительно упал вниз, с этим было все в порядке, но за собой он утащил еще два полных баллона.

Выводы отсюда следовали неутешительные и даже просто жуткие. Мы пролетели всего около 1600 км. Теперь у нас оставалась ровно половина топлива, с которым мы стартовали, а впереди лежала самая опасная и недоступная часть Тихого океана.

— Смотри! — сказал Пер. — Мы поднимаемся.

Освободившись от веса двух полных и одного пустого баллонов, наш шар рванулся вверх.

Девять тысяч метров.

Десять тысяч метров.

— Я начинаю выпускать воздух, — сказал Пер. — Нужно спуститься.

Мы не имели никакого представления о том, насколько прочна наша капсула. Мы знали, что ее стеклянный купол способен выдерживать давление примерно до 12 800 метров высоты, — да и эта информация была скорее догадкой. Если мы поднимемся выше тринадцати тысяч, купол просто взорвется. Пер открыл клапан на верхушке шара, но мы продолжали подниматься.

— Подъем замедляется, — сказал я. — Я уверен, что он замедляется.

Альтиметр продолжал тикать: мы были в царстве неизведанного, на высоте 12 500 м. Ничто из нашего оборудования не испытывалось на таких высотах. Сломаться могло все что угодно.

На высоте 12 950 м шар выровнялся. Теперь, когда быстрая и зрелищная гибель нас миновала, следовало подумать о медленной и тоскливой гибели, по-прежнему ожидавшей нас впереди. Топлива оставалось так мало, что мы, похоже, обречены были на падение в океан. Чтобы добраться до суши раньше, чем закончится топливо, мы должны были лететь со средней скоростью свыше 270 км/ч — вдвое быстрее, чем любой монгольфьер до нас. И примерно в это время у нас прервалась радиосвязь с землей: бушевавший под нами ураган глушил сигналы. Мы остались одни.

Мы опустились обратно в струйное течение и следующие шесть часов летели высоко-высоко над вспененным бурей океаном. Я подозреваю, что ни один полярный исследователь никогда не видел такого громадного белого пространства. Облака под нами непрерывно клубились и напоминали одновременно цветную капусту и извилины мозга. Наступила ночь, и где-то внизу, освещая облака изнутри, начали сверкать молнии. Я почти не обращал на это внимания, так как был слишком занят. Я не отрываясь, боясь даже моргнуть, следил за показаниями альтиметра и время от времени подкручивал горелки, чтобы удерживать аэростат в самой быстрой части потока.

Это может показаться настоящим чудом, но у нас получалось! Мы с Пером неслись в направлении Америки со скоростью свыше 320 км/ч! Ни один аэростат не передвигался с такой скоростью. Струйное течение, чуть не погубившее нас в момент первой встречи, теперь спасало нам жизнь.

Пока утомленный Пер ненадолго задремал, я продолжал дежурить у альтиметра. Нервы были натянуты как струны, пока я старался уловить малейшие признаки раскачивания или вибрации. Диаметр внутренней части потока, где скорость ветра была максимальной, составлял всего около 1200 м. Было ясно, что, если мы сумеем удержаться в сердцевине потока, нам, возможно, удастся пересечь океан и остаться в живых. Если я не услежу и аэростат выйдет за пределы центральной зоны, мы замедлимся и наверняка погибнем. Любое непонятное движение могло означать, что шар и капсула оказались в разных слоях потока.

Внутренность капсулы осветилась очень красивым и ярким бело-оранжевым светом. Я поднял глаза и увидел, как пламя горящего пропана попадает с горелок на оболочку! Я представил, что, если оно достигнет заледеневшего купола, тот наверняка разлетится в клочья.

Пер, проснувшись от моего крика, быстро поднял нас на высоту, где кислорода становится слишком мало и где пламя должно было погаснуть само по себе — примерно на 13 100 м, — и мы оба опять уставились, молясь про себя, на стеклянный купол над нашими головами.

Купол держался.

Мы опустились обратно в струйное течение. Неожиданно, после восьми часов молчания, вновь заговорило радио.

— Слава Богу, что мы вас поймали, — сказал Боб Райс, наш старший метеоролог. — Я проложил для вас маршрут. Вы должны изменить курс. Прямо сейчас.