«Веду бой!» 2012: Вторая Великая Отечественная - Федор Вихрев

Уэллс. Машина времени. Бог и русские решили посмеяться над немцами и подставили под их удар пришельцев из будущего — из две тысячи седьмого, ну, или чуть более позднего года. Могло ведь оружие пролежать несколько лет на складе? Это невероятно, это невозможно, но это объясняет все. Здания, дороги и половинки мостов через Буг, за одну ночь появившиеся там, где еще вчера их не было, причем в том, что их не было, барон был уверен на тысячу процентов — он сам, лично потратил несколько дней на рекогносцировку местности, по которой предстояло наступать его дивизии. Огромное количество автомашин незнакомых очертаний. Великолепное, практически авиационное, горючее на бензоколонке, которую так и не удалось заставить работать из-за совершенно непонятных приборов управления, так что топливо пришлось качать из подземных баков ручным насосом. Изобилие товаров в витринах магазинов. И снова непонятные приборы в здании с надписью «Customs», стоящем в начале ведущего на Кобрин и Барановичи шоссе, в котором состоялось ночное заседание штаба второй танковой группы. Рассказ командира 45-й пехотной генерал-лейтенанта Франца Шлиппера о том, что штурм крепости, к которому так долго готовились, обернулся фарсом: грозные укрепления, по которым было выпущено столько снарядов, оказались уже разрушенными, причем так давно, что успели зарасти травой и кустарником, а вот войск противника в крепости попросту не было. Зато были странные памятники, производившие на солдат явно угнетающее впечатление, а несколько захваченных в крепости орудий оказались стоявшими без затворов музейными экспонатами. Погоны. Незнакомая камуфляжная форма. И это оружие невероятной силы и точности, эти чудовищно быстрые самолеты без винтов, которые вчера дважды разрушали уже наведенные переправы… Они из будущего, и они совсем не собирались воевать. Поэтому так мало войск на границе, поэтому первые удары пришлись в пустоту. Будущее. Нельзя воевать против будущего.

«Я ведь чувствовал, я хотел предложить остановиться и провести тщательную рекогносцировку, — билось в голове генерала. — Но, похоже, из Берлина давили, да и „быстроногий Гейнц“ явно рвался вперед и не хотел ничего слышать. И я промолчал. А теперь мы все обречены, и Германия обречена. Потому что мы обидно и подло ударили сзади ничего не подозревающего человека, думая, что бьем очень сильно. А мы его просто оскорбили. И теперь этот человек вытащит огромную дубину, которая лежит у него в темном чулане, и прихлопнет нас, как мерзкую кусачую собачонку. Потому что для людей из будущего мы… Мы даже не собачонки. Мы просто выползшие из гробов опасные мертвецы, и они постараются побыстрей загнать нас обратно в могилы. Значит, мы все — уже покойники, просто пока что еще не все об этом знают. А ведь в Цоссене наверняка уже знают. Все знают! Знают и молчат. И поведут немцев в могилу, стройными колоннами, во главе с этим выскочкой-акварелистом. И мы пойдем, потому что мы — солдаты вермахта и потому что немцы — дисциплинированная нация».

Над головой прогрохотал очередной русский штурмовик, ухнули близкие разрывы, и генерал-майор барон Вилибальд фон Лангерман-Эрленкамп, командир IV танковой дивизии 24-го моторизованного корпуса II танковой группы, плотней вжал породистое аристократическое лицо в липкую белорусскую грязь.

— Герр Михайлов, герр Михайлов! — к стуку и громкому голосу хозяйки пансиона добавились удары в дверь чем-то очень крепким и тяжелым.

«Это же мне уже снилось или нет», — подумал я. Боже, как болит голова, больше сотни маленьких кобольдов своими серебряными молоточками усердно стучали в моей голове.

Нет, похоже, это не сон. Бутылка шнапса сделала свое черное дело, и я с трудом пытался понять, что сегодня — это уже сегодня или еще вчера.

Стук в дверь становился все сильнее, и мне ничего не оставалось делать, как открыть дверь.

— Доброе утро. Герр Михайлов, за вами пришли, — в голосе фрау Марты сочилась желчь.

За ее спиной в коридоре, опираясь на лестничные перила, стояли два эсэсовца. Я даже не испугался, просто все эмоции, кобольды и головная боль исчезли, оставив холодную пустоту. Я как бы наблюдал эту сцену со стороны, испытывая легкое восхищение оперативностью работы тайной полиции рейха.

Эсэсовцы улыбались, их широкие, белозубые улыбки просто светились в утреннем сумраке коридора.

— Вот он, — торжественно провозгласила хозяйки пансиона. — Я всегда считала, что герр Михайлов опасен для общества.

— Фрау, я благодарен вам за содействие, но ваш комментарий сохраните при себе и возвращайтесь на свое место, — продолжая улыбаться, жестко произнес высокий эсэсовец.

— Оскар, пива нет, шнапса тоже, — я покосился на закатившуюся под стол пустую бутылку.

Высокий эсэсовец, а это был Оскар Штайн, мой товарищ по студенческим попойкам, которого я три года учил русскому языку, повернулся к своему напарнику:

— Что я говорил, он совсем не изменился.

Мы обменялись рукопожатиями, и они зашли в мою комнату.

— А старушка непростая, уже два доноса на тебя написала, — все еще улыбаясь, сказал Оскар.

На фрау Марту было больно смотреть, в ее глазах застыл ужас.

Закрыв дверь, я повернулся к своим гостям и спросил:

— Чем я обязан такому раннему визиту?

— Петр, сперва я представлю своего коллегу, — мой университетский друг указал на второго эсэсовца, — гауптштурмфюрер Пауль Вольф. А визит не такой уж и ранний, уже восемь часов, — продолжил он, подошел к радиоприемнику и включил его.

В коридоре скрипнула половица.

— Пауль, проследи, пожалуйста, чтобы фрау Марта занималась только своими делами, — тихо произнес Штайн, разглядывая висящий на стене над приемником плакатик с предупреждением о запрете прослушивания вражеских радиостанций.

На удивление, вчера, уходя из комнаты, я вернул ручку настройки на частоту Берлина, и сегодня радиоприемник верноподданно засветился, но в эфире не было ничего, кроме треска помех.

Подняв с пола бутылку, Оскар понюхал ее и брезгливо сморщился, укоризненный взгляд был красноречивее любых слов:

— Наш законопослушный обыватель пьет дешевый шнапс, хотя на вечеринке в его распоряжении были лучшие вина Европы.

— Что, о вчерашнем говорит уже пол-Берлина? — спросил я.

— Нет, но до некоторых слишком влиятельных ушей слухи уже дошли, — он усмехнулся в ответ. — Кое-кто получил вчера слишком большую оплеуху и очень жаждет крови. Трогать аристократов и военных они боятся, поэтому мальчиком для битья выбраны мидовцы и персонально твоя скромная персона.

Оскар внимательно смотрел на меня:

— Мы предлагаем тебе работу.

Увидев мое выражение лица, он отрицательно закачал головой:

— Нет, нет, я не предлагаю тебе стать информатором, для этого я слишком хорошо тебя знаю. Нам нужен хороший переводчик в службу радиоперехвата.

— А если я откажусь?

— Вывезти из Берлина я тебя смогу, но долго прикрывать не получится, ты слишком засветился вчера, — Оскар вытащил из кармана изящную стальную фляжку, открыл ее и сделал большой глоток. — Петр, это не шантаж, я и так сильно рискую, приехав к тебе.

Я немного помолчал и спросил:

— МЫ — это КТО?

— Служба безопасности, группенфюрер Райнхард Гейдрих, а еще точнее — шестое управление, — произнес только что вошедший в комнату Вольф.

Гестапо, одно это слово вызывало ужас у большинства жителей рейха, и я не был исключением. Труднее всего делать выбор, когда у тебя выбора нет.

Я прекрасно знал, что бежать мне некуда, скрываться я не умел и поэтому, недолго подумав, сказал:

— Спасибо, Оскар, я согласен.

— Во-первых, тебе надо умыться и привести себя в порядок, видел бы ты себя, когда открыл дверь, — эсэсовцы снова заулыбались.

— Со старой работой проблем не будет, с сегодняшнего утра у тебя оплачиваемый отпуск на студии, — в речи Вольфа проскакивал среднегерманский говор. — По ряду причин сейчас мы поедем в Боргсдорф.

Я удивленно посмотрел на него:

— А в Берлине?

— В Берлине у нас возникли проблемы, — ответил Оскар.

Через пятнадцать минут я в сопровождении эсэсовцев вышел из дома, и мы сели в служебный «Хорьх». Фрау Марта даже не прикоснулась к своей заветной тетрадке.

В автомобиле Штайн вел себя гораздо свободнее, чем у меня дома.

— Русские вчера нас разбомбили к чертовой матери, но парням Мюллера досталось еще сильнее, и они ухватились за эту чертову вечеринку, — Оскар говорил, сидя со мной на заднем сиденье автомобиля. — Наши спаслись в подвале.

— Но ведь в гестапо тоже есть подвалы? Это всем известно, — удивился я.

— Русские о них тоже знали, поэтому сбросили туда две хитрые штуковины, от которых остались воронки метров тридцать глубиной, — поддержал разговор Пауль. — Сейчас там все оцеплено, но нас полиция пропустит.