Северная война - Андрей Бондаренко

Алешка вернулся в Псков уже через две недели: гораздо раньше, чем его ожидали увидеть. Покачиваясь от усталости, доложил:

– Шведский Карлус получил твое письмо, государь! Готов встретиться с русскими доверенными лицами, обсудить все детали предстоящего обмена…

Петр недовольно скривился:

– Это что же получается? Надо новое посольство отправлять в шведский Стокгольм? Это же сколько времени пройдет…

– Не надо, Петр Алексеевич, в Стокгольм! – неожиданно огорошил всех маркиз Алешка. – Карлус сейчас сидит на Митаве…

– Как – на Митаве, откуда он там взялся? – опешил Егор.

Бровкин расстроенно нахмурился и объявил:

– Запаздывают важные новости, зело запаздывают! Шведский львенок, он тоже не дремлет. Мы решили провести диверсию под Дерптом, а он – под датской столицей… С огромным флотом (взявши в денежную аренду английские и голландские суда) появился Карлус – три недели назад – перед древними фортами Копенгагена и нагло потребовал сдачи города. Христиан – государь датский, честно вступил со шведами в соответствующие переговоры. Карлус же – коварно и вероломно – высадил двадцать тысяч пехоты в тылу у датской армии… Еще через два дня Дания признала свое полное поражение и вышла из войны. А Карл Двенадцатый сел на трехмачтовый фрегат и отбыл на Митаву. Зачем? Извини, государь, о том мне неведомо… Вот его послание, доставленное гонцами в Дерпт, зачти…

Письмо Карла даже не было помещено в конверт: обычный пергаментный свиток, небрежно запечатанный овальной сургучной печатью нежно-пурпурного цвета.

Петр столовым ножом аккуратно вырезал печать, развернул свиток, наскоро пробежал текст глазами, широко и довольно улыбнулся, прочел более внимательно, восхищенно похмыкав, протянул пергамент Егору:

– Посмотри на это, охранитель! Прочти, а потом поделись своими впечатлениями.

Судя по всему, письмо писал (на жуткой смеси немецкого и голландского языков) сам Карл Двенадцатый – лично: многочисленные грамматические и стилистические ошибки, причудливые кляксы, разбросанные здесь и там – по всему пергаментному листу…

«Как будто рукой Петра Алексеевича начертано! – тут же высказался наблюдательный внутренний голос. – Почерк пляшет – во все стороны, ошибки – характерные… Разве что у этого шведского Карлуса клякс будет гораздо поболе. Но он и помоложе будет нашего царя, если уж на то пошло…»

А вот сам текст письма откровенно поражал: в нем Карл называл Петра своим «братом – по утехам воинским…», «одним из немногих, помнящих, что есть такое – дух рыцарства…», сожалел, что «время военное препятствует их личной встрече – вне поля бранного…» цветасто восторгался дерзостью и наглостью вылазки при мызе Эрестфер… Если отбросить всю эту романтическую шелуху, суть предложений шведского короля сводилась к следующему: он полностью был готов на обмен заслуженного и славного генерала Шлиппенбаха на смазливую ливонскую девчонку и толстый мешок с гульденами. Более того, Карл давал свое честное королевское слово, что в случае доставки вышеозначенного генерала на Митаву он тут же выдаст доверенным лицам царя Петра грамоту, разрешающую вывоз в Россию юной девицы Марты Скавронской, но – только в случае ее (Марты) добровольного согласия на то.

Егор протянул пергамент Бровкину, после чего раздумчиво высказал свое мнение:

– Предлагаю, мин херц, поверить этому Карлусу! Мы с Алешкой, прихватив с собой генерала Шлиппенбаха, съездим на Митаву, поговорим с королем шведским, получим обещанную грамоту, проедемся до Мариенбурга, девицу заберем… Да без всяких вопросов! Как раз уже май месяц будет заканчиваться. Я говорю в том смысле, что к этому времени как раз начнется и веселая охота за командором Лешертом. Только уж ты, государь, не проводи все это время в ожидании трепетном да в делах корабельных, милых твоему сердцу…

Петр – от нешуточной обиды – даже громко пукнул и выдал гневливую тираду:

– Ты что же, охранитель долбаный, за ребенка малого и неразумного держишь меня? За мальчишку нежного, который из-за женской юбки забудет о государственных делах? На плаху захотел – вместе с красавицей женой и детишками малыми? Я же тебя, мерзавца, в мелкий порошок сотру…

– Мин херц, прости! Я, честное слово, не хотел тебя обидеть!

– Пархатый серый волк – «мин херц» тебе! – желчно заявил царь, после чего неожиданно успокоился и перешел на сугубо деловой тон: – Все я помню! И за доставкой осадной артиллерии присмотрю, и за переброской дивизий в Новгород и Псков – на постоянные квартиры… Что там еще? Андрюшка Соколов с Александровским полком в июле месяце должен подойти к ладожской деревне Назия? Подойдет, не сомневайся! Жена у тебя, Данилыч, должна рожать? Присмотрю… Все, завтра же, оглоеды, выезжайте на Митаву! Я сказал…

В честь последних и значимых успехов, охранная служба Егора была официально (царским Указом) переименована в – Службу Внутренней Стражи…

Митава – в первой декаде нежного апреля месяца, господа мои, это что-то совершенно незабываемое и прекрасное! Особенно если вся зима выдалась, в целом, теплой… Егор и в прошлой своей жизни – в двадцать первом веке – не уставал бесконечно удивляться: почему весна в Прибалтике и южной Финляндии приходит на три-четыре недели раньше, чем в питерских шестисоточных садоводствах?

Температура окружающего воздуха днем находилась на уровне плюс пятнадцати, ночью – не ниже плюс семи-восьми градусов. Вовсю уже цвели крыжовник и смородина, на яблонях набухали крупные плодовые почки…

– Странно все это! – ударился в заумные рассуждения Алешка Бровкин. – Все эти народы прибалтийские вечно ходили под кем-то: под поляками, под рыцарями германскими и тевтонскими, под нами, теперь вот – под шведами. Никогда даже и не пытались толком защищаться… А посмотри, командир, как чисто и приятно вокруг! Красиво, даже навозом совсем не пахнет, хотя и коров, и лошадей вокруг много… Чудеса, да и только!

В самой Митаве их встретили достаточно приветливо: разместив в восточном крыле дворца Курляндского герцога, предоставив достойную обслугу и охрану. Генерал Шлиппенбах, которого никто больше и не удерживал, также остался в восточном крыле, так объяснив этот свой странный поступок:

– Я же давал честное слово офицерское! Пока вы, сэр Александэр, с моим славным королем Карлом окончательно не договорились обо всем, я только лишь покорный и безропотный пленник.

– Все мужчины еще позавчера уехали на медвежью охоту! – сообщила при приватной беседе Курляндская герцогиня – очень стройная и бесконечно грустная молодая женщина, с плохо скрытым интересом посматривая на широкоплечего Бровкина. – А у нас, господа высокородные, очень уж страшно стало в последнее время! По ночам на приморских болотах и дюнах воют и смеются – мерзкими и гадкими голосами – страшные вурдалаки… И некому защитить хрупкую и слабую женщину…

– Мадам, я почту за немалую честь: сразить всех этих наглых монстров – своей острой шпагой! – неожиданно заявил маркиз Алешка, пораженный в самое сердце изысканно-печальным образом молоденькой и пикантно-рыженькой герцогини.

И мало того, что заявил, так еще и выполнил! Ночью, взяв с собой двух опытных охранных сотрудников, Бровкин на балтийской косе выследил и лично застрелил странное существо: моржовая морда – с длинными белоснежными клыками, человеческое тело, ноги – сросшиеся в ступнях в единую длинную и широкую ласту.[23]

– Ужасно, до чего попалось упорное чудо-юдо! – взволнованно рассказывал Алешка. – Пять пистолетных пуль в него влепили, три шпаги глубоко воткнули, а оно все злобствовало, хрипело, пытаясь уйти в море… Пришлось ему голову проломить тяжелыми камнями! Кстати, ночами-то не монстр сей орал противно и жалобно, а несчастные балтийские тюлени, которых сатрап этот убивал и пожирал десятками без всякой жалости…

Утром Алешка оттащил труп странного существа к дворцу герцога, бросил у ворот, положив сверху тела записку – с неумелыми стишками о своей искренней и неземной любви… Как передали доверенные люди, юная герцогиня была в полном и бесконечном восторге…

Вечером маркиз, вырядившись со всем усердием, отбыл на тайное свидание со своей рыженькой герцогиней. Вернулся он уже поздней ночью – довольный и счастливый до невозможности полной, совершенно невежливо разбудил Егора, стал настойчиво приставать с всякими глупостями:

– Александр Данилович, сэр Александэр! Ты, что ли, спишь? Ну послушай меня! Я своей Луизе поведал, что эту Марту мы совсем и не для меня залучить хотим. Как для кого? Я сказал, что для князя-кесаря Федора Ромодановского. Он же у нас – вдовец! А? Не страшно сие? Не, у меня с Луизой все очень и очень серьезно… Данилыч, я ее тайно выкрадывать буду! И она, Луиза моя, согласна на все!

Вот тут-то Егор полностью проснулся, сильно потряс головой, неприветливо и гневно (невольно подражая царю) круглыми глазами уставился на Алешку: