Нежная победа - Кэтрин Мэллори

Он лег рядом с ней. Под ее пальцами его кожа была твердой и гладкой, а его губы снова искали отзывчивые на ласки точки на ее шее. Она застонала, чувствуя, как требовательная жажда ощущений брала над ней верх.

— Ты такая… невероятно красивая… — прошептал он, дразня ее губы короткими мягкими поцелуями.

И нечем было погасить огонь, который бушевал внутри нее. Кожа внезапно вспыхнула жаром, и она захотела ощутить каждой своей клеточкой его прикосновения. Она положила руку Стюарта себе на грудь и провела своей по его животу.

Она услышала его быстрый вздох возле самого уха.

— Ох, Робин, — сдерживая себя, прошептал он. — Если бы ты знала, как искушаешь меня!

Он ласкал ее руками и губами, а затем прижал Робин к земле весом своего тела в искусном согласии с желаниями девушки. Его прикосновения пламенем проходили по ее телу. Его язык влажно обводил трепещущие соски. Он довел ее до неистовства, и она стала хватать ртом воздух.

Потом его губы стали, терзая, исследовать мягкую кожу живота и внутренней стороны бедер. Робин извивалась в экстазе. Ее пальцы вплелись в его волосы. Удовольствие от прикосновений этого мужчины превзошло все, что она до этого испытывала.

Глаза Стюарта весело заблестели, когда в ее умоляющих глазах он увидел ненасытный голод. Ее шелковистые черные волосы в беспорядке рассыпались вокруг головы, пушистая челка сбилась в сторону. Он знал, что Робин принадлежала ему — полностью, до конца.

— Моя ведьмочка. Такая холодная всегда, а сейчас такая горячая. Я люблю чувствовать твое великолепное, неуправляемое, жаркое тело. Сколько помню себя, я всегда мечтал о такой женщине, как ты.

Какое-то воспоминание выскочило из закоулков памяти. Что-то подобное Стюарт уже говорил, когда они встретились в первый день. Она понимала: для нее это чрезвычайно важно, но мысль улетучилась прежде, чем она успела уловить ее. Он ласкал Робин так, что лишал способности соображать, и до основания разрушал все, что вмещает в себя разум. Он коленями раздвинул ее ноги, налегая всем весом. Лежа под ним, она выгнулась, прижавшись к нему, страдая от невыносимого желания из-за того, что он мучил ее короткими, отрывистыми движениями.

— С-Стюарт, пожалуйста… давай!

Одним невероятно нежным, ослепляющим движением он вошел в нее, наполняя и ошеломляя ее. Робин крепко обвила его руками и ногами, стараясь ближе прижать Стюарта. Обнимая его, она словно обнимала весь мир — поле, холмы вдалеке, высокую голубизну неба…

Вначале его движения были медленными, не спеша направляя их вверх, в царство, в котором тела любимых сливаются в одно целое. Она охотно подчинилась ему, чувствуя его удовольствие как свое собственное. Объединенные одним желанием, одной целью, они с замирающим дыханием вовлеклись в вихрь ощущений. Мгновение парения на пороге наивысшего наслаждения, и обвал через пик ни с чем не сравнимого удовольствия.

Чувства Робин полыхали, сливаясь в череде мелькавших, как белые молнии, вспышек. Она цепко держала его, в экстазе вскрикнув в минуту освобождения. Он сразу же ответил ей вздохом в полную грудь, и они разом лишились сил, обвивая друг друга и падая сквозь темноту…

Следующий месяц для Робин был одиссеей, наполненной чувствами. Они снова и снова встречались для любви. Каждый раз это было будто впервые, и каждый раз — потому что с ней был Стюарт — одинаково нежно.

Но она наслаждалась не только физическими ощущениями. У нее были и другие удовольствия, которые Робин любила не меньше: увидеть, как он внезапно появляется в конце коридора, прогуляться вдвоем в сумерках, проснуться рано утром в его кровати.

Прошло несколько дней, прежде чем она догадалась, что старомодная прислуга, ежедневно приходившая для уборки, находила ее постель нетронутой. Робин подумала о том, что, может быть, стоит по утрам сминать простыни, но потом решила, что бессмысленно притворяться. Да пусть хоть весь мир узнает о том, что они спят вместе, и ей было все равно! Они любили друг друга, и это все оправдывало.

Их разговорам не было конца и края. Они беседовали за долгими обедами в своем любимом ресторане и в длинные дождливые воскресные вечера, когда они, скрестив ноги, сидели среди кусков брезента и ведер со штукатуркой в большом бальном зале. Они разговаривали поздней ночью над бутылочкой сухого красного вина, и ей приходилось вставать совсем измотанной, проспав лишь несколько часов. Их беседы были и просты, и глубоки. Они рассказывали друг другу о своей жизни, и иногда, слушая его, Робин удивлялась собственному впечатлению, словно кто-то говорил о ее собственной юности. Внешние обстоятельства их жизни были очень разные, но развитие их внутреннего содержания шло параллельными дорогами.

Стюарт был старше и более опытен, чем она. Ему приходилось спускаться по темным тропинкам души, о которых Робин никогда не догадывалась. Когда он описывал свой жизненный путь, она могла только смотреть тревожными глазами, не всегда понимая, но тем не менее ощущая боль, которую ему пришлось испытать.

И только будущее они не обсуждали. Существовало лишь настоящее и счастливая реальность быть вместе с любимым мужчиной.

Уходили в прошлое летние, жаркие, кончавшиеся длинными вечерами дни, и Броган-Хаус превращался в их маленький, закрытый мир. Рабочие, прислуга, садовники, посыльные — все они приходили в этот мир каждый день, но они казались ненастоящими. Они были как немые роли на сцене. Более живым казался сам дом.

Робин изучила каждый дюйм этого памятника архитектуры. Она осмотрела его с подрядчиком и наблюдала, как сносятся его обветшалые, старые части, оголялся его остов. Поначалу было странно и неудобно видеть, что на ночь он остается в таком печальном виде, в то время как она и Стюарт так счастливы вместе. Как свою собственную, она чувствовала наготу и беззащитность Броган-Хауса. Впрочем, он так же постепенно, как ее осознание самой себя, восстанавливался. Снова становились прочными стены, и на них стала появляться свежая краска. Она видела не только его внешнюю красоту. Было нечто волшебное в Броган-Хаусе. Это был мир теплоты, неторопливых летних вечеров, тайных уголков и, конечно же, Стюарта — смеющегося и колкого, неотразимого и раздражающего — главного волшебника…

Построенная ими хрупкая иллюзия счастья вдвоем разлетелась вдребезги жарким утром в начале августа. В коротких шортах и красной тенниске Робин вышла из бального зала, где она проверяла ход реставрации фигурной лепнины на потолке.

В бальном зале Робин сразу остановилась, увидев двух стоявших там людей. Не сразу, но она узнала их с той репетиции со Стюартом. Они были из его группы. Высокий, стройный, с вьющимися волосами был Десмонд — бас-гитарист. Она решила, что другой, должно быть, Джон, ударник. Джон показывал пальцем на потолок, но когда она вошла, посмотрел на нее.