Рандеву для трех сестер - Вера Колочкова

Потянувшись под одеялом, Инга выпростала лохматую голову наружу, чуть приоткрыла веки. В комнате оказалось неожиданно светло, солнечно даже. Яркие лучи уютно расположились квадратами на блестящем паркете, приглашали попрыгать на них голыми ступнями. Инга так в детстве и делала – вскакивала с постели, и становилась вся в солнечный столб, и прыгала, как маленькая танцовщица по имени Суок. Была в ее детстве такая сказка. Теперь уж так и не прыгнуть, наверное. Теперь уж за нее пусть Анютка прыгает.

Посмотрев на часы, Инга охнула – одиннадцать уже! Ничего себе, поспала… А как же обед? Она ж вчера Верочке обещала помочь! И не разбудили, главное! Интересно, Надя приехала или нет?

Торопливо натянув на себя джинсы и свитер, она прошла в ванную, умылась быстро, собрала волосы на затылке в привычный незатейливый хвостик. Проходя мимо отцовской двери, прислушалась. Тихо. Постучать не решилась, а друг отец тоже спит? А спускаясь уже по лестнице, услышала доносящийся из кухни бодрый веселый Надин голос. Она что-то взахлеб рассказывала Верочке, сыпала круглыми торопливыми словами, как горохом. Верочка отвечала ей короткими радостными смешками и междометиями. Полная гармония общения. У них, у ее старших сестер, всегда была такая гармония – Надя говорила, а Вера поддакивала. Даже жалко было нарушать все это своим младшим присутствием. А что делать – придется…

– Здравствуй, Надь… – настороженно-боязливо проговорила Инга, появляясь изваянием на пороге кухни. – Ты когда приехала? Ночью?

– О! Привет! Проснулась, значит? – повернулась к ней от плиты Верочка. – Я хотела тебя разбудить, да отец не дал. Пусть, говорит, спит сколько хочет.

– Здравствуй, Инга, – не поворачивая к ней головы, громко-равнодушно произнесла Надежда. Потом, будто на что решившись, вытерла мокрые руки о висящее на плече полотенце, подошла, положила ей руки на плечи, неловко клюнула в щеку. Улыбнулась холодно. Кольнула в лицо коротким взглядом – не надейся, мол, на мое искреннее прошение. Просто сейчас так надо. И поздороваться надо, и поцеловаться даже. Но дальше пуговиц я тебя все равно не пущу, и не рассчитывай…

Инга и не рассчитывала. Она и отродясь там не бывала – дальше Надиных пуговиц. И Верочкиных тоже. Закрыты были для нее души сестер на замок, так уж получилось. В любом семействе такое, наверное, случается. А теперь уж, после ее злостно-прелюбодейского преступления, они, эти души, вообще для нее навсегда замурованы, получается. Что ж, пусть так и будет. Не жили в любви, так и начинать не стоит.

– Да, ночью приехала, Инга. Ты уже спала. Мне Верочка открыла, – возвращаясь к своему рабочему месту у раковины, где она чистила картошку, ровным голосом проговорила Надя. – А ты подключайся давай. Вон, овощи для салата порежь, что ли… Или кофе попьешь сначала? Мы с Верочкой пили уже…

– Нет. Не хочу. Спасибо, – сдержанно улыбнулась Инга, проходя к столу и выбирая подходящий нож. – Овощи так овощи. Командуй, Вер. Где они, эти овощи?

В возникшую неловкую паузу тут же просочились кухонные звуки – журчала тихим ручьем льющаяся из крана вода, аккуратно постукивал о доску Ингин нож. Даже, казалось, слышно было, как с легким шуршанием выползает из-под Надиных рук картофельная шелуха и падает на заботливо подстеленную газетку. Тихо. Неприятно. Инга усмехнулась нервно – не рядовой милиционер родился, а сразу большой государственный чиновник…

– Вер, а по какому поводу обед-то праздничный затеяли? – первая не выдержала паузы Надя. – Вроде и причины для радости нет… Раз папа так болен…

– Да я и сама ничего не знаю, Наденька. Он велел вас вызвать, вот я и вызвала. Может, сказать чего хочет важное. Может, насчет завещания посоветоваться. Домом этим как-то распорядиться…

– А чего им распоряжаться, Вер? – обернулась к ней Инга. – Тут все ясно. Дом твой. Ты здесь живешь, значит, и дом твой. Я, например, сразу говорю – претендовать точно не буду.

– И я тоже, конечно! О чем речь! – сердито пожала плечами Надя. – Тем более что Верочке придется папу дохаживать… А на сколько времени это может затянуться – вообще неизвестно. Господи, даже и произносить-то такие слова страшно… – вздохнула она тяжело, – но что поделаешь, жизнь есть жизнь…

– Иван Савельич говорит – еще год-полтора, – склонившись над кастрюлей с борщом, дрожащим голосом проговорила Вера. – У папы организм сильный, он лежать долго будет. При таком, как у него, заболевании, быстрого конца не бывает. Ой, господи, да об чем речь… Да я… Я все сделаю, чтоб он пожил подольше… И чтоб муки облегчить…

Она всхлипнула в тихом плаче, затряслась, со звоном опустила крышку на кастрюлю. На миг закрыла лицо руками, но тут же и встрепенулась, оглядела свое обеспокоенное подготовкой к обеду кухонное хозяйство и, схватив разделочную доску, принялась снова проворно работать руками – колбасу копченую резала. Колбасные пластиночки выходили из-под ее ловких рук тоненькими, прозрачными почти, как нежные розовые лепестки, ложились красивым бугорком на разделочную доску. Надя подошла, оттопырив в стороны мокрые ладони, потерлась лбом о ее плечо:

– Ну что ты, Верочка… Ну не надо… Мы с Ингой всегда тебе поможем…

– Да, Вер… Конечно… – тоже подошла поближе к ней Инга, встала у другого плеча. Показалось ей даже, что и Надя взглянула на нее сейчас по-другому, по-свойски будто. Как на сестру. Как и должна была взглянуть, если б не… А что? Говорят, общее горе людей объединяет. Что оно будто бы и обиды старые списывает, и тепла в сердце прибавляет. И впрямь – они ж тут не чужие друг другу женщины, они родные сестры все-таки. Осиротеют, может, скоро, какие уж тут обиды…

– Ну ладно, ладно, чего встали без дела? – улыбнулась им сквозь слезы Верочка. – Давайте, работайте! Время к двенадцати, а у нас еще конь не валялся… Инга, иди на стол накрывай! И сервиз столовый достань, тот самый, мамин…

В первом часу они уселись втроем за накрытый богатый стол, направили взгляды наверх в ожидании отца. Так же вот и в детстве было – сидели три девочки, ждали молча, когда отец сверху к ним по лестнице спустится. Правда, тогда еще мама с ними за столом сидела. Тоже ждала. И лестница тогда так отчаянно не скрипела рассохшимися дубовыми досками. И отец не спускался так медленно, держась за перила, а шел вальяжно, пружиня сильными большими ногами – красавец мужчина…

– Ну, накрыли стол, дочери мои разлюбезные? – улыбнулся он им весело, обводя взором с верхних ступенек лестницы всю домашнюю картину. – Хорошо, девочки. Умницы вы мои…

– Пап, тебе помочь спуститься? – осторожно проговорила Надя, порываясь встать со стула.