Третья тропа - Александр Власов

— Сейчас еще рано. — Клим верил в свою правоту и поэтому был спокоен. — Придут ребята, а машин нет. Нехорошо получится…

Было минут двадцать девятого, когда из-за леса послышалось приближающееся урчание моторов. И сразу же ожили, заговорили динамики на всех просеках.

— Внимание! Внимание! — раздался приветливый голос Клима. — Ребята! Помощь ваша требуется! Поля соседнего колхоза заполонили сорняки, и правление просит нас подключиться к борьбе с ними. В нашем лагере четыреста крепких ловких рук. Никакие сорняки не устоят против такой силищи!.. На сборы дается пять минут! Машины уже подходят к нашему лагерю! Через пять минут ждем вас у штаба!.. А ну-ка, покажите, какой взвод самый оперативный! Засекаю время!..

Нельзя сказать, что речь комиссара всколыхнула, зажгла и подняла лагерь. Когда горн пел «Бери ложку, бери хлеб», мальчишки собирались и строились значительно быстрее.

Прошли назначенные пять минут. Подъехали машины. Шоферы выжидательно посматривали на руководителей лагеря, стоявших на крыльце штабной избы, и, не получив никаких указаний, начали выключать моторы.

Ни один взвод пока не вышел на штабную поляну. С просек долетали сердитые крики командиров.

Клим одернул рукав куртки — прикрыл бесполезные теперь часы, на которые все это время смотрел с надеждой. Он чувствовал себя так, словно ему нанесли личную, ничем не заслуженную обиду. Не меньше Клима переживал и капитан Дробовой. У него и в мыслях не было торжествовать по случаю неудачи комиссара.

— Встряхнуть их надо! — Дробовой крепко сцепил челюсти. — Так встряхнуть, чтоб запомнили надолго!

— Надо найти другую работу, — сказал Клекотов.

— Встряхнуть! — запальчиво произнес Дробовой. — И я, кажется, придумал — как!.. Что, если…

— В первую очередь прошу подумать о другой, более интересной работе! — не дослушав, повторил Клекотов и, видя, что капитан все-таки хочет сказать, как он собирается встряхнуть мальчишек, добавил строго: — Примите это, пожалуйста, как приказ!

— Слушаюсь! — вытянулся Дробовой, но в его лице было столько упрямства, что подполковник понял: разговор о «встряхивании» не окончен.

Прошло минут двадцать. Первым на штабную поляну вышел взвод Славки Мощагина. Затем с большими интервалами появились и остальные. Еще через десять минут машины тронулись.

— Песню! — крикнул с переднего грузовика капитан Дробовой, но никто не запел.

Мальчишек привезли на земляничную плантацию. В колхозе считали, что здесь они если и не принесут заметной пользы, то и навредить не смогут. Кусты земляники ни с каким сорняком не спутаешь и попортить их трудно. Чтобы куст погиб, надо его нарочно срезать или выдернуть с корнями.

Ребятам объяснили, что нужно делать. Работа несложная, но утомительная и нудная: выдергивать сорняки, обрезать усы и взрыхлять землю вокруг кустов земляники.

Солнце палило нещадно, и все мальчишки разделись до трусов. Сержанты тоже поснимали старенькие, выцветшие гимнастерки. Один капитан Дробовой ни одну пуговицу не расстегнул. Отведя каждому взводу по участку и проследив за началом работы, он пошел в правление колхоза.

Дробовой не разделял виды работ на интересные и скучные. Любая работа приносит пользу и потому должна выполняться безупречно. Но приказ есть приказ, и капитан шел в правление, чтобы еще раз переговорить с председателем и представить на выбор подполковнику Клекотову список всех работ, которые колхоз может доверить мальчишкам. Пусть начальник лагеря сам решает этот праздный, по мнению Дробового, вопрос.

До первого перерыва, который объявили, как в школе, через сорок пять минут, мальчишки работали с некоторым интересом, потому что многие не видели раньше, как растет садовая земляника. Но после второго перерыва мальчишки все чаще стали разгибать занывшие спины и хмуро поглядывать на бесконечные ряды земляничных кустов.

Теперь отвлекало все: и навозный жук, выползший из-под листа, и обычная оса, пролетевшая над головой. А когда Забудкин панически завопил, увидев самую обыкновенную лягушку, многие воспользовались этим и бросили работу.

— Что там у вас, сачки?! — закричал Сергей Лагутин с другого конца участка к побежал к ним, чтобы навести порядок.

Но раньше к ребятам подошел Гришка Распутя.

— Я вам помучаю! — рыкнул он и влепил пару подзатыльников подвернувшимся под руку мальчишкам.

Остальные не стали ждать своей очереди и разбрелись по местам. А Гришка накрыл смертельно испуганную лягушку ладонями и понес к зарослям лозы, зеленевшим вдоль канавы.

— Ты куда? — Сергей Лагутин не знал, что произошло. — Распутин! Назад!

Напеченная солнцем спина Гришки невозмутимо удалялась, неторопливо шагали длинные ноги.

— Обождешь, — долетело до Сергея и вывело его из себя.

— Назад! — заорал он. — Я тебе…

Тут пересохшее от жары горло не сработало — Сергей пустил петуха и закашлялся.

— Лопнешь! — засмеялся Богдан.

Сергей не ответил — боялся, что вместо командирского голоса опять раздастся унизительный писк. Но от насмешки, которую пришлось проглотить молча, с новой силой вспыхнула неприязнь к Богдану.

Гришка выпустил лягушку на свободу и пошел назад. Сергей сердито потер горло и вернулся на свой конец участка.

Славка Мощагин и Кульбеда помогали мальчишкам других отделений. Сержант слышал вопль Забудкина и видел, что туда побежал Сергей Лагутин. А когда тот вернулся, Кульбеда решил все-таки сходить и проверить, не обидели ли Иннокентия.

Мальчишки из отделения Сергея Лагутина, отдуваясь и отфыркиваясь, лениво выдергивали осточертевшие травинки и обрывали бледно-зеленые ползучие усы, поругивая весь земляничный род.

— Чтоб я хоть когда-нибудь еще съел одну ягоду! — ворчал Фимка.

— А я и раньше ее не любил! — Вовка Самоварик скривил рот, будто попробовал полыни. — И зачем ее только разводят!

— Ничего, ребятки, ничего! — сказал Кульбеда, удостоверившись, что Забудкин жив и здоров. — До перерыва пять минут осталось.

Он хотел еще как-то подбодрить мальчишек, но сегодня это у него не получалось.

Богдан приметил, что настроение у сержанта кислое. Ни в первый, ни во второй перерыв он никуда не отлучался, все время был на виду. «Сигареты кончились», — догадался Богдан.

Во время третьего перерыва он проследил за сержантом. Тот не подошел к своей одежде, аккуратно сложенной под кустом. А сигареты могли быть только там, не в трусах же он носит их. Богдан подозвал к себе Фимку и Димку.

— Микропора скис!.. Долги отдавать нужно.

— Да мы уж думали! — Фимка сразу понял, о чем говорит Богдан. — У него на сегодня одна осталась — бережет на после обеда.

— Думать мало! — Богдан прищурился. — Добыть надо!

Димка затряс головой, заранее отказываясь от предложения Богдана, а Фимка сказал:

— Магнитофон больше не пойдет. Засыплемся!..

Оба они ждали взрыва, но, к их удивлению, Богдан принял отказ спокойно.

— Ладно. Будут тугрики.

Он еще не знал, где достанет деньги. С сожалением подумал, что зря перед отъездом в лагерь отказался от них. Ведь мать не виновата. Собирая сына в дорогу, она положила ему в карман двадцатипятирублевку. Богдан выбросил ее на стол. После суда он принимал от родителей только то, без чего не мог бы прожить.

Как всегда, вспомнив про отца, Богдан почувствовал душную волну злобы. И невольно всплыли в памяти все, кого он презирал и ненавидел: и Кремень, и гривастый, и даже Шуруп. Отец и остальные были далеко, а Шуруп рядом. Богдан свистнул — заставил его оглянуться.

— Подь сюда!

Тот покорно подошел и вынужденно заулыбался.

— Лыбишься? — прошипел Богдан. — А я не забыл, как вы под дождь меня выпихнули! Шавки продажные!

— Чего лаешься, чего? — залепетал Шуруп. — Ну, было!.. Так кому охота под дождь?

— Вам не охота, а мне?

Напрасно Шуруп вертел головой: никого из командиров поблизости не было. Лежали в тени под кустами его же приятели и делали вид, что ничего не замечают. Пришлось выкручиваться самому.

— Ну, хочешь — отдам мороженое в обед?

— Откупиться вздумал? — еще больше рассвирепел Богдан и раздвинул два пальца вилкой.

До этой минуты он не собирался использовать Шурупа для того, чтобы добыть деньги. Но, сказав с презрением про откуп, Богдан подумал, что, пожалуй, это единственный способ собрать рубля два-три.

— Деньги есть?

— У меня м-мало.

— Соберешь со своих шурупчиков! — решил за него Богдан. — Три рубля после обеда — как из пушки! И без фортелей, смотри! — Он приблизил растопыренные пальцы к лицу Шурупа. — Запомни! А то плакали твои глазки!

— А больше приставать н-не будешь? — осторожно спросил Шуруп.

— Нужны вы мне!

Злость уже схлынула с Богдана, оставив усталость и ка-кую-то неудовлетворенность. Он знал, что деньги теперь будут, но для покупки сигарет сержанту предпочел бы иметь свои.