Выстрелы в замке Маласпига - Эвелин Энтони

– Я позвоню, чтобы принесли чаю, – сказала она. – Я уже заказывала его, но они здесь такие нерасторопные и забывчивые, что приходится им обо всем напоминать. – Кругом царил образцовый порядок, и Карпентер чувствовал, что это обвинение ни на чем не основано, но он хорошо видел, что послужило его причиной. Левая рука у мисс Харрисон была парализована, она лежала у нее на коленях вся белая, с растопыренными пальцами, кверху ладонью.

В дверях появилась сиделка.

– Вы звонили, мисс Харрисон?

– Принесите, пожалуйста, чаю на двоих. И немного кокосового печенья. – Она повернулась к Карпентеру. – Чем я могу вам помочь, мистер Карпентер? Уже очень давно никто меня не посещал. Люди инстинктивно чураются инвалидов.

– Спасибо, что согласились меня принять, – поблагодарил он. – И обещаю не утомлять вас.

– Ну нет, так быстро вы от меня не отделаетесь, – рассмеялась она. – Я просто подыхаю здесь от тоски. Если в я могла ходить, через десять секунд я бы удрала отсюда, но, увы, у меня был удар, и с тех пор я лишилась всякой подвижности. Вот уже четыре года, как я заперта в этой клетке. Потихоньку, дюйм за дюймом, сдаю свои позиции. Когда придет ваше время, мистер Карпентер, постарайтесь уйти, громко хлопнув дверью. Уходить вот так, мало-помалу, не очень-то приятно.

– Да, конечно, – согласился он. – Но я удивлен, что никто вас не посещает. Вы, должно быть, скучаете в одиночестве.

Она вновь улыбнулась своими болезненно искривленными губами.

– Уж не думаете ли вы, что хоть один человек из всей киноколонии поднимется сюда, чтобы пожать мне руку? Они все так тряслись передо мной, что, когда случился удар, кинулись заказывать надгробные венки. Я нагоняла на них адский страх, мистер Карпентер. Они могли разыгрывать великих звезд перед кем угодно, только не передо мной. Передо мной пасовали даже Луэлла, Хедда или Шейла Грэхэм. Никто не смел безнаказанно меня оскорбить, и никто ничего от меня не скрывал. Поэтому-то вы и здесь, не так ли? Вам нужна информация.

– Да. Вы не будете возражать, если я закурю?

– Пожалуйста. И зажгите одну для меня. Вы хорошо знаете Голливуд?

– Совершенно не знаю. Я приезжал сюда на прошлой неделе, чтобы поговорить с Джоном Джулиусом.

– Боже ты мой! – рассмеялась она, в ее голосе слышалось дребезжащее стаккато. – Как он там? Все еще разыгрывает английского джентльмена? Его отец служил продавцом в скобяной лавке. Я опубликовала эту биографическую деталь, и он так и не возразил ни словом. Но тогда еще он не был крупной звездой.

Карпентер вынул фотокопию.

– Вы так и не раскрыли то, на что намекаете. И ни о ком из них вы не написали ничего недружелюбного. Вы не щадили никого, кроме Джулиуса и его жены. Почему, мисс Харрисон?

Она затянулась сигаретой, глядя на него своими красивыми, полными язвительной горечи глазами. Глаза были аккуратно подведены и подкрашены.

– Кем вы интересуетесь – мной или ими?

– Ими. И их друзьями. Герцогом и герцогиней Маласпига. Эти итальянцы гостили у Джулиуса семь лет назад. В их честь был устроен большой прием. Вы написали об этом в своей колонке. Помните их?

Она протянула здоровую руку и отдала ему окурок.

– Погасите, пожалуйста. Они никогда не ставят эту проклятую пепельницу так, чтобы я могла до нее дотянуться. Конечно, я помню их. У них был как раз медовый месяц. Господи Иисусе, и потешная же вышла с ними история.

– Расскажите мне ее.

– Зачем? Они занимаются торговлей наркотиками?

– Так мы полагаем, – спокойно ответил он. – Мы полагаем, что существует большая контрабандистская организация и семья Маласпига с ней связана. Пожалуйста, помогите нам, мисс Харрисон. Расскажите о них все, что вы помните.

Она ответила не сразу. Подняла за кисть парализованную руку и положила ее повыше, на колени, а затем посмотрела на Карпентера, видимо решая, удовлетворить ли его просьбу.

– Семь лет я не раскрывала рта, – сказала она. – Это единственный случай в моей жизни, когда я сознательно замолчала имевшиеся у меня сведения. И до сих пор это переживаю. Год за годом я писала о Джоне Джулиусе и его жене Элайз милые, приятные вещи: о том, сколько они пожертвовали в благотворительный фонд, о том, как она открыла какую-то вшивую цветочную выставку. И все это время я сидела на динамите.

– Расскажите мне об этом.

В комнате воцарилась напряженная тишина; долгое общение с миром кино научило мисс Харрисон создавать театральные эффекты. Она собиралась сыграть сильную сцену.

– Еще сигарету, – попросила она.

Он протянул.

Она выпустила дымок.

– Итак, вы хотите знать об Элайз Джулиус и Маласпига? О'кей, мистер Карпентер. Я вам расскажу.

Апартаменты Эдди Тейлора помещались над его магазином на Парк-авеню; они были прекрасно отделаны и обставлены французской и испанской мебелью семнадцатого столетия. На одной стене, высвеченные ярким бра, висели великолепные фламандские гобелены. Тейлор был вторым сыном в состоятельной семье, которая жила в Кливленде, Огайо, и получил искусствоведческое образование, что вызвало общее изумление и особенно поразило его отца, считавшего это занятием для женщин. По окончании университета Тейлор переехал в Нью-Йорк, где поступил на работу в декораторскую фирму; здесь он научился хорошо разбираться в антиквариате и предметах искусства. Отделка апартаментов богатых дам не очень-то интересовала его, но он любил антиквариат и через два года перешел работать в антикварный магазин, оттуда во второй, а затем и в третий, каждый раз со значительным повышением. Он не был женат, как не был и гомосексуалистом. Наконец настал его звездный час, он набрал достаточно денег, чтобы открыть свое собственное дело. Это сильно расширило его возможности, и не только в области торговли антиквариатом.

Он сидел перед Джимом Натаном, держа в руке стакан с виски. Его рука заметно дрожала.

– Действуя так, ты ничего не добьешься, – сказал он Натану. – Ты утверждаешь, будто отвел от меня расследование, но я в этом отнюдь не уверен. И что с этим агентом, которого они хотят внедрить в нашу организацию? Чем ты, черт побери, занят?

Натан был бледен, это означало, что он в гневе.

– Я делаю все, что могу, – огрызнулся он. – Я освободил твой магазин от всех подозрений, его больше не будут обследовать. И я уже говорил тебе, что узнаю имя агента, – это требует времени.

– Времени-то у нас как раз и нет. Вот-вот мне должны направить очередную партию товаров, но пока я нахожусь под наблюдением полиции, я не могу их принять. Ты должен сообщить мне все сведения об этом агенте; если они сумеют внедриться в нашу организацию, у нас будет полный провал. Я сказал своим, что мы можем положиться на тебя, обещал Свенсону, что до его отлета мы выясним все подробности. И какие же ты сообщил сведения? Да никаких.