Убийство церемониймейстера - Николай Свечин

Финансист весь сжался и стал словно бы меньше.

– Да. Если б я знал… Дурень, вот же дурень!

– Я настоятельно советую вам ничего не утаивать.

– Ничего не утаил, все-все рассказал!

– Хорошо. Я верю вам. Вы человек умный и опытный, сами себе вредить не станете. Идите. И будьте готовы к тому, что следующая наша встреча будет уже не беседой, а официальным разговором.

На другой день Лыков опять вызвал Арабаджева.

– Василий Михайлович, прошу вас разъяснить некоторые неясные для меня моменты, – начал он. – В восемьдесят четвертом году вы подали прошение о поступлении на коронную службу в наше министерство. Так?

Коллежский асессор подтвердил.

– Но как вы могли выйти из Новороссийского университета кандидатом права?

– А почему же не мог? – удивился Арабаджев.

– Потому что эта ученая степень была отменена за год до того.

– В самом деле? Странно…

– Очень странно, Василий Михайлович. Что скажете в объяснение?

– М-м… Давно дело было…

– Вспомните, пожалуйста, иначе мне придется посылать запрос в Одессу.

Что-то мелькнуло в лице бакинца, но он мгновенно овладел собой:

– Да уже вспомнил! Меня же после окончания курса оставили профессорским стипендиатом[29] при кафедре обычного права. За успехи в учебе. И я стал готовить магистерскую диссертацию. Решил, так сказать, пойти по ученой стезе. Написать ее я написал, а вот защищать передумал.

– Почему?

– Сложный вопрос, Алексей Николаевич, – серьезно ответил Арабаджев. – Видите ли, во мне тогда произошел внутренний разлад. Причина банальная: неразделенная любовь. Старо, как мир… Я влюбился, сделал предложение – и получил отказ.

– Кто она была?

– Дочь полковника из штаба округа. Но не хочется ворошить ту историю, она слишком интимна.

– Хорошо, я не буду спрашивать лишнего. Вы решили уехать из города?

– Да. Порвать все старые связи и отправиться туда, где меня никто не знает. Еще я принял православие. По тем же причинам.

– В каком смысле?

– Ну, вследствие духовного переворота.

– А! Понятно. Но что же с кандидатом права?

– Когда я отказался защищать магистерскую диссертацию, мне оформили прежнюю, кандидатскую. Так и получилось, что я вышел из университета с той ученой степенью, которая год как уже была отменена. И этот же год оказался потерянным для службы.

Объяснение было правдоподобным, и говорил Василий Михайлович убедительно. Грустная улыбка, печаль в глазах… Голос его дрогнул, когда он вспомнил давнюю историю. Скорее всего, его старая вера явилась одной из причин отказа барышни. Арабаджев почувствовал, что он человек второго сорта для главной нации. А тут еще мать умерла, и некого стало стесняться…

Сыщик отпустил бакинца, а сам принялся обдумывать услышанное. На этот раз Арабаджев ему понравился. Стали понятны его замкнутость и настороженность. Человек много лет один. Привык никому не верить и надеяться только на себя. Ни родителей, ни семьи. Считают ли его петербургские снобы за равного или смеются за спиной – мол, дикий человек, как его ни крести? Кто знает? Такие люди успешны в карьере, ибо для них это единственный путь наверх. Арабаджев хорошо продвигается по службе. Все сходится.

Но эта гримаса! Когда Василий Михайлович услышал про запрос, выдержка на секунду изменила ему. Запроса он испугался. Что-то там было в Одессе… И Алексей решил послать сразу две телеграммы: одну в университет, а вторую градоначальнику.

Следующим сыщик вызвал Лерхе. Этот пришел, как и в первый раз, хмуро-настороженный.

– Викентий Леонидович, давеча вы обмолвились, что неважный стрелок. Так ли это?

Дипломат долго думал над простым вопросом и ответил уклончиво:

– Это как посмотреть. А в чем, собственно, дело?

– Разве во Втором лейб-гвардии Стрелковом батальоне не научили вас меткой стрельбе? Там, говорят, и медведя научат.

– Ну вы вспомнили! – усмехнулся Лерхе. – Это когда было! Я служил-то без души, словно барщину отбывал. И давно забыл все уроки.

Дальнейший разговор не задался. Викентий Леонидович сменил тактику. Он теперь никого не ругал и не рисовался своим благородством. А на вопрос старался отвечать встречным вопросом. Лыков пробился с ним четверть часа и спросил наконец:

– Вы что, проконсультировались у присяжного поверенного?

Лерхе ответил с вызовом:

– А что в этом плохого?

– Да ничего. Просто ему нужен клиент. И он дал вам именно такие советы, чтобы вы пришли к нему еще раз. С целью нанять.

Дипломат рассердился:

– Не он заставляет меня быть осторожным, а вы!

– Я?

– Да, вы! Цепляетесь к каждому моему слову, не верите, провокируете! Сидите, как паук в паутине, и ждете, когда удобнее будет затянуть петлю. Ничего больше не стану вам говорить!

И Лерхе ушел, гордый и обиженный. Надворный советник вздохнул – он видел и не такое – и пошел в Секретное делопроизводство. Облазил весь его архив, а затем еще и общую картотеку. В последней числилось пятьдесят тысяч карточек – на всех, кто когда-либо попадал в поле зрения Департамента полиции или покойного Третьего отделения. Но никого из своих подозреваемых сыщик там не нашел. Тогда он снова вздохнул – и отправился в Отделение по охранению общественной безопасности и порядка. Хорошо знакомый ему начальник отделения полковник Секеринский вызвал своего архивариуса. И уже вскоре Лыков держал в руках тонкую папку с надписью: «Секретно. Дело Викентия Лерхе».

Оказалось, что в конце апреля охранное отделение получило анонимный донос. Там было следующее:

«Считаю своим долгом сообщить. Надворный советник Лерхе из министерства иностранных дел готовит покушение на священную особу государя. Как состоящий в должности церемониймейстера, он часто приглашается в Императорскую охоту, где имеет возможность приблизиться к Его Величеству с заряженным ружьем. Примите меры, не дожидаясь беды!

Верноподданный».

Алексей сразу узнал руку Дашевского. Вот скотина! Решил отомстить своему обидчику руками охранки! Этот поступок – уже из запредельно гнусных. В Российской империи такими вещами, как покушение на государя, не шутят. Можно и жизнь сломать. И уж в любом случае запятнать формуляр.

– Евгений Владимирович, – обратился сыщик к Секеринскому, – что было сделано для проверки этого бреда?

Полковник хмыкнул:

– Донос очевидно лжив. Никакой конкретики, и сразу такое обвинение! Мы, Алексей Николаевич, получаем подобные письма ежедневно, иногда по несколько штук зараз. И уже набили руку. Наши специалисты по одному тексту умеют определить, где правда, а где ложь.

– Но формально вы обязаны провести проверку всех сообщений?

– Конечно. И хотя тут было ясно, что с Лерхе просто сводят какие-то счеты, мы послали три секретных запроса: начальству в МИД, еще в министерство Двора и отдельно в Императорскую охоту. В папке есть ответы.

Лыков прочитал три бумаги. И все они были подписаны князьями! Непосредственный начальник князь Оболенский ответил, что благонадежность Лерхе сомнений не вызывает. Князь Долгоруков-второй сообщил, что рассматривался вопрос о зачислении дипломата в штат министерства Двора, но запрос из охранного отделения отменяет эту кандидатуру. Вот под каким соусом, оказывается, вычеркнули Викентия Леонидовича! Дашевский написал очевидную ложь, а Долгоруков ею воспользовался.

Самым интересным был ответ начальника Управления охоты светлейшего князя Голицына. Тот сообщил, что надворный советник Лерхе ему хорошо знаком. Он часто приглашается пострелять по крупному зверю. Однако незначительный чин не позволяет дипломату претендовать на участие в августейшей охоте. Подбор участников туда – дело особое, требуется согласование ОКЖ и Дворцовой полиции, и Лерхе еще нескоро будет к ней допущен.

– И вы удовлетворились этими ответами? – спросил Лыков у полковника.

– Да. Дело-то ясное: обычная кляуза. Или мстят, или что-то не поделили. В нашем архиве таких бумажек мильон! Иногда, право, кажется, что одна половина населения империи пишет доносы на вторую половину. А что? Вы узнали руку автора?

– Да. Это некий Дашевский. И донос действительно лжив. Но ему удалась проделка: соперника выкинули из кандидатов на должность в министерстве Двора.

Секеринский покачал головой:

– Гнусно, ох как гнусно… Но такие люди бывают полезны нашей службе. Как, вы сказали, зовут стервеца?

– Устин Алексеевич Дашевский. Но вы не сможете его заагентурить.

– Это почему же?

– А его на днях зарезали.

– Жалко, ох как жалко…

Лыков уходил с Гороховой довольный. Он узнал кое-что важное. Оказывается, Лерхе – свой человек в Императорской охоте! Значит, возможно его знакомство с братьями Цыферовыми. Если это так, то новое обстоятельство сразу выдвигает дипломата в первый ряд подозреваемых.