Я твой, Родина - Вадим Очеретин

Николай, внимательно следя за его нерешительными движениями, опять засомневался. «А, может, под видом корреспондента?.. И карманы что-то слишком оттянуты».

Капитан, наконец, радостно воскликнул:

— Вы — Погудин?

— Да.

— Будем знакомы! — Капитан назвал свою фамилию.

— Знаю, — ответил Николай.

— Читали мои корреспонденции?

— Нет, ваше удостоверение, только-что.

Капитан заразительно засмеялся и потом сказал:

— Меня к вам направил ваш капитан Фомин. Расскажите что-нибудь интересное.

— Простите, а чем у вас карманы набиты?

— Это? — О-о! Тут любопытные вещи. Я собираю коллекцию немецких наград. Вот медаль за Крым, вот — две зимы в России, — он начал извлекать аляповатые бляхи на ленточках, без ленточек и весело иронизировал. — Скоро это станет музейной редкостью.

Николай разочарованно вздохнул, попросил разрешения курить и приготовился потолковать о том, что газеты мало пишут о боевых подразделениях, о переднем крае. Общительный, чудаковатый капитан понравился ему.

— Зайдемте в этот дом, — кивнул Николай на ближайшее здание.

Их догнал Миша Бадяев.

— Товарищ лейтенант! Майор приказал немедленно — в батальон, машина пришла.

Следом подъехал грузовик. За рулем сидел нахмуренный гвардеец в танковом шлеме.

— Кузьмич! Ты что это шофером стал?

Николай знал по имени и отчеству чуть ли не всю бригаду и обрадовался знакомому.

— Коробку сожгли, — ответил тот, недовольный.

— А ребята как?

— Экипаж живой. Двое маленько ранены, но скоро вернутся. Давайте побыстрее, товарищ лейтенант. Из-за вас задержка.

— Бадяев! Всех — сюда! Бегом!

— Товарищ Погудин, — спохватился корреспондент. — Вы мне должны рассказать, как сегодня форсирована река.

— Да, да! Об этом надо написать. Только жаль вот, некогда. Понимаете, успели проехать по заминированному мосту взводом танков. Вот смельчаки наши механики! Ну, вы потом посмотрите сами, что за мост. Там и перила сломаны первой машиной. Захватили переправу совсем без потерь!

Николай готов был увлечься рассказом об искусстве механика-водителя Ситникова, но десантники уже влезли в кузов. Шофер спросил: — Все?

— Все. — И Николай впрыгнул на подножку. Корреспондент уцепился за борт, словно намеревался задержать автомашину.

— А как фамилия командира танкового взвода?

— Лейтенант Малков, Юрий Петрович, гвардии! — выкрикнул Николай и помахал капитану рукой. — Счастливо оставаться! Бывайте у нас почаще!

Грузовик тронулся. Автоматчики запели песню, и трехтонка скрылась за углом.

Корреспондент пошел на мост, долго рассматривал починенный саперами парапет. Затем решил найти Малкова и через весь городок отправился, к бригаде. Улицы были запружены разгромленной вражеской техникой, трупами солдат противника, и капитан очень долго пробирался на противоположную окраину.

Он опоздал. Танков уже не было. По полю, где пятнами лежал выдуваемый ветром тощий покров снега, уходила на запад накатанная дорога. Половина солнца еще выглядывала из-за горизонта, да и та прикрывалась снежным облачком, поднятым танками.

Капитан сел на полураздавленную повозку с немецким военным скарбом, вытащил карандаш и блокнот и начал корреспонденцию, царапая левой рукой:

«Танки лейтенанта Малкова форсируют водную преграду».

Глава 11

С полмесяца продолжалось маневренное танковое сражение на полях Польши. Бои шли за дороги, за перекрестки и коммуникации. Советские танковые части разделялись на мелкие группы. Каждая бригада, имея маршрут на Запад, делала вылазки и рейды по флангам. К концу января в Польше не было ни одной дороги, по которой бы не прошли советские стальные машины, окрашенные в белый цвет. И белый цвет маскировки воспринимался как символ справедливости, чистоты и благородства.

В ту зиму было мало снега. Ранние оттепели скоро растопили тощий снежный покров. А, может, это дыханием тысяч моторов были растоплены снега? Может быть, это русские солдаты в своих сердцах принесли в Польшу раннюю весну, весну освобождения и обновления. Точно огромные белые птицы, вытянув вперед могучие длинные шеи — орудия, летели танки.

Разрозненные группы врага блуждали по проселкам, прячась в рощах и в лесах, в глухих деревушках. Командование противника высыпало навстречу прорвавшимся русским танкам свои. Но разве возможно заткнуть столько прорех, образовавшихся в германском фронте?

В небе господствовали советские самолеты. Узлы сопротивления немцев разбивались в щепы силами русской артиллерии. Неумолимо быстро продвигалась вперед советская пехота, очищая каждый метр земли. Она догоняла свои танки…

— Здорово вы здесь наворотили. Хоть бы нам немного оставляли! А то на нашу долю — одна немецкая пехтура, — говорил пожилой сержант-пехотинец с медалью «За оборону Сталинграда» на груди.

Танкисты и пехотинцы стояли возле машины Юрия Малкова на улице небольшого городка, где накануне разгромили колонну немецких танков и автомашин. Был солнечный день и необычная для января теплынь. Пехотинец, закручивая махорку, исподтишка разглядывал Николая. Николай был в белом маскировочном костюме, и сталинградец старался угадать — офицер это или нет, чтобы в соответствующем тоне продолжать разговор. Николай раскрыл ему папиросы.

— Закуривай, ребята, — предложил он всем вокруг. — Берите. «Казбек», ленинградский.

Коробка мгновенно опустела.

— О-о! Спасибо. Это что же, вас всех такими папиросами снабжают? Или только офицеров? — осторожно спросил пехотинец, сгибая папиросу в виде козьей ножки и закуривая.

— Не-ет. — протянул Николай. — У немцев отобрали, склад захватили.

— Вот сейчас? Это ж сколько они у нас награбили, что до сего времени у них наши папиросы?

— Ничего! — Юрий тоже взял у Николая папиросу и затягивался, кашляя с непривычки. — Скоро посчитаемся, сержант.

Подошел механик Ситников.

— Здорово, царица полей! Ну, как сержант? Матушка-пехота, сто верст прошла — еще охота. Вспотели? Мозоли натерли, небось, за нами поспевая?

— Будь спокоен! — с достоинством ответил сталинградец. — Нас в Германию крылья несут.

— Крылья-крыльями, а обмотки, небось, подкручивать приходится. Да портянки по два раза на дню менять. Давайте мы вас подвезем: тележку прицепим — и айда! Благодать!

— Танкистам благодать! — вставил другой пехотинец. — Они все хозяйство с собой возят. Им, в случае чего, и крематорий не нужен: прямо в своем танке сгорят.

Пехотинцы хохотали. Ситникову нравился этот колкий, беззлобный разговор. Да еще и лейтенант Погудин подзадорил: «А ну, отбрей, Антон!»

Механик подошел к сержанту и потрогал у него противотанковую гранату, висевшую на поясе.

— А ты чего это таскаешь? Поди новейшее автоматическое оружие — в рукопашной по голове немца бить.

Сержант усмехнулся, помедлил с ответом, сбивая пальцем пепел с папиросы. Один пехотинец толкнул его в бок.

— Смотри, с пеплом осторожнее: подожжешь еще танк или водителя. Они вон, гляди, все в мазуте. Насквозь пропитаны, сразу вспыхнут!

— Не в мазуте, а в газойле, — поправил стреляющий Пименов, смешно вытягивая губы. Он сидел на башне и чистил подобранную где-то немецкую снайперскую винтовку. — Сразу видно — люди в технике не разбираются.

— А ты разбираешься? — неслось ему в ответ. — Скажи-ка, где у винтовки мулек?

— Мулек? — Пименов растерялся. Он вертел в руках винтовку и ничего не смог ответить.

Все дружно захохотали. Сержант был доволен, что последнее слово осталось за пехотой. Он вышел вперед, держа гранату в руке.

— Ты зря, товарищ механик, по поводу моей противотанковой подковыриваешь. Танков, это верно, у немцев против нас меньше стало. Но я ее донесу, — он потряс гранатой перед собой. — И если использовать не доведется, то в Берлине брошу самому Гитлеру под задницу. Это оружие испытанное.

— Да я — ничего, — пожал плечами Ситников, разглядывая медаль на груди пехотинца.

Замолчали. Николай задумчиво посматривал на бойцов и, жалея, что беседа может прекратиться, предложил:

— Давайте еще закурим. Миша, — обернулся он к стреляющему Пименову, — выдай-ка нам еще коробочку хороших.

Стреляющий слазал в башню и достал папирос. Снова все задымили. Сержант-сталинградец спросил, прикуривая от спички Николая:

— В сводке Информбюро об этом городе еще не сообщали?

— Нет. Завтра сообщат.

— А вы здесь третий день?

— Четвертый, — ответил Юрий. Ему очень хотелось принять участие в общем разговоре. Он показал на разбитые немецкие машины, разбросанные вдоль всей улицы. — А эти вчера к нам сюда нечаянно заехали.

— Это что, уже Германия считается?