Легенда о московском Гавроше - Николай Богданов

КАК АРБУЗ ОТ ПУШЕК ОТГОНЯЛ ЛЯГУШЕК

Офицеры-артиллеристы, изгнанные своими солдатами из казарм, рвались отомстить за свое бесчестие. Для верности они прихватили юнкеров и стали выжидать, когда в бригаде все угомонятся. Собравшись тайно, заговорщицки в здании Петровского дворца, офицеры, просидев без огней до глубокой ночи, тихо вышли в парк, словно боясь разбудить своих бывших подчиненных, спящих за квартал от них.

Нигде никто не окликнул их, не спросил ни пароля, ни пропуска. Все шло удачно. Все как будто предусмотрено. Главное — застигнуть солдат врасплох. Нагнать панику. Не выпустить из казарм. Увезти у большевиков пушки.

Не звякнув штыком о штык, не прозвенев снятыми заранее шпорами, юнкера и офицеры подошли вплотную к забору, окружающему казармы бригады.

Было слышно, как вздыхают, переминаются с ноги на ногу лошади в конюшнях. Пахло остывшими кострами. Подсаживая друг друга, офицеры и юнкера полезли через забор.

Ни один часовой не заметил, как тенями мелькнули они от забора к пушкам, к конюшням, как рассыпались цепью перед казармами, как тихо стали открывать изнутри ворота…

И вдруг раздался крик. Это завопил спросонья Арбуз: кто-то в темноте наступил ему на руку. То ли юнкера подумали, что это сигнал, то ли нервы у них не выдержали, — они открыли огонь и тем выдали себя.

Солдаты-артиллеристы сыпали из всех окон и дверей бараков с яростью медведей, поднятых в берлогах на рогатины. В ответ на тявканье юнкерских винтовок и офицерских наганов раздалось грозное буханье берданок.

Кто напал? Где свои? Где чужие? В темноте не разберешься! И солдаты палили просто вверх, для острастки, чтобы не побить своих.

Делу помог догадливый дед Кучка.

— Бей белоличек, бородачи! Лупи безусых, усачи! — орал он во все горло.

Солдаты бросились врукопашную, с трудом отличая белолицых безусых юнкеров от своих бородатых, усатых товарищей. Кто-то запрягал, кто-то отпрягал коней, кто-то рубил постромки; одни тянули пушки к воротам, другие от ворот.

Схватка, внезапно начавшаяся, так же внезапно кончилась. Офицеры и юнкера исчезли, словно растворились в ночи.

Арбуз, притиснутый к забору, едва очнулся. По двору между коней и пушек метались артиллеристы, растаскивая перепутавшиеся упряжки, ругая юнкеров и офицеров за подлый налет.

Весь остаток ночи и все утро по всем запасным полкам передалось: юнкера у батарейцев чуть-чуть пушки не увезли. Многие осмеивали оплошавших артиллеристов. А те злились и помалкивали, и, когда до них дошла весть, что юнкера окружили Московский Совет и находящихся там представителей рабочих и солдат, артиллеристы бросились запрягать орудия.

Вскоре, миновав Триумфальные ворота, загрохотали по булыжнику Тверской улицы пушки. Пляшут застоявшиеся кони, на них красуются ловкие ездовые, на лафетах молодые подносчики, дюжие заряжающие, усачи наводчики. А по тротуарам поспешают бородатые ополченцы со своими «страшенными берданками». Спешат да поглядывают, как бы кто из окошек или из подъездов в артиллеристов не стрельнул.

Упряжка от упряжки соблюдает положенный интервал, чтобы в случае остановки пушка на пушку не наехала, не перепутались бы кони постромками.

Иван Васильевич Кучков на лафете первого орудия следовал к Московскому Совету как провожатый. На замыкающем орудии катил Андрейка.

«ДЕДУШКА» И «ВНУЧЕК»

Поглазеть на пушки сбежалось немало любопытных мальчишек. И уличных и в гимназических фуражках. Андрейка, ревнуя, по-хозяйски покрикивал на них, отгоняя от орудий.

Иван Васильевич Кучков долго не выходил из Моссовета, куда он пошел вместе с Зеленовым и представителем солдатского комитета. Наконец он появился, встревоженный, поискал кого-то глазами и, увидев Андрейку, отозвал его в сторону, спросил шепотом:

— Ты врать горазд?

— Ей-богу, нет!

— А притворяться умеешь?

— А зачем? — удивился Андрейка.

— Надо! Бывает, без вранья не обманешь воронья. Гляди-ка, сколько их слетелось по наши души. Из каждого подъезда воронье-юнкерье выглядывает, как бы нас склевать половчее. В каждой подворотне стерегут.

Андрейка пригляделся. И впрямь, в ближайших подворотнях теснились, топтались начищенные юнкерские сапоги, в подъездах среди юнкерских форменных фуражек поблескивали плоские штыки японских винтовок.

— Видал, как они нас в кольцо взяли? В Питере уже Советская власть объявлена, а здесь нам ультиматум предъявили — сдаться на милость господам офицерам, распустить Красную гвардию, распустить Московский Совет и признать их буржуйскую Городскую думу. Ну, Рябцев! Ну, Руднев! Связать бы их, подлецов-самозванцев, да пустить по Москве-реке. Наши товарищи хотели с ними по-честному договориться, а они вон какой подлый обман затеяли. Окружили нас и расправой грозят.

— А у нас пушки! — напомнил Андрейка.

— Без прикрытия и пушки что лягушки. Захватят их юнкера с налету, на нас же ими и заквакают. Нам с тобой надо поспешить в Замоскворечье. Решение принято такое: поднимать рабочий народ, всем депутатам Моссовета пробираться сквозь засады юнкеров в районы, призывать запасные полки к бою — солдат и красногвардейцев. Все телефоны у нас перехватили, все пути отрезали. Но мы проберемся!

Иван Васильевич склонился над Андрейкой.

— Мы с тобой простаками притворимся. Сможешь?

— Подучишь, постараюсь.

— Наука нехитрая. Я тебя стану бить, а ты плачь.

— Не сумею я, дядя Иван, плакать понарошке… Засмеюсь.

— Ну это ты не бойся. У меня заплачешь по-настоящему. Обманка у нас для юнкеров будет такая. Ты мой непослушный внучонок, убежал посмотреть, что на улицах делается. А я, твой сердитый дед-пекарь, поймал тебя и домой за ухо веду.

— Ладно! — согласился Андрейка, но вскоре пожалел, что не придумал что-нибудь другое.

Заприметив юнкерскую засаду, притаившуюся в ближайшей подворотне, Иван Васильевич так зажал ухо «непослушного внучка», что Андрейка издал визг, не вызывающий сомнения в натуральности, и стал выкручиваться.

«Строгий дед», давая «внуку» под зад пинки, протащил его мимо смеющихся юнкеров за ухо, выкрикивая такие обидные слова, что от одной только обиды можно было зареветь.

Так «дед» и «внук» удачно миновали юнкерские засады.

РЯБЦЕВ НЕ ВЕРИТ

— Вы что-то преувеличиваете! — Рябцев отказывался верить сообщениям, поступавшим в штаб.

«Двинцами взят штурмом Коммерческий институт».

«Двинцы штурмуют интендантские склады».

«Двинцы захватили на Тверском бульваре здание градоначальства».

«На Скобелевской площади двинцами подбит грузовик, пытавшийся захватить пушки».

Грузовик, нахально подкатившийся к дверям Моссовета и чесанувший очередью из пулемета по его окнам, был действительно подбит гранатой одного из двинцев. Но все остальные сообщения были преувеличены. Не двинцы, а красногвардейцы и солдаты запасных полков совершали успешные атаки на юнкеров. Замоскворецкие красногвардейцы прошли было мимо Коммерческого института, но кто-то из двинцев предостерег: «Нельзя оставлять в тылу этакую занозу, братцы».

Короткая перестрелка, внезапный штурм, яростная рукопашная, и вот уже студенты-белоподкладочники в подвале, а красногвардейский отряд, выросший на двести бойцов благодаря захваченным винтовкам, поспешает на помощь хамовническим товарищам. Пальба раздается все сильней.

Красногвардейцы устремились по Малому Каменному на Большой, решив захватить оба моста с ходу, одним броском. Но пулеметный огонь и пули юнкеров, засевших на кремлевских стенах, приостановили напор.

Наповал был убит Саша Киреев. Он словно споткнулся и прилег, прильнув щекой к мостовой, послушать топот ног пробегавших мимо дружков.

Отряд проник в здание электростанции и трамвайного парка. Через мост лихо промчался грузовик, набитый юнкерами. Они хотели с налету захватить электростанцию и оседлать мост.

Красногвардейцы открыли стрельбу. Грузовик попытался развернуться. Но под его колеса полетели гранаты. Юнкера посыпались на мостовую и подняли руки.

При штурме интендантских складов опять-таки кое-что придумал Кучков. Когда он, изрядно избитый юнкерами, пробирался к себе в Замоскворечье, обходя проходными дворами наполненную стрельбой и свистом пуль Сенную, миновав притаившуюся, молчаливую Пятую школу прапорщиков, объявившую нейтралитет, он очутился среди возмущенных бойцов.

«Умеют угощать ваши благородия себя винцом, нас свинцом!» — услышал Иван Васильевич.

«Вкусно хотят воевать беляки, на белых хлебах, со сливочным маслицем».

«Духовитые папироски покуривать да в нас постреливать в свое удовольствие!»

— Что здесь происходит, куманек? — спросил Кучков, увидев Ваську Сизова у мешка семечек в нише ворот.