Легенда о московском Гавроше - Николай Богданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Врешь! — грохнуло из зала.
— Убейте меня, если вру! Ленин сформировал Советское правительство. Ленин, который за мир народу, за землю крестьянам!
— Что здесь происходит?! — входя в барак, крикнул рослый бородатый полковник, чуть не оглушив притиснутого к дверям Андрейку.
— Вам слово не дано, господин полковник! — ответил ему Зеленов. Здесь солдаты решают свои, солдатские, дела… А вы занимайтесь своими, офицерскими.
— Молчать! Арестовать постороннего! Караул, в ружье!
Услышав команду полковника, солдаты, словно пчелы из потревоженного улья, вылетели во двор, отняли винтовки у караульной команды и, наверное, перекололи бы офицеров, вздумай хоть один из них выстрелить. Потом кто-то растворил ворота, и солдаты выпроводили из казарм офицеров и занялись своими солдатскими делами.
Вновь избранный председатель солдатского комитета был большевиком.
— Сочувствующих у нас немало, но проявить себя пока не решались. Очень сильны были у нас эсеры, — объяснял он Кучкову, пытаясь дозвониться по телефону в Московский Совет. Но почему-то телефон переключали на штаб военного округа и в трубке раздавался строгий офицерский голос: «Из какого полка? По какому делу? Что произошло в бригаде?»
Председатель комитета улыбнулся и посадил к телефону самого горластого парня — ездового Федю, наказав ему на все вопросы отвечать: «Держим строгий нейтралитет!»
Федя все понял, но никак не мог выговорить мудреное слово «нейтралитет» и отвечал:
«У нас строго. Нытрылитет!»
Так он ответил и самому Рябцеву.
Услышав «нытрылитет», полковник закричал:
— Да ты соображаешь, с кем говоришь, мерзавец? Я полковник Рябцев! Твое имя, звание?
— Ездовой Хведя!
— Передай трубку кому-нибудь из членов вашего комитета, болван!
— От болвана слышу.
— Я тебя пристрелю, негодяй! Да что у вас там?!
— Нытрылитет!
Комитетчик и Кучков от смеха сотрясались, слушая этот разговор.
Рябцев швырнул трубку и приказал поручику Ровному во что бы то ни стало либо овладеть бригадой, либо изъять у нее пушки. Сам Рябцев занялся Кремлем.
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Лишь только за Ногиным и Ярославским захлопнулись железные ворота, как к ним подскочили юнкера, прятавшиеся в Манеже и во дворах напротив Боровицкой башни. Офицер, командовавший ими, успел просунуть носок сапога в дверь калитки и не давал закрыть ее.
— Да легче вы, черти! — ругался он на солдат, затворявших ее. — Ногу пожалейте! Прапорщик, пощадите, будьте человеком. Кажется, вы здесь командуете?
Берзин подошел к калитке.
— Очень приятно! Рында-Бельский к вашим услугам. А вы знаете последние новости? Нет! Так слушайте! Да пропустите меня. Не бойтесь. Хотите, подниму руки? Обезоруживайте! — И, широко улыбаясь, офицер Рында-Бельский вошел в железную дверь.
— Ну, что вы скажете? — обратился к нему Берзин.
— А то я скажу, господин прапорщик, бросьте шутки шутить. Как офицер офицеру говорю, в гибельное дело большевики вас втравили. Сами уже договорились с Рябцевым о ликвидации своей лавочки, выговорили беспрепятственный выезд, и фью… А вас с солдатиками как заложников нам на закуску оставили.
— Я вам не верю!
— А вы себе поверьте. Своим ушам. Послушайте, какая в Москве тишина… Если бы большевики сопротивлялись, сейчас бы пальба шла.
Берзин и солдаты прислушались.
— Я боевой офицер. Посмотрите, ребята, на мои кресты. Солдатский Георгий не запросто офицерам дается! Мы, русские люди, одной матери-родины… — плел офицер Рында-Бельский.
Солдаты забеспокоились.
— Узнать бы, товарищ Берзин, что там, за стенами?
— Телефоны перехвачены.
— Разведку послать, связных…
— Попробуйте высунуться. Вас юнкера переколют, — пригрозил Рында-Бельский. — Они вас бандитами считают, захватившими Кремль для грабежа его сокровищ.
— Да целы все сокровища! На кой они нам, бриллианты в шапках Мономаха? Нам земля да воля нужны, — сказал щербатый солдат. — Хоть проверяйте! Все на месте. И кресты и золотые блюда.
— Вот юнкера сюда и стремятся, чтобы проверить. Слухами о грабеже Кремля вся Москва бурлит. Пустите их, и вся недолга.
— Пустил бобер лису в хатку, да стала у него шубы нехватка! осклабился щербатый. — Ты, ваше благородие, дитям сказки рассказывай.
— Берзина к телефону! — раздался голос вестового.
— Вот и отлично! Вы там выясните, кстати, кто я, пленный или гость? А мы пока покурим. — И Рында-Бельский развернул перед солдатами портсигар с вензелем и надписью «За храбрость».
— Ладно! С паршивой овцы хоть шерсти клок, — сказал щербатый и выгреб горсть папирос.
Засмеявшись, солдаты задымили.
— Зря вы, служивые, в эти дела ввязываетесь, — пуская дым колечками, гнул свое Рында-Бельский. — Вам вот-вот и земля выйдет и воля, недолго до Учредительного собрания, а вы тут жизнями рискуете в междоусобной драке. Какая вам польза за большевиков под пули? Нынче большевики, завтра меньшевики, кадеты, эсеры, все волки серы… А мужик один! Убили его, и нет хозяина… Пусть партии сами и дерутся между собой.
— А вы-то чего своей шкуркой рискуете, ваше благородие? Зачем в эту драку лезете? — прищурил глаз щербатый.
— Я ни в какую драку не лезу… Зачем же? Меня не трогают, и я не трону. Но если меня или моих юнкеров заденут. Извините!
— Да не тронем мы ваших юнкеров! Не мы к ним, а они к нам сунулись.
— Так ведь не к вам, к Кремлю. Оным русским сердцам тревожно за русскую славу!
— А зачем же штыки-то примкнули?
— Так ведь думали, тут анархисты-грабители.
— Большевики тут есть. А насчет анархистов… Да мы их, — погрозился щербатый.
— Ну а если так, пустите юнкеров и вместе с ними все хранилища и подвалы обойдите, осмотрите. Во избежание недоразумений выставите совместные караулы. В паре, юнкер и солдат. Дело я говорю?
— Оно и дело, кабы такое дело, — сказал солдат с мягким украинским выговором. — Да ведь не то дело, что сказано, а то, что сделано!
— А что может вам сделаться? Или вы юнкеров боитесь? Мальчишек! Ну вот тебя поставить. Экий детина! Неужели перед семнадцатилетним юнцом в дрожь тебя бросит?
— Ну-ну, — расправил широченные плечи «детина», — еще чего?
— Так вот об этом и речь. Чего ваш Берзин топорщится?
Подошла смена караула.
— Что там слыхать, братцы, чего Берзин на телефонах повис?
Сменившиеся пошли искать Берзина.
…Берзин в окружении солдат, бледный, брал непрерывно звонившие телефоны и бросал трубки на рычажки. Дозвониться до кого-нибудь из центрального штаба Московского комитета не удавалось. Во всех трубках звучали настойчивые, предупреждающие голоса: то поручика Ровного, то городского головы Руднева, то начальника штаба округа генерала Кавтарадзе и еще каких-то начальствующих лиц.
И все призывали его поскорее одуматься, не своевольничать, не идти одному против всей Москвы и России.
— Московские большевики подчинились приказу полковника Рябцева, распустили Красную гвардию…
— Верните в казармы поднятых вами солдат. Отворите ворота для юнкеров, ваших недавних товарищей. Не берите на себя ответственность за возможное кровопролитие!..
— Полевой суд вас как самозванца даже не расстреляет, а повесит… запугивали его на все лады.
После многих бесполезных попыток связаться с Московским Советом, с Военно-революционным комитетом, со штабом Красной гвардии Берзин услышал один только голос меньшевика Минора. Он посоветовал: немедленно открыть ворота, впустить в Кремль юнкеров, допустить думскую комиссию для проверки сохранности исторических ценностей.
Берзин вздохнул с облегчением: значит, все улаживается миром. И пошел выполнять совет. Пошатываясь от усталости, он подошел к Боровицким воротам и сказал Рында-Бельскому:
— Что ж, поручик, давайте разведем по постам спаренные патрули моих солдат и ваших юнкеров.
Рында-Бельский широко улыбнулся, крепко сжал его руку, спиной распахнул калитку, пропуская застоявшихся за ней юнкеров, и левой рукой с наслаждением ударил Берзина по лицу. Он был левша.
Юнкера сбили Берзина с ног и принялись топтать. Солдаты растерялись, теснимые юнкерами, один лишь щербатый взмахнул прикладом винтовки, как дубиной, и рухнул, застреленный Рында-Бельским.
Ворвавшиеся юнкера растворили ворота, в них хлынули с криками «ура!» новые толпы юнкеров и устремились в Кремль, таща за собой пулеметы.
Рында-Бельский командовал теперь уже не один. Множество офицеров, сверкая погонами и саблями, отдавали команды.
Рябцев торжествовал. Обман удался. Все складывалось прекрасно. Кремль захвачен, Московский Совет окружен юнкерами. Навестив Рябцева и миновав солдатское побоище, несколько омрачившее прекрасное настроение, Руднев чувствовал себя новым Мининым. Ему уже мнился колокольный звон кремлевских церквей, величественный ход духовенства в сверкающем облачении, с хоругвями и иконами. Народ, на коленях умоляющий спасти Россию от смуты… Полковник Рябцев будет на коне… А он как же? В коляске? Неловко. Пешком? Не то… Как показывался перед народом Минин? Наверное, тоже на коне въезжал вместе с Пожарским в освобожденную Москву.