Любовь до полуночи - Никки Логан

– Что ты делал?

– Просто наблюдал, как ты спишь.

Одри нахмурилась и потерла заспанные глаза, представляя свое лицо без макияжа, который, должно быть, давно стерся. Она уронила руки.

– Маньяк.

Его мягкий смех ласкал ее в местах, в которых она никогда не чувствовала смех прежде.

– Конечно, не все время. Я сделал несколько звонков, немного прибрал в кухне…

Наверное, там он и нашел мороженое…

– И организовал нам завтрак.

Он звонил кому-то? Занимался бизнесом, в то время как она лежала в коме, вызванной сексом.

– Разве тебе не нужно спать?

– У меня для этого весь год впереди.

Восторг смешался в ее груди с разочарованием.

Она думала, что вчерашний вечер что-то изменит. Он ничего ей не обещал. Они оба знали, что все это было уникальным предложением, действовавшим ограниченное время. И накануне она просто закрыла глаза и позволила себе быть такой, какой хотела.

А вчера вечером она хотела быть именно такой женщиной – под стать такому мужчине, как Оливер, – которая уйдет утром с высоко поднятой головой.

Независимо от того, что будет чувствовать.

И поэтому Одри сделала то, что всегда работало для нее в моменты кризиса – особенно в пять тридцать утра.

Она старалась игнорировать эти мысли.

Она выбрала один из золотых темных язычков.

– Что это?

– Шоколадно-карамельное мороженое.

Это должно было быть гораздо больше, чем просто мороженое.

– Почему там сверху стрекоза…

– Это золотой лист. Фирменное блюдо «Цинтина».

Она с восхищением посмотрела на красивую стрекозу, искусно выполненную из настоящего золота. Неудивительно, что шеф-повар ни за что не хотел, чтобы они пропустили это.

– Я не знаю, съесть ли это, или поместить в рамку, – выдохнула она после долгого изучения.

– Ешь. Я подозреваю, что это слишком прекрасно, чтобы сохраниться надолго.

Есть золото. К этому нужно было еще привыкнуть. Так же, как и к внезапной близости голоса Оливера. Он сел напротив нее и смотрел, как она разрезала десертным ножом декоративное насекомое и положила кусочек идеального завитка мороженого себе в рот.

Соленое, карамельное, шоколадное блаженство.

– Это потрясающе. – Затем что-то пришло ей в голову. – Это завтрак?

Почему, черт возьми, нет, если последние двадцать четыре часа были такими сюрреалистическими? Мороженое и золото великолепно подходили на завтрак.

– Это завершение ужина. Завтрак будет через девяносто минут.

Завтрак означал восход. А восход означал, что пришло время вернуться в реальный мир. Одри вдруг почувствовала холод, который не имел ничего общего с вкусным сливочным десертом. Она отложила ложку:

– Сколько еще до рассвета?

Его глаза сузились.

– Восход в шесть пятьдесят восемь утра.

– Очень точно.

– Это день зимнего солнцестояния. Большое событие в Китае.

Верно. Значит, он не считал минуты.

– Что мы будем делать до тех пор?

– А что? Что произойдет с тобой на рассвете? Собираешься сбежать от меня, как Золушка?

Знал ли он, как близок был к истине?

– У тебя все равно не получится, – продолжал он. – Мы встретим рассвет в особом месте.

Самое особое место, какое она могла себе представить, было наверху, в большой удобной кровати в объятиях Оливера.

– Звучит интригующе, – сказала она, не обращая внимания на боль в сердце.

– Я надеюсь на это. Мне пришлось использовать свои связи, чтобы организовать это.

Он выгнал кучу людей из другого ресторана?

– Ты не скажешь мне?

– Нет. Я хочу, чтобы это был сюрприз. Хотя я должен спросить… Ты умеешь плавать?

Это был действительно необходимый вопрос.

Через сорок минут Одри стояла на пирсе в районе Чимсачей, глядя на великолепную отреставрированную китайскую джонку.

– Я видела ее ночью в бухте, – выдохнула она, прохаживаясь по пришвартованному судну, поглаживая рукой столетние темные деревянные балки. Ярко-красные паруса обычно подсвечивались, и для тех, кто был на берегу, казалось, что это красный огонь, тихо дрейфовавший на воде. Но сегодня утром с парусов свисали простые китайские фонарики, которые бросали нежный свет на безлюдную палубу.

– Это наша поездка на рассвете.

На борту они провели первую четверть часа, исследуя такелаж и конструкцию джонки и оценивая открывающиеся виды на триста шестьдесят градусов и звуки просыпающейся гавани. Но когда небо посветлело и судно, качнувшись в большой дуге, продрейфовало вверх к набережной, Оливер перевел их на верхнюю палубу – на самом деле старую крышу нижней палубы.

Корзину принес любезный, вежливо кланявшийся матрос, она до отказа была заполнена свежими фруктами и великолепными пирожными, а также там был термос с ароматным кофе. Оливер прижался спиной к мачте, затем притянул Одри к себе между ног, и они выбирали вкусное содержимое корзины, пока солнце понималось над гористыми островами Гонконга.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался он.

Парус над ними издавал почти неслышное жужжание, вибрируя на утреннем ветерке. Тот же ветер, который приводил их в движение.

– Я думаю, что это очень зрелищно. Я всегда хотела поплавать на этом судне. – Одри повернулась к Оливеру. – Спасибо.

Его губы так естественно прижались к ее. Медленно.

– Не за что.

Но этот поцелуй не был похож на вчерашние, потому что на самом деле было не вчера. Было уже сегодня. И вокруг них просыпался реальный мир и начинал заниматься своими делами.

– Ты точно поднял планку для первых свиданий, – выдохнула она, не задумываясь, но потом спохватилась: – Я имею в виду… любое свидание.

– Это своего рода первое свидание.

Нет, это не так. Неловкая напряженность в его голосе служила неопровержимым доказательством.

– Первое подразумевает, что будут еще, – сказала она. – В нашем случае это скорее единственное свидание.

И, что немаловажно, это был конец единственного свидания. После завтрака она действительно должна была подумать о том, чтобы забрать свои вещи из отеля и добраться до аэропорта на Лантау. Прежде чем выставит себя полной дурой.

Прежде чем вцепится пальцами в его сильные руки и откажется отпустить его.

– Ты считаешь, больше не будет?

Невозможно было понять, на какой ответ он надеялся.

Каждая клеточка ее тела напряглась, но голос ее прозвучал спокойно:

– Мы живем в разных странах, Оливер. Это немного затрудняет будущие свидания, не так ли?

– Так… это все? Одна ночь дикого секса и все?

Она повернулась в его руках и посмотрела ему в глаза:

– На что ты надеялся, на две ночи? Три? – Она выдержала его взгляд и бросила ему вызов: – Больше?