Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России - Геннадий Невельской
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава одиннадцатая. Русский флаг над Приамурьем поднят
Мое прибытие в Петербург. — Объяснение с князем Меньшиковым и в Комитете. — Прибытие в Иркутск 27 марта. — Поездка в Якутск и Аян с М. С. Корсаковым. — Встреча с Д. И. Орловым. — Основание Петровского зимовья. — Плавание вверх по Амуру. — Объявление от имени правительства о принадлежности Приамурского края России. — Предписание Д. И. Орлову. — Донесение генерал-губернатору от 4 сентября 1850 года. — Мое возвращение в Иркутск и оттуда в Петербург
По прибытии в Петербург 28 января 1850 года я явился к князю Меньшикову и представил ему все чистые и черновые журналы и карты наших исследований и открытий, а вместе с этим и рапорт Н. Н. Муравьева о том, что, ввиду сделанного мною открытия, в навигацию же 1850 года необходимо занять устье Амура 70 человеками воинских чинов. Для исполнения этого Н. Н. Муравьев просил князя Меньшикова о моем назначении в его распоряжение. Князь принял меня весьма благосклонно и объявил, что хотя государь, весьма довольный моим смелым поступком, простил меня за то, что я, не получив еще его повеления, решился идти к устью Амура и в его лиман, но граф Нессельроде и большинство членов Особого комитета, председателем которого являлся граф, обвиняли меня за таковую дерзость[38] и сообщили императору о своем сомнении в справедливости моих открытий на том основании, что «они совершенно противоречат представленному в конце 1846 года докладу графа Нессельроде и донесению барона Врангеля по тому же вопросу, а равно и донесениям нашей миссии в Пекине». На это я отвечал князю, что заключение графа Нессельроде и большинства Комитета, как он изволит увидеть из представленных ему документов, совершенно ошибочное и для меня и всех моих сотрудников оскорбительное. «Кроме того, — сказал я, — правительство всегда может проверить, в какой степени справедливы мои донесения Вашей светлости, доведенные до государя и, если они окажутся согласными с мнением графа Нессельроде и большинства Комитета, то я подвергаюсь строжайшей ответственности, гораздо более строгой, чем та, какую уже определили, а потому почтительнейше прошу Вашу светлость защитить меня и моих сотрудников от подобных нареканий».
С особым вниманием князь А. С. Меньшиков рассматривал карты и журналы и выслушивал мои объяснения о причинах, по которым мои знаменитые предшественники могли весьма легко впадать в ошибки и приходить к ошибочным заключениям об этих местах. Затем князь объявил мне, что он вполне уверен в справедливости моих открытий и их важности и вполне разделяет мнение Н. Н. Муравьева о необходимости немедленного занятия устья реки Амура и, наконец, что министр внутренних дел Л. А. Перовский вполне этому сочувствует, но в Особом комитете, под председательством графа Нессельроде, в котором представление Н. Н. Муравьева будет рассматриваться и куда меня, вероятно, потребуют для объяснений, встретится огромное противодействие этому делу; князь предлагал мне быть готовым к этому и быть смелым в Комитете в объяснениях, а равно приказал мне немедленно явиться к Л. А. Перовскому и объяснить ему все то, что я ему говорил, «ибо в Комитете, — прибавил князь, — одни только мы с Перовским будем отстаивать вас и представление Муравьева о необходимости немедленного занятия устья реки Амура».
На другой день я явился к Льву Александровичу Перовскому; он принял меня с полным радушием и сочувствием к этому делу. Выслушав со вниманием мои объяснения, он сказал: «К несчастью, графы Нессельроде и Чернышев, а за ними Сенявин [директор Азиатского департамента] и Берг — члены Комитета, в котором будет рассматриваться представление Н. Н. Муравьева, совершенно иного мнения, нежели он. Опираясь на сообщения нашей миссии в Пекине и донесения Врангеля, они уверяют государя, что ваше донесение ошибочно, и опасаются столкновения с китайцами, которые будто бы имеют на Амуре огромные силы и крепости, вполне достаточные для отражения вторжения в реку с моря. Вас призовут в этот Комитет, и вы должны быть готовы выдержать сильную атаку со стороны графов Чернышева и Нессельроде, которые сердятся на вас и на Муравьева за то, что он, вопреки высочайшему повелению, остановил экспедицию Ахте, и за то, что без их участия государь утвердил инструкцию, разрешавшую вам произвести опись Амура и Амурского лимана».
Такой прием и объяснения со стороны князя Меньшикова и Л. А. Перовского весьма естественно возбудили во мне энергию и силу, чтобы бороться со всеми случайностями при достижении поставленной цели. С такими чувствами 2 февраля 1850 года я и явился в Особый комитет под председательством графа Нессельроде, в котором император Николай Павлович повелел рассмотреть упомянутое представление Н. Н. Муравьева.
Граф Чернышев объяснил мне, какому бы строгому наказанию я должен был подвергнуться за опись лимана и устья реки, не получив на то высочайшего соизволения и предписания князя Меньшикова. Затем он, граф Нессельроде и Сенявин сказали, что они, полагаясь на знаменитый европейский авторитет моих предшественников и на донесение столь же знаменитого адмирала Врангеля, уверены, что я ошибся при своих исследованиях лимана и устья реки. Наконец, они изъявляли удивление, каким образом возможно занять устье реки с такой ничтожной силой (70 человек), какую указывает Муравьев, когда им точно известно, что река охраняется большими китайскими силами.
На это, поддерживаемый князем Меньшиковым и Л. А. Перовским, я с почтением отвечал: «Отправляясь из Петропавловска для описи лимана, я исполнил долг мой. Миловать и наказывать за это меня может только один государь». Затем, объяснив им все неблагоприятные обстоятельства и случайности, по которым могли мои знаменитые предшественники прийти к фальшивым заключениям, я сказал: «Мне и моим сотрудникам Бог помог рассеять эти заблуждения и раскрыть истину. Все, что я сообщаю, так же верно, как верно то, что я стою здесь. Что же касается до китайской силы, то сведения об этом, доставленные миссией из Пекина, неправильны. Не только китайских сил, но и малейшего китайского правительственного влияния там не существует. Гиляки, там обитающие, находятся в самом диком состоянии и вовсе не воинственны, и я полагаю, что не только с 70, но и с 25 человеками их можно держать в порядке. Гиляки считают себя от Китая независимыми, и весь этот край, при настоящих открытиях, то есть возможности проникнуть в него с юга из Татарского пролива, может сделаться добычей всякого смелого пришельца, если мы, согласно представлению генерал-губернатора, не примем ныне же решительных мер.
Я сказал все, и правительство в справедливости мной сказанного может легко удостовериться».
После этого князь Меньшиков сообщил, что он тщательно рассматривал все мои, даже черновые, журналы и находит, что открытия мои справедливы, а потому он, а за ним и Л. А. Перовский считают крайне необходимым не только утвердить представление Н. Н. Муравьева, но и усилить наши действия тщательным наблюдением за лиманом, Амуром и берегами Татарского пролива с крейсирующего там военного судна.
Между тем большинство членов Комитета, и в особенности графы Нессельроде и Чернышев, ввиду упомянутых причин, а главное, из опасения неприязненных столкновений с китайцами, считали необходимым придерживаться состоявшегося 15 февраля 1849 года высочайшего повеления об основании зимовья на юго-западном берегу Охотского моря, для того чтобы Российско-Американская компания могла производить там расторжку с гиляками. Вследствие этого 3 февраля 1850 года и последовал указ на имя генерал-губернатора:
1) в заливе Счастья, или в какой-либо местности на юго-западном берегу Охотского моря, но отнюдь не в лимане, а тем более на реке Амуре основать зимовье;
2) в зимовье том Российско-Американской компании производить расторжку с гиляками, но ни под каким видом и предлогом не касаться лимана и Амура;
3) для основания этого зимовья, а равно и для охранения его взять 25 человек матросов и казаков из Охотска;
4) исполнение этого произвести под наблюдением и по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири, в непосредственном ведении которого и должны состоять все действия этой экспедиции;
5) для приведения в исполнение на месте этого указа, а равно и для выбора места для зимовья в распоряжение генерал-губернатора командировать капитана 2-го ранга Невельского.
В тот же день, на основании положения о Сибири, я был произведен в следующий чин — капитана 1-го ранга и назначен для особых поручений к генерал-губернатору.
С такой инструкцией я 27 марта явился к Н. Н. Муравьеву в Иркутск, а 3 апреля вместе с М. С. Корсаковым, командированным в Охотск для наблюдения за переносом этого порта, отправился в Якутск и оттуда в Аян. Из Аяна на транспорте «Охотск» с 25 человеками команды прибыл 27 июня в залив Счастья, где и нашел Орлова, посланного сюда, как сказано было выше, по распоряжению генерал-губернатора. При Орлове переводчиками были гиляк Позвейн, знавший по-тунгусски, и тунгус Афанасий, говоривший по-русски.
