Ровно в полночь - Лаура Леоне

С упреком поглядывая на хозяйку, четвероногая команда неохотно покинула кухню. Девушка захлопнула за ними дверь и закрыла ее на задвижку.

– Ну наконец мы одни, – недовольно бросил Эли, когда Фиона тоже села за стол. Они так проголодались, что некоторое время ели молча. Эли не стал возобновлять волновавшую его тему до конца ужина и, только когда они перебрались в гостиную и расположились на ковре у зажженного камина с бутылкой ликера «Айриш крим», задал вопрос, не дававший ему покоя:

– А тебе известно, что стало с твоими родителями?

Плечи девушки напряженно застыли. Он уже решил, что она оставит его вопрос без ответа, но Фиона подняла голову и, встретившись с ним глазами, сказала:

– Меня бросили, когда мне было семь лет.

Эли недоверчиво смотрел на нее. Теперь он уже хотел знать все. Он пересел к ней поближе и бесстрастным тоном, чтобы Фиона, не дай Бог, не заподозрила его в жалости, спросил:

– Как это случилось?

Обычно она ни с кем не делилась своей тайной. И ему не было никакой необходимости знать об этом, а то, что он переспал с ней, не давало ему права устраивать ей допрос. Но сейчас Фионе вдруг самой захотелось рассказать ему все.

– Как-то раз мать пошла со мной в церковь. Она усадила меня на лавку и велела ждать ее возвращения. Мне было страшно оставаться одной, но она обещала вернуться и уверяла, что беспокоиться не о чем.

Фиона глубоко вздохнула и смотрела на огонь, вспоминая.

– Она дала мне письмо. Я тогда еще плохо читала и не смогла разобрать, что там написано. Потом она ушла. А я стала ждать. – Девушка взяла на руки Тидбита и тихо гладила его. – Я ждала ее очень долго. Люди приходили и уходили, но моя мать не возвращалась. Наконец кто-то заметил, что я давно сижу одна. Вышел священник и заговорил со мной.

Фиона невольно поежилась:

– Наверное, тогда я начала понимать, что произошло что-то ужасное. Я плакала и не хотела отвечать на вопросы. Священнику удалось отобрать у меня письмо. Он не сообщил мне о его содержании, а я не спросила. Выражение его лица ясно сказало мне, что меня ждут плохие новости.

– Она написала там, что оставляет тебя на попечение церкви? – хрипло спросил Эли. Ему представилась маленькая темноволосая девочка с широко раскрытыми от страха глазами, сидящая одиноко в церкви в ожидании матери, которая никогда к ней не вернется.

Фиона кивнула.

– Это была долгая отвратительная ночь. Отец Маккарен пощадил мои чувства и не сказал, что мать меня бросила. Он сказал, что мне придется пожить несколько дней в монастыре. Когда несколько дней растянулись на несколько недель, а мою мать так и не удалось отыскать, он был вынужден объяснить мне, что теперь монастырь будет моим постоянным домом.

– Ты поняла, что произошло?

– Нет. – Она вздохнула. – Прошло много лет, прежде чем я поняла. Долгое время мне казалось, что мою мать похитили или силой разлучили со мной. Я подозревала отца Маккарена и считала, что он прячет меня от нее. Потом, когда поняла, что она по собственной воле оставила меня, я стала винить во всем себя.

– Тебя не пытались удочерить?

– Нет.

– Почему? Я не хочу показаться циничным, но ты наверняка была красивой девочкой. Почему никто не захотел тебя удочерить?

Она подняла на него угрюмый взгляд.

– У твоих родителей было пятеро детей. Кто-нибудь из них был приемным?

– Нет.

– Очень редко люди, имеющие собственных детей, изъявляют желание взять чужих. А те, кто берет, как правило, хотят получить младенцев, а не больших детей. Чем старше сирота, тем меньше у него шансов обрести семью. Кстати, первые несколько лет своего пребывания в приюте я была совершенно невозможным ребенком и только потом, став уже подростком, примирилась со своим положением и попыталась приспособиться к новой жизни.

– Этот приют… он стал для тебя домом?

Эли вырос в нормальной семье и имел весьма смутное представление о жизни в сиротском приюте.

– Нет, пожалуй, нет. Конечно, мы там не голодали, и никто нас не мучил, как это пишут в книгах и показывают в фильмах. Это было что-то вроде школы-интерната, только жили мы там постоянно. Мне повезло: сестра Мэри Элизабет проявляла ко мне особенное внимание. У нее было столько дел, что она не могла стать мне настоящей матерью, но она очень старалась. Я до сих пор иногда пишу ей. А еще у меня была подруга, мы любили друг друга как сестры.

– И где она теперь?

– В Массачусетсе. Она очень рано вышла замуж, в основном ради того, чтобы иметь собственный дом. Но они до сих пор живут вместе.

Фиона больше ничего не добавила, но Эли показалось, что замужество ее подруги было не особенно удачным.

– И чем ты занялась, выйдя из приюта?

– Благодаря отцу Маккарену мне представилась возможность изучить гостиничное дело, и я рассудила, что с этой профессией у меня всегда будет крыша над головой. – Девушка невесело улыбнулась. – Для меня было настоящим шоком, когда управляющий отелем, в котором я работала, поставил меня перед выбором: либо я избавляюсь от своих животных, либо увольняюсь с работы.

– А тебе когда-нибудь показывали письмо, оставленное твоей матерью? – поколебавшись, спросил Эли.

Фиона кивнула:

– Когда мне исполнилось восемнадцать, отец Маккарен дал мне его прочитать. – Фиона продолжала гладить Тидбита. – Там просто говорилось, что она больше не может заботиться обо мне и поручает меня заботам церкви. Вот и все.

Сердце Эли преисполнилось жалости к девушке.

– А ты помнишь ее хоть немного?

– Совсем немного. Улыбку, запах. Помню, как мерзла по ночам. Ее звали Бриджит Ларкин.

– А ты не пробовала разыскать ее? – Хотя бы в этом он мог ей помочь. – Я бы…

– Сомневаюсь, что это возможно, Эли. Прошло уже двадцать лет. Отец Маккарен пытался найти ее, но безуспешно.

– Но…

– Нет, – решительно отказалась она.

– В твоей метрике говорилось что-нибудь об отце?

– Там было только имя – Майкл Джонс. И больше ничего – ни адреса, ни рода занятий, ни места рождения. Он мог быть кем угодно.

– Значит, она не оставила тебе никакого прошлого, – тихо сказал он.

– Да. В тот день, когда она бросила меня, моя жизнь началась с чистого листа.

Эли смотрел на собак и кошек, развалившихся на ковре по периметру всей гостиной. Всех их она приняла в свою семью.

– Теперь мне понятно, почему ты так огорчаешься, когда бросают животных.

– Это должно огорчать любого человека. А тебе не приходило в голову, сколько детей было бы брошено, если бы избавиться от них было так же легко, как от кошки или собаки? А сколько животных каждый год выбрасывают на улицу? – Голос ее звенел от волнения. – Я по крайней мере, став взрослой, сумела осознать, что мать меня бросила, и смирилась с этой мыслью. Но мои собаки никогда не смогут понять, почему их бросили. Поэтому они всегда будут бояться, что и я могу поступить с ними так же. Они припрятывают еду, очень страдают, когда их наказывают, и впадают в панику, когда теряются в роще или когда я отсутствую больше одного дня.