С неба - в бой - Иван Старчак

Чтобы запутать гитлеровцев, мы идем к своей стоянке не напрямик, а в обход. Передвигаться трудно всем, а мне особенно. Ноги наливаются свинцом, теряют чувствительность. Стараюсь не отставать, но силы быстро таят. Это не только усталость, а и результат потери крови.

Над снежным полем встает красное морозное солнце. Оно не греет, не дает тепла и кажется совсем не нужным. Неожиданно светило становится черным, перед глазами замельтешили белые, зеленые, желтые мотыльки. Я падаю…

Когда открыл глаза, над собой увидел Василия Мальшина. Из своей фляги он вылил мне в рот остатки спирта.

— Что же вы, товарищ майор, не сказали, что ранены? — с обидой произнес он.

Мальшин разрезал финским ножом мой валенок, меховые чулки-унтята и стянул жгутом ногу выше колена. Заметив, как Мальшин прикусил нижнюю губу, взглянув на мою ступню, я спросил:

— Что там?

Он не ответил.

Мне стало плохо. Сознание затуманилось. Слышал чьи-то знакомые голоса. Но чьи — определить не мог. Совсем рядом кто-то сказал:

— Осторожней, осторожней!..

Сперва я не понял, к кому это относится. Потом увидел носилки, сделанные из жердей и вещевых мешков. Оказалось, на них хотят уложить меня.

Я сопротивляюсь, прошу:

— Помогите подняться, сам пойду.

Ребята почему-то заулыбались, приподняли, подсунули под спину свое сооружение. Мальшин поправил на мне шапку, коротко кому-то бросил:

— Давайте!

Я поплыл.

— Не иначе, пурга будет, — заметил один из несших меня. — Вон как небо затянуло. И ветер гудит…

— Успеть бы до лагеря добраться, — отозвался другой.

Василий Мальшин сокрушался:

— Как же это я не уберег командира!..

Больше ничего не запомнилось: я надолго потерял сознание.

Позже фельдшер Саша Кузьмина рассказала:

— Я вас, Иван Георгиевич, никак в сознание привести не могла: только стонете да зубами скрипите.

Мне требовалась медицинская помощь, какую, увы, не мог оказать фельдшер, да еще во вражеском тылу.

Радист Суханов связался со штабом ВВС фронта, и через несколько часов к нам прилетел санитарный самолет. Товарищи разместили в нем нас с Сашей Кузьминой.

Машина поднялась в воздух. Это был восемнадцатый день пребывания нашего отряда во вражеском тылу.

Потом друзья рассказали, что они считали меня безнадежным. Кто-то даже вслух сказал:

— Жаль майора, не выживет.

Скорее всего, именно тогда и родился слух о моей гибели, докатившийся до 1-го бомбардировочного полка.

Глава пятая. Неужели отвоевался?

Госпиталь, куда меня привезли, находился на окраине Москвы, в одном из общежитий сельскохозяйственной академии. Он был эвакуационным. В нем оказывали первую помощь, затем отправляли в глубокий тыл. Задерживались здесь лишь те, кто считался нетранспортабельным. К их числу относился и я. Мое положение было очень тяжелым, и врачи не были уверены, что выживу.

Страшное слово «гангрена», которое профессор-консультант произнес шепотом, дошло до меня. В сознании мелькнуло: «Значит, все». Не было страха, была досада: бои в разгаре, а я отвоевался.

Я знал, что гангрена распространяется быстро и лишь нож хирурга может преградить ей путь. Ампутация… Мне было странно, что врачи говорят об этом так, будто это не касается меня. Я сказал:

— Ноги резать не дам!

Врач А. Е. Брум пристально посмотрел на меня:

— Понимаю, Иван Георгиевич, но…

— Все равно. Делайте что угодно, только не ампутацию.

Брум ничего не ответил.

Среди медицинского персонала здесь оказалось немало сестер из Минского окружного госпиталя. В хирургическом отделении, например, работала Нина Кузнецова, та самая, которая в июне 1941 года зашла в пятнадцатую палату и, успокаивая нас, пообещала:

— Провожу больных до Слепянки и вернусь за вами.

Но мы больше так и не видели ее. Я спросил:

— Что же вы за нами тогда не заехали?..

Кузнецова рассказала, как везла раненых. Бомбежка была жуткая. Все же добрались до Слепянки, а сдать людей некому. Вот и пришлось идти с ними на восток.

Я подивился мужеству девушки. Три месяца находилась она в пути, терпя лишения. Двигались в основном пешком. Тех, кто выбивался из сил, оставляли у надежных людей в деревнях и селах. Из сорока восьми линию фронта перешли тридцать два человека. Никогда ни они, ни их дети не забудут о подвиге скромной медицинской сестры. И когда в день 24-й годовщины Красной Армии я увидел Нину Кузнецову с только что полученным орденом Красной Звезды, от души поздравил ее с высокой наградой.

И теперь Нина Кузнецова, Феодосия Апухтина, Мария Кравченко и другие работники госпиталя делали все, чтобы облегчить страдания раненых воинов.

У меня сильно болели обмороженные ноги, и часто я не мог спать. Во время одного из таких приступов ко мне зашел начальник госпиталя. Увидев, что я бодрствую, он сказал:

— Все ясно: какой начальник, такие и подчиненные.

Я попросил объяснить, в чем дело.

— Десантники ваши высадились. Ночь на дворе, а они рвутся сюда. Не разрешил: думал, спите. Впустить или коменданта вызвать? Наверно, целая рота пришла.

Я попросил пригласить ребят. Очень хотелось повидаться с ними. В палату, рассчитанную на двоих, втиснулось человек тридцать. От парашютистов веяло холодом, смолой и дымом костров. Всего шесть часов назад они были еще на передовой. Я пытался расспрашивать их, но Анатолий Авдеенков приложил палец к губам:

— Молчите, товарищ майор, а то врач мигом нас выставит!

Пришедшие рассказывали о себе, о последних боях.

Анатолий Алексеевич Авдеенков

Я заметил, что многие из них старались не смотреть на мои неукрытые ноги, согреваемые мощными электрическими лампами. Мне так хотелось в этот момент встать и уйти вместе с ними. Словно читая мои мысли, Анатолий Авдеенков сказал:

— Ничего, товарищ майор, обойдется.

Дольше всех у меня задержались Мальшин, Авдеенков, Балякин и Карпеев.

Авдеенков сообщил:

— А ведь мы, Иван Георгиевич, чуть в пехоте не оказались. Когда перешли линию фронта, командир стрелковой дивизии хотел нас прибрать к рукам. Мне, говорит, во как разведчики нужны. Обещал командирами сделать. Выручил представитель штаба фронта.

— А сейчас куда направляетесь? — поинтересовался я.

— В Раменское. Там место сбора всех выходящих из вражеского тыла.

От Авдеенкова я узнал, что в нашем госпитале лежат восемнадцать десантников, в их числе Катя Швецова, которая была в группе Анатолия Левенца.

После ухода десантников я немного вздремнул. А утром новая радостная встреча — зашел начальник штаба ВВС Западного фронта генерал С. А. Худяков. Сергей Александрович сказал, что Военный совет доволен результатами действий десанта, хотя все получилось и не совсем так, как первоначально намечалось:

— В общем, ребята сделали все, что могли.

Худяков поведал также, что разгрому юхново-мятлевской группировки противника содействовал не только наш отряд. 18 января в район Знаменки, Желанья было выброшено четыреста пятьдесят парашютистов во главе с капитаном Суржиком. Они подготовили посадочную площадку, на которую приземлилось более полутора тысяч человек.

Генерал подробно обрисовал, как проходила эта операция.

— Правда, из-за погоды десантирование растянули на трое суток. Внезапности не добились. Но все равно получилось неплохо.

Я с интересом слушал Сергея Александровича, сам хотел поделиться с ним многим, но врач прервал наше свидание.

Позже, когда состояние моего здоровья несколько улучшилось, генерал навестил меня еще несколько раз, и мы подолгу беседовали о теории и практике применения десантов. В госпитале располагаешь вынужденным досугом, есть возможность привести в порядок мысли, подумать, обобщить. Осмысливая приобретенный опыт, пришел к выводу, что выбрасывать тактический десант и мелкие парашютные группы лучше всего ночью с малой высоты. И обязательно компактно. Все парашютисты должны хорошо знать местность, сигналы, свою задачу и задачу всего подразделения, уметь ориентироваться ночью, быть готовыми к действиям в отрыве от своего подразделения. Зимой 1941/42 года мы были недостаточно обеспечены средствами связи. В тыл врага часто приходилось летать только с одним радистом. Поэтому не всегда была возможность управлять группами оперативно.

Мы с генералом основательно разобрали действия парашютистов в тылу противника, и мне яснее представились наши успехи и промахи.

27 января 1942 года Сергей Александрович вошел в палату взволнованный, радостный.

— Добрая весть, Иван Георгиевич.

— Какая? Неужели Юхнов освобожден?

— Нет, не то.

— Что же?

— С орденом Ленина тебя поздравляю! Анатолий Константинович Левенец и Иван Михайлович Смирнов тоже этой награды удостоены. Да тут вот целый список, — Худяков протянул мне текст приказа войскам Западного фронта.