Темное прошлое человека будущего - Евгений Чижов

Услышав шаги в прихожей, я вспомнил, что Ирина выходила курить на лестничную клетку и, наверное, оставила дверь незапертой. Я знал, кто это, раньше, чем открыл глаза. Гурий был не один, вместе с ним в комнату вошли стриженный наголо с царапинами на подбородке и лысом черепе, продавший Некричу пистолет, и еще один, со свернутым набок носом. Гурий был в том же белом плаще, что и обычно. Несколько секунд он молча смотрел на меня и спящую с раскрытым ртом Ирину, потом сделал знак рукой, чтоб я поднимался. Стриженый кинул мне мои брюки со спинки стула. Я стал одеваться под их взглядами, запутался в штанах, потом никак не мог найти носок. Ступая по полу в одном носке, я заглядывал под кровать и под шкаф, разыскивая второй, и отчаянно думал: может быть, если он не найдется, они меня отпустят? Они почти не разговаривали между собой, очевидно, не желая будить Ирину.

Кое-как одевшись, я заметил, что криво застегнул рубаху, начал застегивать по новой и бросил. Мои пальцы стали какими-то тупыми. Тип со свернутым носом подтолкнул меня к дверям, я хотел в последний раз оглянуться на Ирину, но не решился. Молча мы вышли из квартиры, спустились по лестнице и сели в стоявшую у подъезда машину.

Машина была иномаркой и шла необыкновенно плавно; если бы не мелькание за окном, на которое я почти не обращал внимания, движения было бы вообще незаметно. Мы ехали через центр, точнее определить я не пытался. На улицах было много народа, в одном месте пришлось проезжать через разрозненную толпу, идущую прямо по проезжей части, мы проплыли сквозь нее, и я не разглядел ни одного лица, в другом месте улица была перекрыта цепью людей в форме. Мы свернули в направлении объезда, и здесь стоявший у обочины гаишник сделал нам знак остановиться. Стриженый вопросительно поглядел на Гурия, тот кивнул, сидевший рядом со мной тип со свернутым носом положил руку мне на колено. Машина затормозила, в открытое окошко передней двери просунулась ожидающая рука гаишника. Стриженый вложил в нее водительское удостоверение.

" Сейчас или уже никогда ",- подумал я и, кажется, сказал вслух что-то вроде: "Сейчас, сейчас, одну минуту… " – дернул за ручку двери и открыл ее. Державший меня не решился применить силу на глазах у милиционера, я вырвал колено из его пальцев и выскочил. Шаг из машины я делал как шаг в никуда, в пропасть.

Захлопнул дверцу, не оглядываясь, дошел до угла ближайшего дома, свернув за него, пустился бегом. Остановился в конце переулка, чтобы отдышаться, и, оглянувшись, увидел въезжающую в него машину со стриженым за рулем.

Я думал, что бежал долго и успел оторваться далеко, но машина была совсем рядом. Тогда я заскочил в узкую темную щель между стенами двух полуразрушенных домов, заваленную до высоты второго этажа горой рухляди и строительного мусора. Поднимаясь по грудам мусора все выше, я ждал, что сейчас в меня будут стрелять, и именно это ожидание придавало смелости, когда я переходил по гнилым доскам, перешагивал через провалы, наступал на прогибающиеся под ногой листы фанеры. Оно помогало мне сохранить равновесие на узких ребрах бетонных плит и не разбиться, когда, перебравшись через вершину мусорной горы, я прыгал, спускаясь, с одной плиты на другую. Страх заменил мне мой никуда не годный вестибулярный аппарат и сгущал вокруг меня воздух при прыжке.

Среди выброшенных вещей я заметил тахту из кабинета некричева отца, на которой мы когда-то лежали с Ириной. Может быть, Гурий выкинул ее сюда после ремонта, а может, это была другая тахта, точно такая же. Так или иначе она показалась настолько знакомой, что захотелось спрятаться за ней, забиться, сжаться и, сидя на корточках, обняв руками колени, выжидать, оглохнув от стука собственного сердца, – вдруг да пройдут мимо, не заметив. Но, оглянувшись на карабкающегося за мной Гурия и двух других, я не решился, почувствовав, что нужно как можно скорее выбираться из этой щели, слишком подходящей для того, чтобы стать моей могилой. Кругом было еще много старых предметов мебели, похожих на вещи из некричевой квартиры, которыми погнушался Лепнинский, разломанных на части или перевернутых вверх ногами, но я не успел как следует рассмотреть их. Мне было не до того. Выйдя из щели, я оказался на площади перед метро "Киевская". Свалка громоздилась темной горой у меня за спиной, оглянувшись, я не сумел разглядеть между стенами домов ничего, кроме приближающегося белого пятна плаща Гурия.

На площади у метро было почти пусто, зато в вестибюле станции неожиданно оказалось битком народу, и я почувствовал себя спокойнее. Но когда протолкался к контролеру и протянул ему проездной, мои преследователи – мне это было видно через головы

– уже вошли на станцию. Контролер поглядел на проездной, потом на меня и сказал:

– Что это вы мне показываете? Он же у вас давно просрочен!

Вот оно! Вот когда некричев проездной обнаружил наконец свою поддельность, в которой я никогда не сомневался! Когда каждая минута может стоить мне жизни!

Я оставил проездной в руках контролера и, не оборачиваясь, пошел к эскалатору. Он попытался схватить меня за рукав, но я вырвался . Он закричал:

– Стой! Стой, говорю! – И засвистел в свисток.

Откуда-то появился милиционер, и контролер стал показывать ему на меня пальцем. Но я уже успел ступить на эскалатор, и плотная людская масса сомкнулась за мной.

Впереди меня, как и позади, люди стояли в два ряда, многие были с чемоданами и сумками, очевидно, с Киевского вокзала, пробраться между ними было невозможно. Эскалатор полз мучительно медленно, я ощущал себя на нем мухой, увязшей в меду. На свете нет ничего медленнее движения эскалатора, когда за тобой гонятся по пятам! Лампы наплывали одна за другой, белые светящиеся пустые шары, им не было конца. Поднимаясь на носках, я не видел ничего, кроме уходящей вниз бесконечной череды затылков. Утешало только то, что и мои преследователи должны были так же, как я, застрять в этой человеческой каше. Пока мы вместе сползали в состоящей из людей лавине, они не могли ко мне приблизиться, и я был в безопасности.

На станции оба поезда только что отошли, и, чтобы не терять времени на ожидание, я свернул в переход. Здесь было посвободнее. Несколько спин в пиджаках и плащах двигались впереди меня, но, хотя они шли, не ускоряя шага, а я спешил как мог, обогнать их мне не удавалось. То с одной, то с другой стороны я пристраивался, чтобы обойти их, но всякий раз те же спины снова оказывались передо мной. Наконец я увидел приоткрытую дверь в стене с надписью "Служебный вход " и, войдя, сразу понял, что это та самая дверь, про которую мне рассказывал

Некрич.

За ней было две комнаты, одна со стендом, на котором большими буквами было написано "Доска объявлений ", в другой вдоль стен стояли железные шкафы в человеческий рост. Между ними я нашел еще одну дверь, но, толкнув ее, обнаружил, что она закрыта.

Мысль о том, что это ловушка, возникла мгновенно. Страх, рассосавшийся было в судорожной спешке, как бы растекшийся по всему телу и ставший почти уже привычным фоном каждого шага, вновь сгустился в груди и стал подниматься к горлу. Я налег на дверь плечом – она немного поддалась. Я надавил сильнее, еще сильнее, и мне удалось отжать ее достаточно, чтобы протиснуться . Спустившись по железной лестнице, я пробежал по длинному узкому коридору, выкрашенному зеленой краской с пупырышками, как гусиная кожа, выходящему на площадку еще одной лестницы. В конце концов я очутился у лифта. Здесь снова был тупик. Кнопка вызова была вырвана, как это часто бывает в незапирающихся подъездах, вместо нее в стене зияла круглая черная дыра. Я погрузил в нее палец и нажал на что-то, провалившееся в глубину. Я жал снова и снова, палец все глубже уходил в дыру, но лифт не появлялся, я старался напрасно – а сзади уже приближалась, нарастая, дробь тяжелых шагов. Приложив ухо к двери лифта, я слышал, как скрипели в глубине шахты железные тросы – это был скрип сухожилий растягиваемого ожиданием времени, нескончаемо длящейся минуты.

Наконец лифт остановился, двери раскрылись. Я втиснулся в полутемный ящик между двумя коренастыми женщинами в оранжевых жилетах и наугад нажал кнопку этажа. В последний момент перед тем, как дверям сомкнуться, я успел увидеть спускавшегося по лестнице Гурия. Правая рука его была засунута в карман брюк, отбрасывая назад полу распахнувшегося плаща.

Служебный лифт был узким, предназначенным от силы для двух человек, и низкорослые коротко стриженные женщины стиснули меня с обеих сторон так, что не пошевелиться. Входя, я не рассмотрел в полутьме их лиц и теперь видел только макушку и широкие скулы той, что стояла передо мной. Приглядевшись, я обнаружил, что под оранжевым жилетом на ней ничего больше нет, а сам жилет застегнут всего на одну пуговицу и распираем не умещавшейся в нем необыкновенно большой грудью. Женщина была широкоплечей, габаритами полного тела, крупной головой и выпуклым лбом похожей на огромного неуклюжего младенца. Голова ее была опущена, словно она не осмеливалась поднять на меня глаза. При этом ее грудь давила на меня все сильнее, а сзади я ощущал такое же упругое давление второй пассажирки лифта. Тяжело дыша, она возилась у меня за спиной. Ее мягкие руки обнимали меня, и, якобы ища спички, чтобы закурить, она шарила почему-то по моим, а не по своим карманам. Вскоре ее неуклюжие пальцы добрались до ремня и принялись вслепую возиться с застежкой.