Бессмертный флагман (Чкалов) - Анатолий Маркуша

Тринадцать часов полета остаются позади. Высота — 3 тысячи метров, внизу — белая овчина, вверху — яркое, слепящее солнце, впереди — неизвестность.

Темнеет. Высота — 4 тысячи метров. Снова облака. Температура в кабине падает, — 24°. Чертовски холодно, холодно даже в меховой одежде. И снова слепой полет, и снова обледенение — самый страшный враг всех летчиков, а полярных в особенности. Кажется, будто время останавливается, будто оно тоже замерзает.

19 часов по Гринвичу. Самолет летит в ослепительных солнечных лучах. Беляков определяется. Скоро Земля Франца-Иосифа.

Высота — 4300. Чкалов ведет машину точно по 58-му меридиану. На север.

Встречный ветер, как показывают штурманские расчеты, достигает 50 километров в час. Это немало, а для «АНТ-25», крейсерская скорость которого не превышает 165 километров в час, это даже очень много. Падает путевая скорость, горючее убывает куда быстрее, чем хотелось бы.

Наконец наступает 19 июня.

4 часа 42 минуты. Полюс позади. Кругом юг — впереди, слева, справа…

«АНТ-25» «скатывается» с вершины мира по 123-му меридиану. Беляков радирует: «Перевалили полюс — попутный ветер — льды открыты — белые ледяные поля с трещинами и разводьями — настроение бодрое».

Слово Г. Ф. Байдукову:

«Высота 5 тысяч метров. Лицо Чкалова выражает боль, он растирает сведенную левую ногу. Зная, как неприятно ощущение судороги, тороплюсь сменить его».

11 часов. Высота 5700. Температура — 30°. От каждого неосторожного движения самолет просаживается, теряя высоту. Снова облака, снова слепой полет. На крыльях нарастает ледяная корка. И выше нельзя, приходится снижаться до 3 тысяч метров. Впервые за 36 часов непрерывной работы мотор получает некоторую передышку.

Неожиданно на лобовое стекло что-то брызнуло, и сразу же стекло покрылось коркой льда. Байдуков финкой счищает лед, просунув руку в крошечную форточку. Поплавок, указывающий уровень жидкости в системах охлаждения, исчез. Есть опасение, что кончилась охладительная спиртовая смесь. Воды! Скорее воды в расширительный бачок, иначе ничего не стоит сжечь мотор.

Чкалов бросается к запасному баку. Вода замерзла.

Беляков взрезает резиновый мешок с питьевой водой. Лед…

К счастью, подо льдом обнаруживается немного воды… Заливают в бак, добавляют остатки чая из термосов. Поплавок показывается. Все в порядке…

Высота 3 тысячи. Облачность кончилась. Беляков определяется. Остров Бенкса. Это уже земля Канады.

Пройдено 6200 километров.

18 часов, внизу Большое Медвежье озеро. Байдуков радирует:

«Всем… Штабу перелета… Понимаем, как вы беспокоитесь. Но поймите и нас: полет проходит четко, но не так просто. Тяжких часов было немало. Над Канадой пока ясно и тихо. Трудное побороли, рады, что в основном уже выполнили задание своего правительства и своего народа».

И снова ухудшение погоды. Приходится сворачивать вправо и выходить к побережью Тихого океана.

Высота 5500. Кислорода остается все меньше и меньше.

Высота 6100.

Кончается 19 июня.

24 часа по Гринвичу. Беляков передает записку Чкалову: «Кислород кончился». Приходится снижаться.

И снова полет в облаках.

У Чкалова идет носом кровь. Беляков впадает порой в полуобморочное состояние…

Высота 4500. «АНТ-25» приближается к государственной границе Соединенных Штатов Америки.

20 июня. 15 часов по Гринвичу. Внизу Портленд. Экипаж находится в полете почти 62 часа. Дождь.

Байдуков заходит на посадку…

Слово Чкалову:

«Я первым вышел из кабины. Сделал несколько нетвердых шагов, закурил. Обращаясь к американским солдатам, по-русски говорю:

— Притащите колодку!

Меня, конечно, не поняли. Начинаю объяснять пальцами. Сообразили. Колодка принесена. Положили ее под правое колесо. Егор (Байдуков. — А. М.) завернул к ангару, подрулил к воротам. Ко мне подбежал офицер и с криком: „Здравствуйте!“ — стал жать мне руку».

Видите, как все просто, — здравствуйте, прилетели…

Важная подробность, мимо которой прошли почти все биографы Чкалова, и даже Георгий Филиппович Байдуков, видимо из скромности, упомянул вскользь: посадку на земле Америки выполнял второй пилот — Байдуков, а командир корабля Чкалов сидел в это время на масляном баке и волновался, и в последний момент крикнул:

— Газ! Газ давай!..

Не знаю, кто еще из командиров кораблей способен был бы отдать такую посадку после такого перелета своему второму…

Лирическое отступление.

20 июня в 19 часов 30 минут по московскому времени чкаловский экипаж приземлился в Соединенных Штатах Америки. В этот день мне исполнилось шестнадцать лет и почти в тот же час, когда Валерий Павлович устанавливал первые контакты на Американском материке, жестами объясняя, что ему нужна колодка, совершилось мое практическое вступление в авиацию — я выполнил первый прыжок с парашютом… Надо ли говорить, какой гордостью переполнилось тогда мальчишеское сердце, сколь значительным казалось это ничтожное, как я теперь понимаю, событие — парашютный прыжок, и как я был счастлив, что начинаю именно в такой день!..

А спустя некоторое время я зашел в двадцать восьмую квартиру нашего дома. В этой большой неуютной коммунальной квартире в числе прочих обитателей жил Эммануил Ильич Гец. Был он худым, некрасивым, странноватым человеком: держал в своей единственной комнате большущий аквариум с золотыми рыбками, пушистую собачонку, кота, черепаху; над шкафом и столом свободно порхали штук пятнадцать волнистых попугайчиков, повсюду оставлявших свои следы. Почему-то все мальчишки нашего дома называли Эммануила Ильича запросто Моней, и ему это нравилось. Моня был печатником наивысшей квалификации, известным в своем мире специалистом. И вот я зашел к нему в дом и увидел: на круглом обеденном столе лежит огненно-красный альбом, к обложке его приклеен белый прямоугольник и в нем написано «Штурманский бортовой журнал самолета № 025». Нет, в обморок я не упал, но голова у меня пошла кругом. Вытерев руки об штаны, открыл бортжурнал и увидел:

«Вес самолета при вылете 11 180. На горке предполагали долить 65 кг (90 л) горючки, но не долили, так что конец горючего будет по показании 11 460 (наяда). Оторвались против главн. входа…»

Запись была выполнена фиолетовыми чернилами четким аккуратным почерком. В подлинности журнала я не усомнился ни на секунду. Глупо улыбаясь, спросил:

— Откуда это?

— Что, здорово сработали? Валерий Павлович одобрил, — довольным голосом ответил на мой вопрос Моня.