Миссурийские разбойники - Густав Эмар

— Ну вот, мы и пришли, пойдемте же в нашу хижину.

— Погодите, это еще не все.

— Что же еще такое?

— В пятидесяти шагах отсюда наши собаки кое-что разнюхали. Я пошел по следам и — как вы думаете, что же я открыл? Нет, никогда вам не угадать.

— Что же такое… — медведя? — спросил Сэмюэль Диксон.

— Я предпочел бы медведя, клянусь честью охотника, но это был не медведь. Я нашел человека, и белого; он лежал на земле без чувств со страшно пробитым черепом — эту рану он, как видно, получил при падении; на его левой руке была царапина от пули. Его лошадь спокойно щипала траву близ него. Вероятно, на этого путешественника напал исподтишка индейский разбойник. Мне даже показалось, что я слышал выстрел; близость собак заставила мошенника бежать, потому что по беспорядку в одежде путешественника можно предположить, что его хотели ограбить, но не успели.

— Вы оказали ему помощь?

— Надо было, не мог же я оставить его умирать над рвом, как лютого зверя, хотя, может быть, это и лучше было бы сделать, — докончил он, покачав головой.

— И это вы, Шарбоно, так говорите? — воскликнул Клинтон с упреком.

— Но мне кажется, что вы хорошо меня знаете, мистер Джордж. Ну так слушайте же: лицо этого человека мне не нравится; хоть оно и очень красиво, но от его выражения я невольно вздрогнул, а уж вам-то известно, что меня не легко выбить из колеи. Невольно я чувствую неодолимое отвращение к человеку, которого никогда прежде не видел. Ну вот, и эти собаки — ведь, кажется, немудреный зверь, а и они тоже, как и я. Мне стоило большого труда, чтобы они не растерзали его. А уж Надежа из себя выходила, точно бешеная, так и бросалась загрызть его. Ну, а у собак верный нюх, он никогда не обманывает их, это Бог наградил их инстинктом, чтобы они умели отличать добро от зла.

— Все это очень хорошо, Шарбоно, но этот несчастный с мучительной раной близок к смерти, это наш ближний, которому мы должны оказать искреннее милосердие. Закон человеколюбия повелевает помочь страждущему.

— Я это знаю и потому обмыл его раны, сделал перевязку и заботился о нем, как о самом себе или о своих собаках. Но это все равно, помяните мое слово, мистер Джордж, мы укрыли у себя будущего врага.

— Господь милостив! А когда бы и так, Шарбоно, мы все равно обязаны исполнить свой долг.

— Воля ваша, мистер Джордж, но я все равно не буду спускать с него глаз.

— А где лежит этот несчастный?

— Вон там, в зарослях дуба. Перевязав его раны, я выстрелил наудачу, в надежде, что вы меня услышите.

— Он ничего вам не говорил?

— Как можно! Он и в чувство еще не приходил. Ведь он потерял много крови из двух ран.

— Так поспешим к нему, и если собаки настолько враждебно к нему относятся, так прошу подержать их, чтобы они не натворили бед.

— Будьте спокойны, мистер Джордж, я отвечаю за их благоразумие. Ну, пойдем, красотка моя, да полно ворчать, а не то и мы рассердимся.

Охотник отправился в путь, сопровождаемый с обеих сторон огромными собаками; всадники следовали за ним.

Через несколько минут они достигли дубовой рощи. Раненый лежал без движения; собаки зарычали, увидев его, но по знаку Верной Опоры они замолчали и улеглись в стороне.

Джордж Клинтон и Сэмюэль Диксон сошли с лошадей и приблизились к раненому незнакомцу.

Это был человек лет тридцати пяти, высокого роста, стройный и изящный; лицо его покрывала смертельная бледность, его тонкие и правильные черты были редкой красоты, как заметил охотник; черные, как смоль, волосы, длинные и волнистые, обрамляли лицо и в беспорядке ниспадали на плечи, густая черная борода скрывала нижнюю часть его лица, крупный чуть приоткрытый рот с тонкими губами выказывал великолепные ослепительной белизны зубы, большой с горбинкой нос придавал его физиономии выражение жестокости, его глубоко посаженные глаза были сомкнуты длинными ресницами, а над глазами выделялись густые черные брови, сросшиеся на переносице.

Наружность этого человека внушала невольное отвращение, чувство, похожее на холод, страх и омерзение при виде ядовитого гада, а между тем этот человек был и красив и изящен; покрой его платья был безукоризнен, его оружие крайне дорогой цены, конь породист — словом, все в нем обличало человека высшего общества, и — странная вещь — все эти подробности усиливали отвращение к нему. Невольно возникал вопрос: зачем этот человек появился в диком краю? Какая могущественная причина могла увлечь его в такую глушь, далеко от образованного и изящного мира, в котором ему, по богатству и по положению, предназначено было играть значительную роль.

Все эти размышления разом промелькнули в голове американцев, стоявших над ним.

— Гм! — проворчал Сэмюэль сквозь зубы. — Не знаю почему, но лицо этого человека мне не по вкусу.

— Да и мне не больше того, — также проворчал Джордж, — но разве это причина оставить его без помощи умирать?

— Разумеется, нет, — возразил Сэмюэль с живостью, — и если Бог бросил его на нашей дороге, следовательно, Его воля, чтобы мы ему помогли.

— И я так думаю. Итак, примемся за дело, и будет на все воля Божия!

— А далеко ли мы находимся от вашего жилища?

— Да еще с милю будет. Не так ли, Шарбоно?

— Да, около того.

— Как же нам его перенести? Ведь это довольно трудно, если нет носилок.

— Изготовление носилок займет много времени, — отвечал охотник, — а вы предоставьте эту заботу мне.

— Очень рад, но хотелось бы наперед знать, какие меры вы собираетесь принять.

— А вот увидите, мистер Джордж: я сяду на лошадь этого незнакомца, а вы поднимите его и положите передо мной; я стану поддерживать его и потихоньку доберусь с ним до вигвама. Что вы на это скажете?

— Отлично.

— Ну, так поднимите же его.

Шарбоно вскочил на лошадь, которую привязал к дереву, чтобы она не ушла, потом взял повод в руку и принялся ждать.

Джордж с Сэмюэлем Диксоном осторожно подняли раненого, все еще не приходившего в сознание, и тихо положили его на шею лошади.

Шарбоно положил его голову себе на грудь и тихим шагом направился к хижине.

Более часа потребовалось для такого переезда.

Хижина, или вигвам, как называл ее канадец, была очаровательным домом на вершине холма, у подножия которого протекал быстрый ручей, окружавший его как бы серебряной лентой. Вокруг дома возвышался высокий частокол.

— Но ваша хижина просто очарование! — воскликнул Сэмюэль Диксон, едва заметив хорошенький домик, выглядывавший из-за группы деревьев. — Вам тут, должно быть, очень удобно.

— Да ведь я уже говорил вам, старый друг, что у меня все есть — недостает только счастья.

— Ну, потерпите немножко, мы пополним и этот недостаток.