Таганай - Николай Феофанов

и теперь в глубине ельника не было видно почти ничего. Хорошо, что хоть снег белый лежит, иначе вообще труба! Колямбо посмотрел наверх, где в прорехах крон хвойных деревьев проглядывало задернутое облаками небо. На часах – пять сорок. Все, это уже точно можно назвать – стемнело.

Он как-то неприятно поежился на ходу от таких мыслей. Первоначальный пыл общественно значимого дела стал испаряться, ему на смену спешило чувство обеспокоенности. В это время лес был как-то по-особому тих. Только скрип от шагов Колямбо. Он не снижал темпа, но теперь очень настороженно озирался вокруг. Пока страх не успел овладеть им, и за каждым кустом на данный момент не виделись странные пугающие тени, но отчего-то казалось, что до этого совсем недолго. Нервная система Колямбо напрягалась все больше. И чтобы не заморачиваться о всякой ерунде, он решил размышлять на другие темы.

«Так, я иду уже почти час».

Справа раздался треск от упавшего под тяжестью снега высохшего сучка. Колямбо резко развернулся в сторону звука, одновременно вздрогнув всем телом. Но, успев уловить глазами последнюю стадию пикирования предмета, облегченно выдохнул.

«Долбанные сучкИ!»

Он зло глянул на ель, только что оставшуюся без одной из своих частей.

С минуту Колямбо шел в отрешенном состоянии, внезапно забыв про все вокруг.

«Так, ладно, о чем я хотел подумать-то? Ах, да. Значит, я шагаю уже час времени, при этом быстро шагаю. А до скал мы добрались, насколько я помню, за два часа, – он намеренно протянул последнее слово, пытаясь уловить, что он этим хочет сказать. – Хотя нет, это до развилки у речки мы шли два часа, а потом еще минут двадцать чапали вверх по склону к Братьям. Значит, два часа двадцать минут, в общей сумме. Иду я всяко энергичнее, чем мы шли днем. Следовательно, до лагеря осталось еще, как минимум, час ходьбы. Да, еще час. – Он довольно покивал головой. – Ну и нормально, не так уж и далеко. Вот только темно, зараза. Не видно здесь ничего!».

Ему вдруг захотелось сказать последнюю фразу вслух.

– Не видно тут у вас ничего!

От такой неожиданной бравады Колямбо стало легче и веселее, и он в голос рассмеялся своим хрипловатым ироничном смешком:

– Ну, где здесь ваши мишки или прочие зверушки? А?

Ему никто не ответил.

– Мишки, м-да. Кстати, а почему ты сказал мишки? – спросил он сам себя. – А черт его знает! – он практически прокричал это на полную мощность.

И вдруг от звуков своего не ко времени вырвавшегося крика Колямбо стало очень страшно. Как будто этим он мог разбудить какие-то неведомые силы, так мирно спавшие до неаккуратных возгласов. Колямбо даже остановился, ему показалось, что недалеко только что раздался подозрительный тонкий свист.

– Это что? – еле шевеля губами, почти неслышимо произнес он.

Слух напрягся, пытаясь уловить малейший намек на опасность. По верхушкам деревьев промчался ветер, отчего вниз полетели мелкие высохшие ветки и хвоя. И хотя их шуршание мешало различать посторонние шорохи, возвращение давно не появлявшегося ветра, заставило отхлынуть внезапно возникшее у Колямбо ощущение присутствия рядом чего-то недоброго. Он еще раз взглянул в сторону, откуда предположительно прилетел свист, и двинулся дальше, постепенно ускоряя шаг и отряхивая с себя продолжавший валить снег.

Глава пятая. Утро на холме и ночной лес

Шакулин медленно всходил по ступеням управления, не спеша расставаться с ощущением летней утренней свежести, царившей на улице. Еще совсем неяркие почти прозрачные лучики солнышка приятно освещали ясное голубое небо.

Рядом с главным входом стояли какие-то два человека, оживленно обсуждавшие жутко актуальную для них тему. Шакулин еще подметил про себя, что никогда их здесь не видел, хотя мало ли людей бывает около здания конторы, он не обязательно должен всех знать. Бросив последний взгляд на улицу, лейтенант преодолел завершающую из восьми ступеней крыльца, и направился было к двери, когда сзади его окликнул Листровский.

– Сергей, скорее в машину! – капитан стоял рядом с черной «Волгой», всем видом показывая, что дело срочное.

– А что случилось, Евгений Палыч?

– Давайте в машину, я не могу здесь орать для всеобщего сведения о том, что случилось.

– Понял, иду! – откликнулся Шакулин и устремился к машине.

«Волга» тронулась, сходу набрав приличную скорость.

– О, ничего себе! – удивился вслух лейтенант. – Мы на таких парах можем случайно за пределы города вылететь.

– Нам как раз за пределы города и надо, – проговорил Листровский. – Утром в лесу нашли еще одно тело, по косвенным признакам, это наш клиент.

Шакулин в раз переменился в лице, все приятное, с чего начинался его сегодняшний день, тут же улетучилось. Немного поразмыслив, он пощелкал передними зубами и спросил:

– Где нашли?

– Да, тут, недалеко, на окраине.

– Почти у города?

– Я бы вам сказал, где именно, только мало соображаю в названиях местных районов, совсем чуть-чуть осталось.

Шакулин в нетерпении покачался на сиденье.

– А вы уже были на месте, Евгений Палыч?

– Был, – твердо и как-то почти бесстрастно ответил Листровский.

Машина остановилась на окраине частного сектора, которым заканчивался в северо-восточную сторону Златоуст. Буквально в двадцати метрах от деревянных домов протекал ручей, за ним начинался длинный подъем вверх на лесистый холм.

– Нам туда, – Листровский показал пальцем на небольшую группу людей, толпившихся где-то на середины подъема, прямо на грунтовой дороге, проделанной за многие годы взбиравшимися на холм грузовыми машинами.

Из ближайшего огорода пропел петух.

Лейтенант огляделся вокруг. Примерно восемь-девять домов в один ряд образовывали эту окраинную улицу. Рядом с одним из них на лавочке сидела пара старушек, видимо, растревоженных событиями, происходящими у них под носом. Сам холм был достаточно густо одет в пальто из высоких сосен, неподвижно стоявших ввиду полного отсутствия ветра. Каменистый ручей, шириной в два-три метра, протекавший прямо у подножия, образовывал как бы естественную границу между территорией, занятой людьми и территорией, где люди еще не могли чувствовать себя, как дома. Потому что, то была не их территория, то была территория, принадлежавшая лесу.

Шакулин снова взглянул на обозначенную Листровским минуту назад группку людей.

– Надо же, зверюга! Так близко подобрался! – еле слышно, для себя самого, проговорил он.

Капитан, расслышавший слова, только бросил на коллегу внимательный взгляд. Они зашагали наверх.

На небольшой полянке чуть в стороне от дороги, ведущей в подъем, лежало тело мужчины лет сорока. Точнее лежало то, что от него осталось. Вся область живота была буквально выедена, все внутренности перемешаны. Ноги и руки же – абсолютно целы, а вот на лице виднелись отчетливые глубокие ссадины и огромных размеров