Тудор Аргези - Феодосий Видрашку

пел на своем труднопонятном языке тоскливую до боли песню. Небольшая комната наполнилась дымом, и собеседники, не сговариваясь, встали и вышли на улицу. Было совсем тихо, со стороны озера тянуло приятным холодком, а снежная шапка Альп, легендарный Монблан касался самой луны, и с его вершины, казалось, устремлялись вниз потоки бенгальских огней. И эти альпийские нетающие снега доносили до Али таинственный говор далекой родины. Они долго бродили по узким улицам, вдоль невысоких домов Женевы, в которых уже давно спали чиновники и часовщики, торговцы и фабриканты медикаментов. Завтра рабочий день, и надо за ночь выспаться, невыспавшемуся нечего на работу ходить. Вначале, когда только приехал сюда, Аргези удивлялся этому общему распорядку швейцарцев, потом удивляться перестал, но сам никак не мог к нему привыкнуть. Они говорили о том, о сем, снова закурили и не заметили, когда вышли из района Павильонных улиц и оказались на более широкой улице, дома которой еще хранили запах свежей извести и краски.

— Я каждый вечер уже много лет делаю этот круг, перед тем как ложиться, — сказал Али. — Легче засыпаю после прогулки. Привык. Кругом все спят, а я гуляю. В прошлом году вот в этом доме, вижу вдруг, одно окно светится. Я очень удивился. Но окно светилось и завтра, и послезавтра, и через месяц светилось, и через два месяца. Подумал: наверное, хозяева уехали или, может быть, заболели, в больнице лежат и забыли свет погасить. Потом однажды вижу — не горит. Вернулись хозяева, значит. А в следующий вечер выхожу, вижу — опять горит. Уж, знаете, я от природы нелюбопытный. А тут, думаю, спрошу квартального. Того, видно, не я первый об этом спрашивал. Ответил: «Да там один русский чудак все пишет и пишет. Говорят, хочет перевернуть мир».

За тем освещенным окном работал Ленин.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

В России бушевала революция. Ленин выехал из Женевы.

«Настроение, по всем признакам, нарастает. Взрыв неминуем и, может быть, недалек. Свеаборгские и кронштадтские казни, расправы с крестьянами, травля трудовиков — членов Думы — все это только разжигает ненависть, сеет решимость и сосредоточенную готовность к битве. Больше смелости, товарищи, больше веры в силу обогащенных новым опытом революционных классов и пролетариата прежде всего, больше самостоятельного почина! Мы стоим, по всем признакам, накануне великой борьбы. Все силы должны быть направлены на то, чтобы сделать ее единовременной, сосредоточенной, полной того же героизма массы, которым ознаменованы все великие этапы великой российской революции. Пусть либералы трусливо кивают на эту грядущую борьбу исключительно для того, чтобы погрозить правительству, пусть эти ограниченные мещане всю силу «ума и чувства» вкладывают в ожидание новых выборов, — пролетариат готовится к борьбе, дружно и бодро идет навстречу буре, рвется в самую гущу битвы. Довольно с нас гегемонии трусливых кадетов, этих «глупых пингвинов», что «робко прячут тело жирное в утесах».

«Пусть сильнее грянет буря!»[25] — писал Ленин в статье «Перед бурей».

Нарастание революционного настроения в России ощущалось и здесь, в Женеве. О статье Ленина «Перед бурей» Аргези узнает из споров своих русских товарищей. Он продолжает встречаться с ними в столовой «Темпе-ранца» на улице Каруж, ездит в Берн, в Цюрих слушать рефераты, старается узнать новости о происходящем в России.

Идут тревожные вести и из дома. Письма с родины приносят горькие сообщения. Аргези пишут о развернувшейся в стране кампании «оздоровления румынского духа». Ее возглавил Николае Йорга. Профессор противился переводу на румынский язык произведений иностранной литературы, поскольку она, эта литература, представляла, по его мнению, опасность для сохранения чистоты румынского духа. 13 марта 1906 года в Бухаресте разразился крупный скандал, окончившийся кровопролитием. Группа самодеятельных артистов должна была дать на сцене Национального театра большое представление на французском языке. Йорга призвал бухарестских студентов организовать на площади перед театром демонстрацию протеста против «осквернения первой сцены страны». Студенты двинулись к театру с пением песни «Пробуждайся, румын!» и учинили беспорядок, требуя отмены спектакля. Дело дошло до вмешательства войск. В том же году Йорга организовал «Общество чистокровных румын».

Русская революция оказала огромное влияние на крестьянское движение в Румынии. Судя по газетам и письмам Галы, страна кипит, и, если взорвется, никто уж не будет в состоянии успокоить. Так думал Гала. У него еще не было представления о том, что для «успокоения» революций власть имущие всех стран объединяются и помогают друг другу.

Так они «успокоили» и первую русскую революцию.

В феврале 1907 года поднялось крестьянское восстание в Румынии. Оно возникло на севере и вскоре охватило всю страну.

Газеты сообщали, что в парламенте на холме Митрополии депутаты правящей партии и депутаты оппозиционной партии, которые до сих пор разыгрывали между собой комедию демократии, единодушно решили усмирить восставших.

«Вершина нашей социальной пирамиды, — писал Гала, — закачалась от страха, гнев против бедных наполнил верхушку новой энергией… Непосредственная опасность сблизила бывших противников, они побратались. Вожди партий обнялись и расцеловались! Все присутствовавшие при этом прослезились. Несчастное крестьянство, вздрогни! Твои хозяева, оставив в стороне междоусобные распри, пошли общим фронтом против тебя!»

Гала Галактион обращается к лицейскому другу Иону Дуке, ставшему генеральным директором румынского банка, и просит помочь ему организовать группу священнослужителей, которые готовы разъехаться по стране, созывать верующих помещиков и власть имущих и просить их о милосердии.

«Бедный, наивный Гала!» — воскликнет Аргези.

Поэт-изгнанник далек от того, чтобы взывать к милосердию кровопийц.

События 1907 года тревожили Тудора Аргези всю жизнь. Кровь 11 тысяч расстрелянных крестьян обжигала его, горела неугасимым пламенем. Почти через пятьдесят лет уже в преклонном возрасте поэт завершает цикл стихов, объединенный общим названием «1907».

«…Вдруг в Стэнилешть, Флэмынзь и в Ходивое рванулось к небу пламя, хрипло воя… Так из селения в селенье бежало пламя в исступленья. Охватывали яростно пожары боярские хоромы и амбары… О боже! Помоги! Страна восстала!»

В популярном, всем близком и знакомом ритме народной дойны поэт слагает легко запоминающиеся, проникновенные стихи:

«Для господ народ — что мухи: к нашим стонам баре глухи… Коль избавят от расстрела, то взамен — хитро, умело — ткут из шелка паутину, заползают в середину и сидят, и ждут все вместе пауками в Бухаресте, чтоб при первом же улове пососать бедняцкой крови…»

«В сраженье со страною бояре победили, они в могильный саван деревни обрядили,