Совсем другая сторона - Мария Галина

— Зажгла? — не оборачиваясь, спросил Хаарт, — А теперь, принеси их сюда.

Я взяла плошку. Капли горячего воска потекли мне на пальцы и я невольно вздрогнула.

Я поставила плошку на пол, рядом с креслом Хаарта — в том углу, где он сидел, больше некуда было ее поставить, — и сама села тут же.

Щурясь от света, он медленно протянул руку к живому огню и тут я увидела, что они с ним сделали.

— Ну да, — кивнул он, — Им очень нужно было знать, как попасть обратно. Поэтому они…

— Они пытали тебя?

— Ну, в общем, они так старались… Я провел бы их через Проход, если бы мог — мне что, жалко, пусть убирались бы обратно на ту сторону. Но он был закрыт. Они никак не могли в это поверить.

— Они что, думали, что ты знаешь что-то и скрываешь от них?

— Ну да. При этом они надеялись, что если они уж очень постараются. то я, может, расскажу им, в чем дело.

Я молчала. Под его внимательным, насмешливым взглядом я не знала, что сказать. Если бы не люди с той стороны… все, может быть, было бы и не так ужасно. Тут ведь никто не выдерживал, столкнувшись лицом к лицу с насилием. Да и кто бы выдержал?

— Ты бы согрела воды и переоделась, — сказал он. — Видела бы, на что ты похожа.

— Да…

Но я никак не могла отвести взгляд от его искалеченной руки.

— Когда я туда попал, — сказал он, — Они уже почти все были больны. Они все надеялись, что я знаю, как пройти обратно, просто не хочу говорить, потому они и не пристрелили меня сразу. Потом мне удалось уйти — когда я уходил, среди них уже мало кто оставался в живых. Тогда я пошел к фактории.

— Ты был в фактории?

— Ну да. То, что я там нашел… Я думал, ты тоже… там.

— Когда они напали на факторию, я была в оранжерее, в дальнем конце. Я услышала выстрелы и спряталась. Хаарт, они все так страшно умирали…

— Да, — сказал он, — Я знаю.

— Если бы я хотя бы знала, что можно сделать… Что-то же можно сделать, Хаарт?

— Нет, — сказал он. — Насколько я знаю, нет.

— Послушай, Хаарт, все, что тут происходит — это то, что на поверхности. Видимость. Я хочу сказать, что это еще не все. Есть еще кто-то, кроме леммов и сульпов… Еще кто-то здесь. И они — я не знаю, насколько они принимают во всем этом участие. Но я думаю…

— Не важно, что ты думаешь. Они никогда не вмешиваются.

— Там, в горах…

— Да, — сказал он, — там, в горах.

— Я не верю, что они ни во что не вмешиваются, Хаарт. Вы что же, все не понимаете, что тут происходит?

Он устало качнул головой.

— Что бы тут не происходило, это тебя не касается, во всяком случае. Иди, — мойся. Потом поможешь мне подняться.

Я вымылась и переоделась в комнате наверху. В чистой рубашке — одежду они почему-то не тронули, — я сразу почувствовала себя лучше. Из погреба пропали почти все запасы — я нашла немного муки и какие-то травы, вот и все. И то потому, что им, видимо, лень было рыться по углам — они подобрали все, что стояло на виду. На полу валялась куча черепков и опрокинутой посуды — какие-то липкие лужи.

Я подумала, что завтра нужно будет заняться уборкой погреба. Эта мысль меня даже как-то поддержала — лучше заниматься чем-то, чем сидеть в полной растерянности, не представляя себе, что делать дальше.

Я приготовила ужин из того. что смогла разыскать в погребе и на полках, — похоже, запасы скоро придется возобновлять, — накрыла на стол и помогла Хаарту передвинуться к столу. Он тяжело поднялся, опираясь мне на плечо здоровой рукой. Ел он неохотно — конченные едят ничуть не больше здоровых людей, это просто какое-то нарушение обмена. Я сказала о том, что продукты подходят к концу. Он ответил — теперь тебе придется самой этим заниматься, видишь…

Похоже, мне придется теперь заниматься всем. Самое страшное, что я не представляла себе, как я буду все это делать?

— Деньги еще остались, — сказал Хаарт. — Они их не нашли. Да и зачем они им, эти деньги…

Свечи почти догорели, и комнату опять заполнил неяркий желтый свет газового фонаря. В полном молчании я убрала со стола. Нужно было как-то налаживать эту жизнь, какой бы она ни была. Больше у меня ничего не оставалось.

— Пойдем, — сказала я. — Я помогу тебе лечь.

11.

Облака над лесом, над равниной стелились низко — слишком низко, чтобы можно было видеть то, что лежит внизу. Хоть он примерно представлял себе, что лежит внизу — бесконечное зеленое море, которое сейчас, в наступающих сумерках, казалось совсем черным. Где-то там, в лесу и в поле светились редкие тусклые огоньки — слишком редкие, чтобы сливаться в созвездия и реки, как это обычно бывает, когда смотришь на землю с самолета. Унылая, спокойная земля — зато безопасная, впрочем…

Ему очень скоро пришлось убедиться, что это не так — что безопасность — понятие весьма относительное. Это был обычный дежурный полет, и он не ожидал никакого подвоха, как вдруг пространство перед ним расколола ветвистая пурпурная молния. Он почувствовал резкую боль — боль внезапного удара. Воздух, который до сих пор послушно расступался перед ним, точно теплая вода перед пловцом, внезапно стал жестким и недружелюбным; тело свело судорогой и он начал терять высоту. Он вынырнул из одной мутной и непрозрачной тьмы в другую — ту, что расстилалась пониже, под облаками, и попытался выровняться, хватая воздух ртом. Уже через несколько минут он понял, что это ему не удастся. Нужно было спуститься и переждать, пока восстановятся силы и пройдет мышечная боль после внезапного электрического удара. Равнина перед ним была темной и пустой, лишь вдали, на самом краешке тьмы, которая накрывала его со всех сторон, точно сдвинутые ладони, горел один-единственный огонь. И он направился туда.

Он не рассчитывал на какое-нибудь особенное внимание, но знал, что ему предложат поесть и передохнуть, и освободят место у очага — здешний народ никогда ничему не удивляется и не задает вопросов.

Они примут его, как и любого другого человека — или не человека, — который ищет убежища глухой ночью.

Он рассчитал так, что опустится как можно ближе к дому, но так, чтобы можно было подойти к нему пешком — опять же, скорее просто по привычке соблюдать осторожность, чем по необходимости, но боги сегодня были не на его стороне — спокойно спуститься ему тоже не удалось — его провезло по земле какое-то время, прежде, чем он смог сбросить скорость, а потом швырнуло с такой силой, что он на минуту-другую потерял сознание. Когда он пришел в себя, то чувствовал себя еще хуже, чем раньше — в рот набилась земля, ладони жгло огнем и была еще какая-то боль, он так и разобрал, какая, пока не попытался встать и не понял, что это ему не удается.

Он вывихнул ногу.