Амулет (Потревоженное проклятие) - Сергей Волков

Я вышел из комнаты, прошел через прихожую, увидел на кухне остатки наших вчерашних посиделок, вспомнил, какой робкой, тихой и милой была Зоя вначале, и какой жеманной и похотливой потом… Я почувствовал, что мне противно. Так противно, как не было даже вчера утром, когда я обнаружил у себя в постели ту жирную бабищу. И тут из ванной сквозь шум и плеск раздалось: «Сережа! Кофе готов? Я иду!».

Я шарахнулся от звука этого голоска, как черт от ладана! Прошмыгнув в прихожую, сунул ноги в ботинке, распахнул дверь и бросился вниз по лестнице, перемахивая по пять ступеней разом…

И снова перед глазами замаячил раскачивающийся серебрянный кружок, причем глаз в его середине издевательски подмигивал!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«…Пейзане с воплями: «Банзай!» кидали в воздух малахаи…»

Поднимаясь по лестнице в своем подъезде, я размышлял о том, чем мне сегодня, а равно и завтра, и послезавтра заняться. До четверга еще три дня, очень не хотелось провести их дома, тупо высиживая чего-то…

Однако все мои мысли оказались мимо — на не очень-то чистых ступеньках возле моей двери сидел Борис, и копался в своей черной кожаной сумке.

— Привет!

— О! Привет! Где это ты с утра пораньше гуляешь? — Борис оторвался от сумки, улыбнулся, вставая мне на встречу. Мы пожали друг другу руки, я отпер дверь, пропустил искателя в квартиру, спросил:

— Ты есть хочешь?

— Нет, я только из дома! Сеструха накормила — во! Я чего приехал пойдешь со мной к Профессору? Надо навестить старика. Его два дня назад выписали, он сейчас дома!

Я недоуменно пожал плечами:

— Да я его и не знаю совсем!.. Неудобно…

Борис махнул рукой, проходя в комнату:

— Что значит — «неудобно»? Ты же друг Николеньки! Ты знаешь… — Борис приблизил ко мне свое простое, открытое лицо: — …Я думаю, вдруг… В общем, я говорил по телефону с Надеждой Михайловной, и она поделилась со мной предположениями врачей — вывести Профессора из амнезийного состояния может шок, шоковая терапия, понимаешь? Вот я и хочу попробывать — может быть, мне удасться подтолкнуть Профессора к тому, чтобы он вспомнил, что же случилось с ним там, на раскопках! Давай, поехали!

— А ты уверен, что нас там ждут? — я все еще сомневался, однако Борис был непреклонен:

— Конечно, ждут! Надежда Михайловна сама предложила мне поговорить с Профессором!

Мы вышли из дома и отправились к метро. У палаток я задержался:

— Борь, ничего не надо купить? Ну, там, шампанского, или сухого вина?..

— Купи какой-нибудь не очень сладкий ликер! Надежда Михайловна любит добавлять капельку в кофе!

Профессор жил в изящном, красивом, современном кирпичном доме на Ленинском проспекте. Одноподъездная шестнадцатиэтажная хоромина напоминала свечу, вознесшуюся среди низеньких, строго прямоугольной формы, грязненьких зданий построенных в конце шестидесятых.

Борис нажал на пластине домофона нужную кнопку, коротко переговорил с Надеждой Михайловной, и спустя минуту мы уже топтались перед дверью, вытирая ноги о яркий, цветастый половик.

В прихожей мне сразу бросилась в глаза та уютная ухоженность, какая бывает только в домах, где живет семейное счастье. Здесь не было той роскоши, что я видел у Паганеля, нет, наоборот, все просто, со вкусом светлые обои, легкая, не громоздкая мебель, много живых цветов, круглый аквариум с яркими рыбками, по стенам развешаны акварели, деревянные доски с вырезанными пейзажами. В этом доме ценили красоту, и умели создать настроение…

Жена Профессора принадлежала к тому замечательному типу женщин, которые, отличаясь красотой в молодости, в старости умудряются сохранить не просто обаяние и молодой задор, но и не меркнут лицом, превращаясь в милых, уютных, домашних бабушек.

Борис представил меня, черезчур громко отвесил Надежде Михайловне какой-то цветистый комплимент, но она оборвала галантности, шикнув на Бориса:

— Тихо, Боренька! Денис Иванович спит! В четвертом часы утра уснул! Все думает, думает, ходит по комнате, записывает чего-то в тетрадку… Ох, и за что нам это наказание!

Я посмотрел на румяное лицо Надежды Михайловны и заметил горечь и тоску, промелькнувшие вдруг в ее глазах. Судьба, как правило, наносит удары исподтишка…

Разливая чай из пузатого фарфорового чайника, Надежда Михайловна рассказывала про болезнь мужа. Оказывается, когда Николенька привез тело Профессора в районную больницу, жизнь уже практически оставила его — врачи констатировали клиническую смерть. Плюс к этому — травма черепа, переломы ребер… Профессор выжил чудом, но всю его правую сторону парализовало, теперь он ходит с трудом, да и то при помощи палочки…

Но самое страшное — мозговая травма вызвала амнезию, и в памяти Профессора образовались обширные провалы. Он хорошо помнит все, что было до девяностых годов, из последних пяти лет — лишь смутные, не совсем ясные образы, а роковые для себя самого события не помнит вообще…

— Врачи утверждают, что надежда есть, но мне кажется, что они говорят это только для того, чтобы утешить меня! — грустно махнула рукой Надежда Михайловна: — Когда Денис первый раз очнулся, он даже меня не узнал! Ему приходиться представлять всех его друзей и знакомых заново, рассказывать, кто они и что… — Она смахнула с лица набежавшую непрошенную слезу, но тут же взяла себя в руки: — Ой, ребята, давайте лучше чай пить — вот пирожки с вишней, из своего сада! Угощайтесь!

Пока хозяйка хлопотала, ловко и быстро заполнив стол всякими баночками, блюдцами, розеточками с вареньем, медом, пирожками, какими-то еще домашними угощениями, я рассматривал стены громадной, длинной кухни. Все они, до самого потолка, были увешены фотографиями, вставленными в красивые деревянные рамочки. Кого тут только не было! Знаменитости, те, кого я видел лишь в кино, по телевизору, или в газетах, на этих фото были совсем молодыми, нескладными, задорными. Они спорили, смеялись, пели у костра, танцевали, и от них, заряжая энергией все вокруг, исходила мощная волна радосной, жизненной силы!

Надежда Михайловна заметила, что я разглядываю фотографии, улыбнулась:

— Это, Сережа, наши с Денисом друзья! Я в молодости увлекалась фотографией, вот, снимала все подряд! Оказалось — смотрела в историю! Ко мне теперь приходят с телевидения, журналисты разные, просят продать… она усмехнулась: — А им говорю: «Память о друзьях не продается!». Не понимают! Доллары суют! А как я это продам? Вот Гена Шпаликов, а это Булат, кильку ест, а за ним, выглядывает — Беллочка, молоденькая совсем… Это мы на пикник ездили, на Клязьму. Боже мой, какой же был год? Пятьдесят девятый? Нет! Шестьдесят второй? Нет! Надо же — не помню!

Борис брякнул:

— В любом случае мы с Серегой еще не родились!

Надежда Михайловна оторвалась от фотографий, словно вынырнула из омута воспоминаний:

— Да, да… Все это было так давно… Сережа, что же вы пирожки не едите? Я для кого столько напекла? Борис сказал: «Приду с другом, он холостяк, домашних пирожков тясячу лет не ел!».

Я вперил в Бориса изумленно-гневный взгляд, но тот лишь развел руками, в свою очередь также удивленно глядя на хозяйку. Надежда Михайловна засмеялаясь:

— Борис! Ах, не сквозите меня взглядом — я пошутила! Просто вижу — у Сергея нет обручального кольца, вот и решила…

За чаем и непринужденной беседой текло время. Надежда Михайловна несколько раз выходила — проверить, не проснулся ли Профессор. Наконец она торжественно объявила:

— Мальчики, Денис Иванович встал! Пойдемте, я сказала ему, что вы пришли!

Мы прошли через коридор, и вошли в спальню. Все стены здесь занимали книжные шкафы, от пола до потолка возвышались книги — в глазах рябило от названий. Часть книг была на иностранных языках, встречались даже арабские!

Профессор полусидел на кровати, сухой, седенький, с тяжелыми мешками под глазами. Я видел его на фотографиях, и поразился той перемене, которую сделала с человеком болезнь. Больше всего изменились глаза — они напоминали два высохших родничка, в которых раньше ключем била жизнь, а ныне остались лишь мутные лужицы…

Мы поздоровались, сели на стулья. Борис вытащил из сумки пакет с домашними яблоками:

— Денис Иванович, это вам!

Профессор слабо наклонил голову:

— Спасибо!

Когда он говорил, двигалась только левая часть лица, правая, парализованная, оставалась неподвижной, и казалось, что на Профессора одета какая-то нелепая маска.

Надежда Михайловна подсела к мужу:

— Денис, вот это Боря! Вы с ним вместе были в последней экспедиции! А это Сергей, друг Николая, Коли, я тебе рассказывала!

Профессор снова наклонил голову, заволновался, губы его затряслись: