Кораблики, или «Помоги мне в пути…» - Владислав Крапивин

– Па-ардон, мсье.

Мне это не понравилось: и взгляд, и тон. Однако я отозвался добродушно:

– Пустяки, сударь. – В самом деле, не затевать же склоку. Тем более, что "Пласа де торос" нравилось мне все больше. Закуска – тоже.

Умиротворенность так овладела мной, что и второй толчок неосторожного вертуна я снес довольно мирно.

– Па-ардон, мсье…

– Ничего-ничего…

Но сколько же можно! Не успел я пропустить еще стаканчик, как опять – трах! По краю стола. Чуть посуда не посыпалась.

– Па-ардон, мсье… – сказал он с той же ленцой и рыбьим взглядом.

– Сударь! Не кажется ли вам, что вы несколько однообразны?

Видимо, я это довольно громко сказал. По крайней мере отчетливо. Красное испанское приятно растворялось в крови, и мне не хотелось, чтобы кто-то портил мой обед.

Вертлявый тип встал прямо. Маленький, как подросток, но с залысинами и морщинистым пренебрежительным ртом.

– У мсье какие-то претензии?

Я сел удобнее.

Парень в безрукавке – он только что принес мне пахучее жаркое – сказал очень тихо:

– Не связывайтесь…

Но я ощутил в себе Петьку – обиженного пацана, который никого не трогал, а к нему нахально пристали и нарываются на драку. Думают, что если я один, то все можно? Думают, что Петька Викулов не читал "Трех мушкетеров"?

– Пока у меня претензий нет, – старательно разъяснил я. – Но если у вас, шевалье, возникнет желание четвертый раз зацепить мой стул или столик, придумайте какую-нибудь иную фразу. Мне не нравятся повторения.

Он склонил набок голову, скрестил руки:

– А что вам нравится мсье?

– Не советую, – опять шепнул мне официант.

Я кивнул ему:

– Благодарю. Вы свободны… – А вертлявому сообщил: – Мне нравится еще, когда слушают мои советы. На данный момент совет мой таков: обходите меня стороной. А то странно видеть, как господин со столь изящной талией не проявляет ни малейшей ловкости. Другое дело, если бы это был я, с моей комплекцией…

Последней фразой я давал еще возможность обратить дело в шутку. И вертлявый, кажется, понял меня. Молча кивнул и отошел к своему столу, за которым все внимательно слушали наш разговор.

Вертлявый и друзья, не глядя на меня, стали тихо переговариваться. Их дамы, склонив прически, оживленно зашептались. Я с полминуты наблюдал за компанией. Потом остыл и принялся за жаркое. Решил, что вопрос исчерпан. Однако прежней беззаботности уже не было.

Вскоре я увидел, как два приятеля вертлявого поднялись и направились ко мне. Один был высокий, крючконосый, с гладкой прической. Другой – пониже, с лицом, обрамленным тонкой черной бородкой, как у испанского шкипера из кино. Только нос у него был не испанский, разлапистый.

Я напрягся, но оба держались учтиво. Крючконосый с полупоклоном осведомился:

– Прошу прощения, сударь, вы дворянин?

Я сперва чуть не подавился. Но быстро ухватил правила игры.

– У вас есть сомнения на этот счет?

– Ни малейших, мсье! – темпераментно воскликнул шкипер. – Но хотелось бы услышать подтверждение из ваших уст!

Это становилось забавно. Хотя в глубине души уже шевельнулся червячок нешуточной тревоги.

– Мой отец, – сказал я, – был начальником штаба Отдельного гвардейского орденов Суворова и Александра Невского полка. Полагаю, вам этого должно быть достаточно.

– Вполне, – наклонил голову крючконосый. – И я полагаю, что, будучи сыном столь достойного кавалера, вы знаете, как между людьми нашего круга решаются вопросы чести.

Я сел поудобнее. И попружинистее.

– Объяснитесь, мсье.

Крючконосый объяснился:

– Минуту назад вы оскорбили нашего товарища, отставного штабс-капитана Гвальского. К сожалению, господин Гвальский, по причине полученного в сражении увечья, на которое вы столь неучтиво намекнули, не имеет возможности драться на поединке сам. Эту роль великодушно согласился взять на себя наш общий друг граф Угин…

Шкипер умело щелкнул каблуками и наклонил голову с бородкой-пояском и носом-лаптем. Я подумал, что это скорее всего такой же граф, как я – солист балета. А сидевший внутри меня Петька словно воскликнул: "Ни фига себе! Вы что это, ребята? По правде?"

Сам я, однако, отозвался в меру насмешливо и в меру вежливо:

– Не помню, чтобы я имел неосторожность оскорбить пострадавшего в боях штабс-капитана. Мне казалось, наоборот…

– Вам угодно увиливать, сударь? – надменно осведомился крючконосый.

– Мне угодно задать господам вопрос: как вам видятся последствия дуэли? Мне кажется, что исход был бы одинаково печален для обоих противников: для одного кладбище или госпиталь, для другого тюрьма…

Шкипер – граф Угин – презрительно фыркнул полными губами. Крючконосый разъяснил снисходительно:

– Понимаю, что вы издалека. Вам неведомо, что в нашем городе дуэли разрешены специальным решением муниципалитета. Все происходит совершенно законно, по протоколу.

Тут опять Петька: "Елки-палки! Значит, по правде убить могут?" А я: "Что-то не похоже на обычную кабацкую стычку… Кому это надо?" И вслух:

– Мне кажется, господа, вы ищете легкой победы. Велика ли заслуга попасть из пистолета в такую обширную мишень, как я? Или распороть такому тюфяку шпагой брюхо…

– Сударь, ваша фигура – это ваша проблема, – заявил крючконосый. – Кодекс чести распространяется на всех, независимо от комплекции. Угодно вам назвать себя и указать час и место, где вы завтра сможете принять агента фирмы "Барьер", чтобы обговорить все условия?.. Или вы предпочитаете иметь дело с полицией, куда мы вынуждены будем заявить об оскорблении нашего друга?..

Крючконосый и граф оглянулись на дверь. У нее, будто по заказу, маячила фигура в белых ремнях и высокой каске. А тут еще замигали белые вспышки – два юрких репортера обстреливали нас из объективов. Скорее всего, эта история появится в завтрашних утренних выпусках.

Не хватало мне свой визит в родной Старотополь отметить трусостью!

Да и разве я сильно рискую?

Но самое главное – узнать бы: кому это надо?

Я встал, опрокинув стул. Бросил рядом с тарелкой визитную карточку:

– Завтра в девять утра. Отель "Морской", номер девятьсот пять…

И все разом успокоилось. Господа дворяне ушли к своему столу и больше на меня не смотрели. Репортеры исчезли. Полицейский мирно беседовал с барменом и потягивал из стакана.

Я пожал плечами и сел. Допил и доел все, что было на столе. Расплатился с официантом, который теперь индифферентно молчал. Вышел на улицу.

Нельзя сказать, что я был очень встревожен. Скорее озадачен. Впрочем, когда я подходил к гостинице, недавний случай все больше казался мне дурацкой выходкой ресторанных завсегдатаев, которые решили поиграть в гусар. И в номере я завалился спать, подавив желание позвонить еще раз в Византийск, Петьке. Спит уже небось.

Уснул и я, подумав напоследок, что никакого агента фирмы "Барьер" я завтра, конечно, не дождусь.

2

Агент пришел. Мне сообщил о нем дежурный робот: стукнул в дверь пластиковым пальцем, бархатно сказал через динамик:

– Прошу прощения. К вам пришли. Прошу прощения. К вам пришли.

Я был еще в постели. Чертыхаясь, прыгнул в брюки, головой нырнул в свитер. Ноги – в шлепанцы. Отпер дверь.

Робот укатил на роликах, а передо мной оказался пожилой человек с плоским портфелем. Это был, без сомнения, клерк. Очень подходило к нему такое название – "клерк". Среднего роста, сухощавый, чуть сутулый и седоватый мужчина со строгим пробором прически, в сером отглаженном костюме, в старомодных, с металлической оправой очках. С выражением официальной доброжелательности на лице. Лицо было с аккуратными морщинками, пожилое.

– Доброе утро, господин Викулов. Я – от фирмы "Барьер".

Елки-палки! Значит, не приснилось? И не шутка?

Я машинально посторонился. И стоял с обалделым видом. Клерк сказал:

– Извините, господин Викулов, я, кажется, не вовремя? Но вы сами назначили этот час…

– Назначил, – насупленно признался я. – Было дело.

– Если вам сейчас неудобно, я зайду позже.

– Да чего уж там… Давайте к делу, раз пришли.

– Вы позволите мне присесть?

Он деловито устроился у письменного стола, извлек из портфеля плоский принтер, какие-то бумаги, придавил их непонятной тяжелой штучкой. Оглянулся на меня:

– Как вы, очевидно, догадались, мне поручено составить контракт и протокол поединка, о котором вы имели честь договориться с господином Угиным и его друзьями…

– Нельзя сказать, чтобы я очень стремился договориться, – сообщил я откровенно. – До сих пор не понимаю, чего они прилипли. Из-за совершеннейшей ерунды…

Клерк отозвался с сочувствием:

– Скорее всего, ерунда была поводом. Видимо, причины глубже. Сейчас редко вызывают исключительно из-за принципов чести.

Он подтолкнул мои вчерашние мысли: "Кому все это надо?"

Нет, в самом деле – кому? Зачем?

– Не понимаю, – сказал я. – Кажется, никому дорогу я не переходил… Ерунда какая-то! Мальчишество! Неужели здесь этим занимаются всерьез?