Кораблики, или «Помоги мне в пути…» - Владислав Крапивин

– Не умеют играть…

– Петух, не смей, – запоздало сказал я. Но он уже бесстрашно шагал к незнакомым мальчишкам.

Я напрягся, но… не двинулся. Хотя и понимал, что эта мелкая шпана встретит аккуратного, благополучного мальчика неласково. Ладно, не съедят. Пусть знает, как соваться к кому не надо.

Однако мальчишки встретили Петьку беззлобно. И кажется, без большого удивления. От скамейки до стены было шагов пятнадцать, я не различал слов негромкого разговора, но услышал вполне дружелюбный смех старшего мальчика – этакого Гавроша с черными, ниже ушей волосами и в мешковатом грязном свитере.

И они начали играть! Спокойно, будто знакомые. Петька иногда что-то объяснял тонким своим бесстрашным голоском. Бил о стену монеткой легко, даже с изяществом, потом быстро приседал, растягивал пальцы и небрежно бросал в карман выигранные денежки. Оно и понятно! Я тоже в свое время играл неплохо… Сейчас я даже загляделся на Петьку.

Он, кажется, общелкал всех. Мальчишки стояли, переглядывались, слегка разводили руками в потрепанных рукавах. Самый маленький отвернулся, отошел в сторону, начал тереть глаза. Он был белоголовый, чумазый, в большущих ботинках без шнурков, в каком-то нелепом жилете. И, несмотря на холод, с голыми руками и в коротеньких обтрепанных штанах.

На него наконец все оглянулись. Петька брякнул полной пригоршней мелочи, подошел к малышу и молча опустил деньги в карман его жилета. По-моему, не только выигранные, но и свои. Затем… он поступил вовсе уж неожиданно. Сбросил мою куртку, дал ее подержать одному из мальчишек, сдернул с себя новую черно-оранжевую курточку с подогревом и накинул на плечи малыша. Снова запахнулся в мою куртку. Я чувствовал, как Петьке хочется оглянуться на меня и как он себе это запрещает. Ладно, негодник, поговорим позже. А впрочем…

Они с полминуты еще побеседовали. Малыш все трогал на себе Петькину курточку и как-то по-взрослому покачивал белой заросшей головой. Потом ребята пошли вдоль стены, а Петька ко мне.

Я чувствовал, как ему неловко, и ожидал с некоторым злорадством.

Он подошел, глянул исподлобья. Пробубнил:

– А чего… Мне и в этой не холодно.

– Ну-ну…

– А они… почти что бездомные…

– Ты, кажется, оправдываешься, – язвительно сказал я.

– Ну и оправдываюсь… Ты небось ругаться будешь.

– Буду. Чего тебя понесло в эту компанию? Вот накостыляли бы – и драпать. И правильно бы сделали…

– Не накостыляли бы! Они ребят не трогают!

– Смотря каких…

– Никаких!

– Как это ты усмотрел в них такое благородство? С виду весьма характерные юные уголовники.

Петька хихикнул:

– Даже и не с виду… Но ребят правда не трогают. И деньги, которые проиграли, отдали сразу. Хотя и не должны были.

– Почему же не должны?

– Потому что между собой они, оказывается, играли понарошку. У них деньги общие. А я не знал, начал всерьез…

– Между собой понарошку, а если бы обыграли тебя, не вернули бы ни гроша, будь уверен…

– Нет, – вздохнул Петька. – Ты не понимаешь. Они какие-то не такие.

– Какие "не такие"?

– Ну, ты, наверно, думаешь, это как сарайские пацаны в сорок девятом году…

Я, признаться, так и думал. Юные жители окраинного поселка Сараи были известны в свое время всему Старотополю.

– Сейчас другое время, – философски разъяснил Петька. – И нравы другие…

– Нравы!..

Петька сел рядышком и серьезно спросил:

– Знаешь, что они про тебя сказали?

– Про меня?.. Спорим, что знаю! "Тот толстый фраер на скамейке небось твой папахен? Не зашибет за куртку?"

– Нет. Один попросил: "Скажи своему папе спасибо за куртку, он хороший…"

– Елки-палки, прямо рождественский рассказ, – крякнул я.

Петька взбодрился и весело сообщил:

– Теперь, между прочим, я свободно могу ходить по этим Пристаням. И ты со мной…

4

Но никакие Пристаня мы посещать, конечно, не стали. Следующим утром отправились на Загорское кладбище.

Это был густой массив косматых, черных от старости сосен, дремучих берез и тополей. А внизу – сплошные кусты, репейники и бурьян.

Лишь к маленькой кладбищенской часовне тянулась расчищенная дорога. А дальше – джунгли.

Хорошо хоть, что с погодой нам повезло: утро выдалось неожиданно сухое и ясное.

Сквозь хвою и облетевшие ветки колюче светило холодное солнце, синели клочки неба. Но заросли, через которые мы пробирались, хранили в себе запахи вчерашнего дождя. Бр-р…

Петька уверенно ломился вперед. Кое-где среди могильных решеток сохранились намеки на дорожки, но чаще приходилось двигаться напролом.

Я сказал Петьке в спину:

– Неужели ты что-то помнишь? Ведь ничего же прежнего не осталось…

Он выговорил, отдувая от лица сухие листья и паутину:

– Главное – найти тот дом. Сторожку… А от нее точно на запад сто пятнадцать шагов. Я помню…

Ну да, он помнил, конечно. Для него-то много ли времени прошло! Но здесь прошло около сотни лет. И ничего памятного для Петьки безжалостное время не оставило.

Для меня тоже.

Где-то здесь были похоронены тетя Глаша и дядя Костя. Я, уже взрослый (но еще, конечно, до старта "Иглы"), приезжал в Старотополь, бывал на их могилах. Но теперь и не помышлял найти их в этом заросшем хаосе…

А Петька уверенно пробирался вперед, будто внутри у него был компас.

И мы вышли к древней кладбищенской сторожке! Я тоже узнал ее. Точнее, это была не сторожка, а длинный приземистый дом с узкими окнами и крутой двухскатной крышей. Сложенный наполовину из кирпича, а наполовину из плоских серых камней. Он врос в землю по самые окна. И все же, судя по протоптанной от крыльца дорожке, был обитаем…

Петька подошел к углу дома, прищурился, глянул вдоль стены и решительно зашагал, что-то бормоча под нос. Про меня будто забыл.

И опять были заросли, косые ржавые решетки, кресты, переплетение веток и твердого, как проволока и жесть, репейника.

Вдруг Петька остановился. Резко. В двух шагах от могучего, прямо поднебесного тополя. Поднял голову, сказал шепотом:

– Ух, какой ты сделался…

– Это ты мне? – беспонятливо отозвался я.

– Это я ему. Тополю… Я его посадил вот таким. – Петька, не оглядываясь, поднял руку до плеча. – Это был большой сук, его отломило грозой от тополя на нашей улице, и я вкопал здесь. И он прижился…

– Ты уверен, что это он?

– Конечно! Смотри – шина! Я ее положил тогда как загородку вокруг саженца. А теперь – вот…

Метрах в двух от земли на могучем стволе сидела старинная автомобильная шина. Видимо, тополек, превратившись в тополь, заполнил все ее кольцевое пространство, а потом, вырастая, поднял этот резиновый пояс в высоту. Мало того, он в конце концов разорвал шину. И все же она сидела плотно, охватив ствол подковой…

"Ну а где же…" – стесненно подумал я. Или, кажется, сказал вслух. Вокруг была колючая высокая трава. Никакого намека на памятник.

Петька быстро оглянулся на меня, встал на колени, скрывшись в траве по плечи. Начал вырывать стебли и рыть землю руками. Потом оглянулся опять:

– Смотри…

Я опустился рядом. Из-под земли и стеблей торчал угол темного камня.

К счастью, у меня хватило ума взять с собой большой складной нож. Мы начали им рыть податливую почву, резать корни. И через четверть часа очистили верхнюю часть поваленного гранита. Открылся на темной поверхности желтоватый, с трещинками фаянс. Петька старательно протер его ладонями. И глянула на нас мама. Молодая…

Нечего было и думать самим поднять памятник. Мы пошли назад, к сторожке. Оказалось, что там кладбищенская контора. Вполне современная, несмотря на заброшенный вид дома. Даже с аппаратами всех внешних коммуникаций. Двое молодых мужчин вполне интеллигентной (я бы сказал "аспирантской") внешности выслушали меня, затем вместе с нами сходили к отрытому камню. И сказали, что за три дня поставят памятник и приведут могилу в порядок.

В конторе мы оформили соглашение. Эти ребята запросили совсем небольшую сумму, и я заплатил вдвое – натуральными пластиковыми ассигнациями здешнего банка.

Все были довольны друг другом. Правда, Петька не выдержал, упрекнул:

– А чего тут у вас такое захолустье? Не проберешься.

Воспитанные кладбищенские смотрители не обиделись. Объяснили, что смотреть за всем кладбищем здешняя служба не в состоянии. И рады бы, да нет ни сил, ни средств.

– Но когда просят, мы помогаем, восстанавливаем, – сообщил очкастый служитель. – Сейчас, кстати, часто обращаются, просыпается у людей голос крови…

"Голос крови… Голос крови… – толкалось у меня в голове, когда в такси-фаэтоне ехали в гостиницу. – Кто же мы с Петькой друг другу? Двойники? Братья? Люди из разных миров, сведенные вместе каким-то аномальным поворотом межпространственных космических дорог? Или все-таки я и он – одно и то же? Одно целое?.. А мама?.. А этот Старотополь – он чей? Петькин или мой?.."

Петьку же, оказывается, занимали совсем другие мысли, более приземленные. Когда поднялись в номер, он спросил: