Матерый - Сергей Донской

Особенно когда между молодоженами затеялась дискуссия на тему: сколько пуговиц должно быть застегнуто на выцыганенной у хозяина рубахе. Саня в ходе этих пререканий шипел. Ксюха отзывалась звонкими восклицаниями:

- Ничего же не видно! Чего ты кипятишься, не понимаю!

- А нечего расхаживать расстегнутой до пупа!

- Какой пуп, милый? Это всего лишь середина груди. Обычное декольте. Смотрится пристойнее, чем твои штанишки на веревочке!

- Сомневаюсь! - Саня выдвинул челюсть вперед. - Очень сомневаюсь в этом!

- А вот мы сейчас у постороннего человека спросим...

Посторонним оказался Громов. В своем собственном доме. Это переполнило чашу его терпения, поэтому на вопрос Ксюхи, не шокирует ли она его своим внешним видом, он ответил так:

- Нет. Не шокируешь. Возмущаешь до глубины души вместе со своим блюстителем нравственности.

Я тут отдыхаю, это понятно? - Дождавшись утвердительного кивка девушки, он обращался теперь не только к ней, но и к ее малогабаритному супругу. - Дальнейшее касается вас обоих. Выяснять отношения шепотом. Пиво из холодильника не таскать. Станете нарушать дисциплину - отберу шмотки и отправлю вас туда, откуда вы взялись. На мою голову.

Удостоив на прощание притихшую пару хорошо запоминающимся взглядом, Громов, прихватив книгу и бутылку "Балтики", отправился наверх. Только тогда Ксюха попыталась взять хотя бы видимость реванша.

- Еще пожелания будут? - осведомилась она с такой преувеличенной услужливостью, что это уже граничило с дерзостью.

- Это распоряжения, а не пожелания, - бросил через плечо Громов. Двери заприте и никому не открывайте. Часика через два можете заняться обедом. Или ужином. Что там по времени больше подходит?

- Наверное, ужин, - растерянно предположила Ксюха.

- Тогда позовете на ужин. Тем более что мой обед вы съели... Счастливо оставаться!

Провожаемый неодобрительным молчанием, Громов поднялся наверх, лег на диван и вздохнул. Судя по удовлетворенному выражению лица - с облегчением. Тогда почему так тоскливо прозвучал его вздох?

Эти двое ничуть не походили на его дочь и зятя, но почему-то воскресили в памяти именно их. Свадебную фотографию, чтобы не бередить душу понапрасну, Громов убрал с глаз долой сразу по приезде на дачу. Но на стене осталось прямоугольное пятно невыгоревших обоев, которое все равно напоминало о том, что хотелось забыть.

Отведя глаза, он наткнулся взглядом на ходики, изображавшие круглую кошачью морду со стрелками-усами. Они, наверное, являлись ровесниками Громова. Но часы давно остановились, утомившись отсчитывать чужое время. А его завод еще не закончился, и вчера ночью это едва не привело к беде. Громов понимал, что лишь случайно не убил двух парней, вставших у него на пути. Он собирался сделать именно это. А что произойдет, если их дорожки опять пересекутся? Кто его тогда остановит? Что? Сумеет ли он вовремя опустить оружие?

Вряд ли можно было рассчитывать на то, что вчерашний инцидент останется без последствий. Но не это тревожило Громова. Его пугало то, что он как раз чуть ли не с нетерпением ожидает развития событий, не желая мирного исхода.

"Кажется, тебе лучше вернуться, пока не поздно, - сказал Громов самому себе. - Куда? Разве ты не знаешь, куда? К семье, к нормальной жизни среди нормальных людей. И вообще засиделся ты в майорах. Приспосабливаться к обстоятельствам надо, а не расхаживать по миру с видом одинокого мстителя, карающего всех, кто тебе неугоден. Никто тебя не уполномочивал вершить суд, скорый и правый".

- Пора бросать все на хрен! - произнес он вслух.

Что именно он собирался бросать, Громов и сам не знал, но такое решение неожиданно принесло облегчение. Сомкнув веки, он пронесся сквозь дремотное забытье прямиком в настоящий глубокий сон, который редко посещал его в последнее время. А когда Громов вновь открыл глаза, комната уже была окрашена предзакатным оранжевым светом.

Глава 11

А ЧТО? НИЧЕГО! СИНЯЯ РУБАХА

Эрик, прибывший в сопровождении двух бойцов в поселок Западный, поначалу решил, что изуродованный "Мерседес" - злая шутка Губермана. Таким образом Папин любимчик мог выразить свое отношение к Эрику. С тебя, мол, и такого шарабана хватит, большего ты не стоишь, сторож ты наш. Дела новой бригаде передал? Молодец. Сиди теперь на дачке, пузо грей на солнышке, карауль ворота. Или объезжай вверенный тебе объект на служебном автомобиле без бамперов, с треснувшими стеклами, битыми фарами и мятыми боками.

- Тебе конец, ублюдок, - процедил Эрик, приближаясь к "Мерседесу", но обращаясь, конечно, не к нему.

Он уже был готов запрыгнуть в свою видавшую виды "бээмвэшку" и мчаться разбираться с Губерманом, когда еще более обескураживающая мысль пришла в его набриолиненную голову. А что, если это - привет от самого Папы, пронюхавшего, что вокруг Эрика все чаще витает густой запах анаши? Тогда это чревато самыми непредсказуемыми последствиями.

Отстранением не только от дел, но и от жизни. Папа на дух не переносил дурь и тех, кто ее употребляет.

Правда, сначала всегда следовало первое и последнее предупреждение. С Эриком на эту тему разговора пока не было.

Не делясь со спутниками своими подозрениями, он описал круг возле своей темно-зеленой мечты, задумчиво касаясь особенно заметных вмятин на боках "Мерседеса". Чем-то он напоминал при этом молчаливо скорбящего человека у выставленного напоказ гроба. Тем более что даже лютый зной не мог отбить у Эрика страсти к траурному облачению. Осмотр привел его к слабоутешительному выводу. Автомобиль не был угроблен окончательно, но для его реанимации требовались время и деньги.

Бойцы не мешали своему командиру, зная, что под его горячую руку лучше не попадаться. Они держались поодаль и тоже изображали безмолвное горе.

Повернувшись к ним с почти кинематографической грацией, Эрик вкрадчиво осведомился:

- Отморозились? Садыкбековы где?

- В сторожке, наверное, отсиживаются.

- Наверное? Не знаю такого слова!

- Так дверь изнутри заперта. На щеколдочку.

- На щеколдочку, значит...

Эрик сплюнул и приблизился к сторожке. Дверь действительно не поддавалась. Окно было завешено газетными листами. Попытавшись заглянуть внутрь, он обнаружил, что упирается носом прямо в задницу какой-то фотомодели за стеклом. Фортуна повернулась к бригадиру Эрику задом, а сам он очутился в одном глубоком месте. На "ж" начинается, на "а" заканчивается. Разгадка известна даже младенцу.

Пушечный удар ноги чуть не снес дверь с петель, лишив ее хлипкого засова. Как ни странно, следы погрома внутри сторожки Эрика немного успокоили.

Он столкнулся не с чьей-то шуткой, не с розыгрышем. Все было всерьез: реальная кровь, конкретные трупы. Этого добра сейчас вокруг навалом, только успевай разгребать.

Сколько Эрик ни пинал ногой валявшегося на полу Садыка, тот никаких эмоций не проявлял. Как нетрудно было определить - уже несколько часов кряду. Кровь собралась под ним в полузапекшийся черно-коричневый корж. Бросив на него взгляд, Эрик мрачно продекламировал:

- Мухи-цокотухи, кушайте варенье. Или вам не нравится наше угощенье?

Перейдя под смешки бойцов к Беку, раскинувшемуся на топчане, он достал из кармана золотую зажигалку, высек пламя и проверил на живучесть второго азиатского брата. Тот вскрикнул, схватился за, обожженное ухо и вытаращился на Эрика так, словно посчитал его продолжением своего лихорадочного бреда.

- Живой? - приятно удивился Эрик. - Тогда здравствуй.

- Нога, - пожаловался Бек вместо того, чтобы ответить на приветствие. Гримаса на его лице совсем не походила на радостную улыбку.

- Продырявили?

- Ага. Залетные какие-то. Вошли и с ходу шмалять начали. Садыка положили, меня... - Рассказывая о приключившейся беде, Бек так разволновался, что сделал попытку сесть. Этого не позволила ему твердая рука бригадира, придавившая его к топчану.

Другая рука требовательно щелкнула в воздухе пальцами:

- Нож сюда! Быстро!

- Зачем нож? - насторожился Бек.

- Поступил приказ: раненых добивать, разве не знаешь? - Эрик засмеялся, прежде чем добавить:

- Шутка. Расслабься, Бек. - Он вспорол заскорузлую от крови штанину и сочувственно цокнул языком:

- Хреновые твои дела, братан, совсем хреновые. В упор стреляли?

- Ну, - подтвердил Бек. - С трех шагов... С двух...

- В том-то и дело. Кранты теперь твоему костылю. Заражение пошло. Медицина бессильна.

Бек не поверил:

- Ты что, Эрик? Это же только нога - не череп, не брюхо... Заштопать только...

- А на кой хер? - удивился бригадир. - Все равно тебе помирать.

Бойцы, наблюдавшие за этой сценой, ничего не понимали. Избытком сострадания никто из них не отличался, но браток пострадал за общее дело и заслужил, чтобы его поддержали, подогрели деньгами, отправили в больничку. И потом, почему не задается никаких вопросов о нападении на пост?

Видимо, Беку это тоже показалось странным, потому что он, захлебываясь от избытка чувств, заговорил было о том, какой беспредел творился здесь минувшей ночью, но Эрик его оборвал на полуслове: