ЕСЛИ СУДЬБА ВЫБИРАЕТ НАС… - August Fliege

- Большой оригинал, этот ваш Валентинкин, - усмехнулся поручик Павлов.

- Слава Богу, не мой! - расхохотался в ответ Ильин. - Так вы будете слушать или нет?

- Будем-будем! - хором отозвались офицеры.

- Тогда, я продолжу! В общем, они побыстрей работу сделали - лишь бы от него отвязаться, и унтер саперный ему и говорит: Вы, дескать, посмотрите на этот мир, и посмотрите на этот нужник. Ежели умеючи делать - так и совершенство достижимо. Да и предлагает ему испытать, так сказать, творение на себе. - Штабс-капитан откашлялся и возобновил повествование. - Наш Валентинкин - в нужник, а саперы бегом в роту - лишь бы от философа этого подальше. И тут ка-а-а-а-к ухнет…

Ильин замолчал, выдерживая паузу…

- Обернулись они - ни сортира, ни вольноопределяющегося. Мистика?

- …??? - слушатели недоуменно переглянулись.

- А вот и нет! Всего лишь снаряд германской мортиры. Девятидюймовым чемоданом нас попотчевали. На кого, как говориться, Бог пошлет… А вы говорите 'судьба'. Вот оно как, на войне-то, бывает.

Офицеры размещены в вагоне 2-го класса. Очень похоже на купе поезда дальнего следования моего времени, только отделка из натуральных материалов.

Попив с Генрихом чаю, я вышел в тамбур - подышать свежим воздухом.

Поезд идет со скоростью около тридцати верст в час, не ахти…

А теперь еще и стал замедляться - мы въехали в пригород. Состав шел все медленнее и наконец практически накатом вполз на небольшой вокзал и остановился. На обгорелом и посеченном осколками здании покосившаяся вывеска 'Deutsch-Eylau'…

Привокзальная площадь представляла собой ужасное зрелище.

И совсем не оттого, что сильно пострадала во время боев в городе.

Раненые…

Сотни раненых…

Вся платформа и площадь кишит ранеными.

Они лежат всюду на земле, на деревянных скамейках и просто на голом цементном полу. Они сидят у стен, на обломках, на кучах битых кирпичей.

Я вижу измученные глаза, пепельно-серые лица. Кто-то мечется в горячке, выкрикивая непонятные слова. Кто-то просто стонет…

Раненые то и дело хватают за ноги суетящихся меж ними санитаров, обращались к ним с мольбами и жалобами. Несколько докторов в забрызганных кровью халатах с криками бегают среди всего этого безумия:

- Ну что делать? Что делать? Санитары!

- Где этот чертов поезд? Да вы хоть шинелями их накройте!

- Морфину сюда! Этого в операционную!

- А вы чего трупы тащите? Складывайте в стороне, вот там у пакгаузов…

Мне стало жутко…

Вот он истинный лик войны!

- Езус Мария! - Раздался у меня за спиной потрясенный возглас. Это Генрих решил составить мне компанию и тоже увидел эту шокирующую картину. - Откуда их столько?

- Не знаю… Бои сейчас только под Мариенвердером. Наверняка оттуда!

Генрих встал рядом со мной и стал напряженно всматриваться в лица раненых солдат:

- Ты знаешь, Саша я впервые вижу что-то подобное. В бою видишь все как-то урывками, там некогда отвлекаться… Там тобой владеет или азарт или холодный расчет… Нет места для созерцания или осмысления… За этот год я видел множество смертей и разнообразных ранений… Но столько страдания одновременно, это ужасно!

- Согласен с тобой! Апофеоз войны это не только черепа или могильные кресты. Это еще и люди искалеченные душой и телом…

Лязгнула сцепка, поезд тронулся и стал набирать ход, увозя нас прочь…

Я на всю жизнь запомнил этот маленький полуразрушенный вокзал в Дойче-Эйлау…

Розенберг - очередной маленький восточно-прусский городок раскинувшийся на берегу вытянутого S-образного озера…

Полк получил приказ занять оборону в районе фольварка Вельке. Мы должны сменить 157-ой Имеретинский пехотный полк.

Наша 3-я гренадерская дивизия, занимает место отводимой в тыл 40-й пехотной дивизии на участке между Христовым озером и озером Гауда, в десяти верстах севернее Розенберга.

Русская армия переходит к обороне ввиду отсутствия перспектив дальнейшего наступления, до конечной цели которого города-порта Эльбинг еще пятьдесят километров…

Войска измотаны, тылы отстали… Видимо, взятие Мариенвердера станет лебединой песней, а потом останется только держаться против неизбежного немецкого контрнаступления.

7-ой Самогитский гренадерский полк нашей дивизии уже на позициях у Христова озера, а с подходом 9-го Сибирского гренадерского передислокация завершится.

Части 40-й дивизии сменившись, останутся в резерве в районе между Розенбергом и Ризенбургом.

Сейчас вот разгрузимся и 'шагом марш' на точку.

Хорошо хоть дождь прекратился еще с ночи, и жаркое летнее солнце быстро подсушило дорогу.

Обойдемся без нового 'болотного похода'.

По-моему, саперам 40-й пехотной дивизии надо выдать медали за трудовой подвиг. По крайней мере, саперному батальону - точно.

Это ж надо, за неполные трое суток устроить оборонительную позицию с окопами в три ряда, ходами сообщения, блиндажами, норами и прочими инженерными изысками.

Под это дело попилили небольшой лесок, закрывавший сектор обстрела на правом фланге обороны. Делу помогла имевшаяся на фольварке пилорама.

Нам, правда, работы досталось тоже непочатый край.

Во-первых: нет проволочных заграждений, ввиду отсутствия колючки как таковой. Во-вторых: надо делать в окопах дренажную систему и мостки: местность болотистая, множество ручьев, озера, опять же. В-третьих: нужны доты и капониры для минометов и траншейных пушек.

В-четвертых: медали нашим предшественникам можно и не выдавать, потому как пехота обобрала все продовольствие в окрестностях и нам теперь придется жить на привозных харчах…

Мы получили свой участок обороны строго уставной длиной в двести пятьдесят саженей, в первой линии. По обыкновению девятая и десятая рота впереди, одиннадцатая и двенадцатая - в резерве. Каждые три дня меняемся.

Командир батальона сообщил, что по данным разведки, немцы в десяти-двенадцати верстах севернее нас, сидят на своей резервной линии обороны. А посередине - ничья земля, где происходят постоянные стычки между нашими и немецкими дозорами.

Особенно Иван Карлович просил обращать внимание на кавалеристов - без нужды огонь не открывать, но и быть всегда начеку. Потому как вероятность того, что это будет противник или разъезд нашей 15-ой кавалерийской дивизии, примерно одинакова.

Проверив посты, я вернулся в свою палатку установленную на месте будущей минометной позиции - заглубленной площадки два на два метра. Пан ротный ночевал на такой же позиции по соседству.

Дело в том, что доставшийся нам с Казимирским блиндаж требовал доработки - надо было углубить дно еще на полметра, и сделать пол на сваях или слегах, для того чтобы вода уходила вниз.

Утром придут наши саперы, доделывать пулеметные гнезда и доты, вот и займутся. А я отправил одно отделение вместе с нестроевыми нашей роты в лес - набрать и напилить кругляка и разжиться досками или горбылем. Нужно делать мостки в траншеях, а то если пойдет дождь, нас тут затопит к чертям.

У палатки, сидя на патронном ящике, меня поджидал Лиходеев.

- Здравия желаю, вашбродь!

- Здравствуй. Ты чего не весел?

- Да вот смекаю, чем людей кормить. В округе на предмет продовольствия совсем не густо, у нас ротный припас на исходе. На полковом складе токмо чечевица, сухари да чай с сахаром. Мяса никакого - ни солонины, ни консервов… Муки тоже нет, значит и пекарня хлеба не даст. Я Копейкина услал разузнать, когда провизию доставят, да неспокойно мне что-то…

- Н-да. Дела неважнецкие. - Я задумался. Провиант для солдат рота получает двумя путями: с полкового интендантского склада и приобретая что-либо на 'кормовые' деньги.

Обычно ассортимент склада небогат, но как-то приближается к положенной норме снабжения:

Ржаных сухарей - 1 фунт 72 золотника (717 г) или хлеба ржаного - 2 фунта 48 золотников (1024 г); крупы - 24 золотника (102 г); мяса свежего -1 фунт (409,5 г) или 72 золотника (307 г) мясных консервов; соли - 11 золотников (50 г), масла сливочного или сала - 5 золотников (21 г); подболточной муки - 4 золотника (17 г), чаю - 1,5 золотника (6,4 г), сахару - 5 золотников (21 г), перца - 1/6 золотника (0,7 г). Общий вес всех продуктов, получаемых одним солдатом в день, составлял, таким образом 1908 грамм.

Мне эти нормы, наверное, по ночам сниться будут, ибо ведя всю ротную бухгалтерию, я их наизусть выучил.

- Здравия желаю, вашбродь! - перед нами возник вышеупомянутый Филя Копейкин, вернувшийся из 'разведки' в обозе второй очереди. Судя по его кислой физиономии, дела обстояли плохо.

- Ну, говори, что там?

- Продовольствие доставят не раньше, чем через два дня, вашбродь!

- Это еще почему?

- Дык, пока Сибирский гренадерский не перевезут, снабжение никак не можно. Квартирмистр сказывал, мол, поезд-то токмо один.

- Дела-а-а-а… - хором произнесли мы с Кузьмой Акимычем.