Из Дневника старого врача - Николай Пирогов

(Г.И. Фишер фон Вальдгейм (1771-1853)-один из образованнейших натуралистов начала XIX в.; занимал кафедру минералогии и геогнозии в Москве с 1804 г. Много занимался ископаемыми России и по своей глубокой учености получил за рубежом прозвище: "Русский Кювье". Автор первых оригинальных русских учебников зоологии и минералогии, переведенных и на другие европейские языки. Кроме университета преподавал в моек. отд. МХА. Один из основателей знаменитого, действующего (с 1805г.) поныне, Московского общества испытателей природы и Московского общества сельского хозяйства (К. Ф. Рулье. Очерк; А. П. Богданов. Рулье, гл. I и II; А. И. Герцен. Былое и думы, тт. I и II).

Г.-Ф. Гофман (1766-1826)-профессор ботаники в Москве с 1804г., выдающийся исследователь в области тайнобрачных растений, основатель московского Ботанического сада; преподавал в МХА. При Пирогове-студенте читал мало, так как был тяжело болен (М. А. Максимович).

Ф. А. Гильтебрандт (1773-1845)-профессор хирургии в Москве с 1804г., специалист по литотомии. Преподавал также в МХА; много работал в военных госпиталях, особенно во время Отечественной войны 1812 г. По словам биографа, "твердо и ясно зная анатомию, предполагал и в слушателях своих основательное знание этой отрасли медицины и потому никогда не входил в подробное анатомическое описание органов. ...Любил беседовать с слушателями своими... и о предметах обыкновенной жизни, и все это на латинском языке, тоном дружеским, веселым, часто шутливым" (Ф. И. Иноземцев). О занятиях П. у него - дальше.

К сожалению, не все из этих известных профессоров пеклись о полном изложении своего предмета, а главное (за исключением Лодера), не владели достаточными научными средствами для преподавания своей науки; а сверх того несравненно большая часть профессоров Московского университета составляла живой и уморительный контраст с своими знаменитыми коллегами. Теперь нельзя себе составить и приблизительно понятия о том господстве комического элемента, который я застал еще в университете. (Поступивший в Московский университет в 1829 г. А. И. Герцен также застал в университете "комических" профессоров, которых упоминает П. "Мы смотрели на них,- пишет Г.,- большими глазами, как на собрание ископаемых, как на представителей иного времени" ("Былое и думы", т. I, стр. 211). Рассказы о комических выходках профессоров этого периода, в том числе экзаменовавшего П. профессора прикладной механики Ф. И. Чумакова (1782-1837), имеются также в воспоминаниях Костенецкого (1811-1885). Много ярких рассказов о московских "допожарных", -"ископаемых" профессорах-монстрах у благодушного летописца Д. Н. Свербеева (т. I, сгр. 83 и сл.). Он учился там несколько раньше П., но описанные им профессора преподавали и во второй половине 20-х годов.

Мы, мальчиками 14-17 лет, ходили на лекции своего и других факультетов нередко для потехи. И теперь без смеха нельзя себе представить Вас. Мих. Котельницкого, идущего в нанковых бланжевых штанах в сапоги (а сапоги с кисточками), с кульком в одной руке и с фармакологией Шпренгеля, перевод Иовского, подмышкою. Это он, Вас. Мих. Котельницкий (проживавший в университете), идет утром с провизией из Охотного ряда на лекцию. Он отдает кулек сторожу, а сам ранехонько утром отправляется на лекцию, садится, вынимает из кармана очки и табакерку, нюхает звучно, с храпом, табак и, надев очки, раскрывает книгу, ставит свечку прямо перед собою и начинает читать слово в слово и при том с ошибками. Василий Михайлович с помощью очков читает из фармакологии Шпренгеля, перевод Иовокого: "Клещевинное масло, oleum ricini, китайцы придают ему горький вкус". Засим кладет книгу, нюхает с вхрапыванием табак и объясняет нам, смиренным его слушателям: "Вот, видишь ли, китайцы придают клещевинному-то маслу горький вкус". Мы, между тем, смиренные слушатели, читаем в той же книге вместо китайцев: "кожицы придают ему горький вкус". У Василия Михайловича на лекции - что ни день, то репетиция. "Ну-те-ка, ты там, Пешэ, обращается он к одному студенту (сыну немецкого шляпного мастера), ты приходи; постой-ка, я тебя вот из Тенара жигану. А! что? небось, замялся; а еще немец! Ну-те-ка, ты, Пирогов, скажи-ка мне, как французская водка по-латыни?" (В. М. Котельницкий (1770-1844) преподавал фармакологию и смежные науки с 1804 г., профессор-с 1810 г.; при П. был инспектором студентов и деканом. Такую же характеристику К., бывшего в университете "притчею во языцех", оставили другие студенты пироговского времени (вплоть до фразы: "из Тенара жигану"). Ср. у Е. А. Боброва (т. I, стр. 90 и сл.).

- Spiritus gallicus.

- Молодец!

Другой экземпляр, curiosum своего рода, Алекс. Леонтьев Ловецкий, адъюнкт знаменитого Фишера, профессор естественной истории на медицинском факультете, делает с нами ботанические экскурсии на Воробьевых горах, то-есть гуляет, срывает несколько цветков, называет их по имени, а когда мы приносим ему нашу находку и просим определить растение, мы уже знаем по опыту, что ответ один: "отдайте их моему кучеру, я потом дома у себя определю". Этот же ученый вдруг возжелал демонстрировать на лекции половые органы петуха и курицы (прежде за ним этого не водилось,- он демонстрировал иногда только картинки). Помощник его приготовляет ему препарат для демонстрации. Препарат лежит на тарелке, обвернутой вокруг салфеткою. Алексей Леонтьевич берет тарелку и, не отнимая салфетки, объясняет своей аудитории устройство половых органов петуха; но на самой середине демонстрации помощник, сконфуженный и изумленный, приближается к нему и говорит вполголоса:

- Алексей Леонтьевич! ведь это курица.

- Как курица? Разве я не велел вам приготовить петуха?

Со стороны помощника - возражения; аудитория чрезвычайно довольна сюрпризом. (А. Л. Ловецкий (1787-1840) воспитывался за счет Е. О. Мухина в моск. отд. МХА, был там профессором с 1815 г., -в университете-с 1824 г. Напечатал много работ по зоологии, физиологии, минералогии, патологии, токсикологии. Но, как подчеркивает его биограф; "напрасно стали бы в сочинениях покойного искать много оригинального"; Л. "нигде не высказывает самобытного мнения об избранном предмете" (К. Ф. Рулье. Очерк, стр. 464 и сл.). Характеристику научной деятельности Л., в духе анекдота, передаваемого П., дают и другие современники (А. И. Герцен. Былое и думы, т. I, стр. 220 и сл.; А. П. Богданов. Рулье, стр. 73, 77, 80 и др.). Отмечаются, однако, и положительные заслуги Л. как профессора. Он всегда требовал от врачей глубокого и серьезного изучения естественных наук; без этого, говорил Л., они "слепые эмпирики, действующие по большей части наудачу" (А. П. Богданов. Рулье, стр. 71 и сл., 106).

- Пойдемте, господа, смотреть, как сегодня, такой-то или такой-то профессор будет выгонять чужаков из аудитории.

Такого рода чужеедов было несколько и в нашем факультете, и в других. Отправляемся.

Большая аудитория амфитеатром. Входим. Какое зрелище! Профессор сидит на кафедре, а по скамьям аудитории бегают слушатели, гоняясь гурьбою один за другим с восклицаниями:

"чужак, чужак, гони его! а-ту!"

А в другом случае слушатели, зная антипатию профессора к чужим посетителям его аудитории, сначала сидят тихо и дают набраться нескольким чужакам, а в самом разгаре профессорского чтения подсылают к профессору одного из его приближенных сказать:

- Василий Петрович! (или: Григорий Васильевич!) есть много чужаков!

Лекция прекращается. Начинается розыск. Нетерпимость и ненависть к чужакам были каким-то поветрием. Комизм, соединенный с преследованием чужаков на лекциях, доходил поистине до чудовищных размеров. Студенты эксплоатировали эту странную антипатию профессоров: к одному совершенно глухому профессору (кажется, если не ошибаюсь, Гаврилову - Маты. Гавр. Гаврилов (1759-1829) преподавал в университете с 1796 г. русскую риторику, российскую словесность и изящные науки, славянскую словесность. О нем-у Д. Н. Свербеева )

набралась однажды полная аудитория студентов; предвиделась потеха, спектакль; на лекцию был приведен гарнизонный офицер из бурбонов (в мундире серого цвета с желтым воротником) и был посажен на самую заднюю скамью. Как только началась лекция, репетитор (студент, державший список слушателей для перекличек) подходит к глухому профессору и кричит ему на ухо: "на лекции есть чужак". Начинается конверсация.

- Где? - спрашивает профессор.

В это время задние ряды студентов раздвигаются, и взору изумленного профессора представляется военный чин, сидящий смиренно и прямо на скамье.

- Вставайте, вставайте скорее! - шепчут ему соседи-студенты.

Гарнизонный офицер вытягивается в струнку, руки по швам.

- Зачем вы здесь?-спрашивает лектор.

- Говорите,- подсказывают студенты офицеру,- что лекции в университете публичные, и всякий имеет право их посещать.

Офицер бормочет сквозь зубы подсказанное.

Профессор ничего не слышит: репетитор во всеуслышание громко передает ему слова офицера.

- Он говорит, Вас. Гаврил., что лекции публичные.

- Так что же, что публичные, а в аудиториях для порядка не должны быть терпимы чужаки.