Том 2 - Валентин Овечкин

— Он не в нашей номенклатуре, — возразил Медведев. — Юриспруденция. Мы не вправе послать его председателем.

— Коммунист, член нашего райкома, — как же не вправе? Того не вправе послать в колхоз, другого не вправе — кто же в первую очередь кадрами коммунистов распоряжается?..

Мартынов долго молча сидел за столом, повернувшись к окну, пуская дым от папиросы в открытую форточку, и, когда начал говорить, не глядя на Руденко и Медведева, говорил как бы сам с собою — мысли вслух.

— Этой осенью дела у нас пошли лучше. Сентябрьский Пленум. Такие хорошие решения. Народ поднялся. Озимые посеяли вовремя. Всюду вспахали под зябь полностью, чего у нас давно не было. Весною с севом будет легче… Старые трактористы вернутся на машины. За зиму сделаем много. Весенний сев проведем хорошо. Будут сдвиги… Но если кто-нибудь попытается сразу же, после первых успехов, ударить в литавры по поводу блестящего выполнения решений Пленума — ох, как это вредно для дела! Эти решения еще выполнять да выполнять! До самой сути мы еще не добрались… Кому выгодно поднять преждевременно шум о наших успехах? Тому, кто хочет, чтобы поскорее закончилась эта «кампания» укрепления кадров в деревне. Уже, мол, все сделано. Всюду прекрасные секретари райкомов, умницы директора МТС, а председатели колхозов — прямо академики! Скорее бы угомонились, кончили эти пертурбации с кадрами, — чтоб его самого, не дай бог, не послали в деревню. Вот кому выгодно…

Главного мы еще не сделали. Кадры, кадры. В этом — все!.. Я считаю, Иван Фомич и Василий Михалыч, — круто повернулся в кресле Мартынов, — то, что мы сделали пока в районе, — это полумеры. Ну что мы сделали? Вытащили часть агрономов из контор, направили их в колхозы. Из области прислали нам несколько человек на работу в село — и все. Хотим отыграться на специалистах и на этих товарищах, приехавших из городов? И будем их спустя месяц вызывать на бюро и требовать коренного перелома?.. А из партийного актива кого мы послали в колхозы? Ведь в первую голову ответственны за тяжелое положение в отстающих колхозах мы, местный партийный актив, члены райкома. Да и не только потому ехать нам в колхозы, что мы допускали ошибки. Не в наказание. Ведь в райком на конференции избрали лучших коммунистов. Из райкома и надо брать кадры… Для таких колхозов, как «Борьба», нужны крупные фигуры. Там железной рукой надо наводить порядок… Распустим, Фомич, райком, райисполком, закроем кабинеты на замки, лучших своих работников отдадим в колхозы. А?..

Развалившийся на диване в усталой позе Руденко пошевелился.

— Тогда уж и нам с тобою идти в председатели. Закрывать так закрывать! Как в гражданскую войну закрывались комсомольские комитеты. Надпись на дверях: «Все ушли на фронт!»…

— Нет, без шуток… Не подумайте, что я действительно собираюсь ликвидировать районные организации. У меня есть план: как и колхозы укрепить, и район пополнить новыми кадрами. Держу кое-что на прицеле.

— Что?

— А вот что. Когда мы с тобою останемся без заведующих отделами, а райком, может быть, даже без второго секретаря, — Мартынов бросил быстрый испытующий взгляд на Медведева, — тогда у нас будут основания просить область, чтоб подбросили нам хороших работников. Да, нету никого, оголили все учреждения. Может, наглупили мы, перегнули палку, но что поделаешь, послали уже товарищей в деревню. Бейте нас, если наглупили, но теперь уж их не вернешь назад. Колхозная демократия. Избраны уже на законных собраниях. Перегнули, каемся, но что же теперь делать? Выручайте нас, давайте нам людей в районный аппарат. Вот. Понятно?.. А когда область укрепит кадрами районы за счет своих учреждений, и у обкома будет законная причина просить ЦК о том же. Пусть дают в область больше людей из центральных аппаратов, из разных министерств. Так оно и пойдет — волнами, перекатами сверху вниз: из районов в колхозы, из области в районы, из Москвы в область — все ж ближе к деревне…

— Значит, и меня хотите выдвинуть в председатели? — криво усмехнувшись, сказал Медведев.

Мартынов нахмурился.

— Почему же, Василий Михалыч, иронизируешь: «выдвинуть»? Вот до тех пор, пока мы не сломим такого пренебрежительного отношения к должности председателя колхоза, — вспылил он, — ничего у нас не выйдет. В самих себе, оказывается, надо ломать это аристократическое пренебрежение… Ну, оставайся ты в райкоме за первого, а я пойду в колхоз. Надо же кому-то начинать.

— А есть в этом необходимость, чтобы нам именно начинать?

— Есть! Именно потому, что ты усмехаешься, когда говорим: самое почетное дело сегодня — быть председателем колхоза. Ты — усмехаешься. А чего же от других требовать? Черт побери! Директор завода — должность уважаемая, авторитетная. И ты, Василий Михалыч, небось не обиделся бы, если б тебе предложили пост директора Магнитки. А колхоз с пятью тысячами гектаров земли, это что — не масштабная работа?.. Да, именно нам надо начинать. Не тебе, так мне… Что молчишь, Фомич? Спишь?

— Нет, не сплю. Думаю, — отозвался Руденко.

— Согласен со мною?

Руденко помолчал.

— Иван Фомич боится, как бы ты и до него не добрался, — с той же нехорошей, кислой усмешкой сказал Медведев. — Он меня жалеет. Если он проголосует за то, чтобы мне в колхоз ехать, я же скажу: «И Руденко посылайте председателем, что ж он, меньше меня, городского учителя, знает сельское хозяйство?..»

— Ну, братцы, — встал Мартынов, — если мы, члены бюро, будем вот так в молчанку играть, друг друга «жалеть», тогда иначе сделаем. На партактиве будем решать.

— Партактив неправомочен решать за райком, — возразил Медведев.

— Ничего. Дело не в форме — в существе. Надо же как-то ломать лед. — Мартынов сделал пометку в настольном календаре. — Созовем партактив восемнадцатого, в пятницу. Я сделаю доклад о ходе выполнения решений сентябрьского Пленума. Минут двадцать дадите мне для доклада, больше не нужно. И приступим сразу к практическим делам.

Часа в два ночи Руденко позвонил Мартынову на квартиру:

— Спал, Илларионыч? Прости, что разбудил. А мне не спится… Оделся бы, вышел, а? Походим, поговорим. Дело есть. До утра? Боюсь, до утра передумаю, а сейчас, если скажу тебе, значит — все, отрезал!

Не совсем проснувшийся Мартынов что-то невнятно ответил на вопрос жены, куда он уходит, оделся и вышел на улицу. Руденко ждал его уже у ворот. Пошли по скверу.

— Знаешь, почему я промолчал, Илларионыч? — заговорил Руденко. — Медведев не та фигура, с которой нужно начинать. Странный он какой-то человек. Вот уж год работает у нас — ничего о нем не скажешь ни хорошего, ни плохого. Был учителем, кому-то вздумалось выдвинуть его на партийную работу. Какие у него к этому обнаружились таланты? Спрашивал я про него товарищей из Низовска. И там, в горкоме, ничем особенным себя не проявил. Аккуратист, резолюцию грамотно напишет, лекцию прочитает — это он умеет. Не знаю, как ты считаешь, но, по-моему, колхоза он не потянет. Не организатор. Да и сельского хозяйства не знает.

— Год работает в сельском районе.

— Ну, видишь ли, кой-чему поверхностно он за это время научился, но такого знания, как у хлебороба, изнутри — у него нет.

— Как же мы Долгушину, не хлеборобу, доверили МТС? Тринадцать колхозов?

— У Долгушина, я уж заметил, мертвая хватка на все новое. Он ночь просидит за брошюрами о возделывании сахарной свеклы, а утром со старым агрономом уже поспорит, по каким предшественникам ее лучше сеять и какие посевы можно, а какие нельзя букетировать. Долгушин хочет работать в деревне. А у Медведева душа к ней не лежит. За год не было случая, чтоб он остался где-то в колхозе заночевать. Блох боится. Зачем же его — в колхоз?..

— К чему ты речь ведешь? За этим только и вызвал меня среди ночи, как девушку на свиданье? О Медведеве рассказать? Я его не меньше тебя знаю.

— Не о Медведеве хочу рассказать — о себе… Если нужно, как ты говоришь, лед ломать, давай я выступлю на партактиве и попрошу послать меня в колхоз. Дайте мне один из самых отстающих, но чтоб были там возможности, земли много, чтоб было, в общем, где развернуться. «Вехи коммунизма» дайте или «Память декабристов». За год не ручаюсь, не сделаю, время нужно. А через два года весь район будешь возить к нам на экскурсии.

Мартынов остановился, взял Руденко за плечо, повернул его лицом к себе:

— Серьезно, Фомич?

— Серьезно, Илларионыч.

— Ну, спасибо, друг!.. Ох, как это важно сейчас: лучших из лучших коммунистов послать председателями колхозов! Ведь нам теперь все дано, о чем мечтали мы. Дело теперь — в методах руководства…

— Ладно, еще меня будешь агитировать! Это у меня, брат, уже не первую ночь подушка под головой вертится. Тоже не раз думал: не так мы решаем вопрос о кадрах, как сентябрьский Пленум требует! И еще скажу тебе по совести: не удовлетворяет меня работа в райисполкоме. Может, не хватает мне кругозора, не по плечу эта должность, но с тобою мне очень трудно. Не выскочишь поперед тебя. Только надумаешь провернуть что-нибудь новое, а ты уж это дело обмозговал, у тебя уже конкретные предложения. За чужой головой хоть и легче жить, но скучно… Не вышел из меня хороший глава Советской власти, сам чувствую. Так — придаток к райкому. Член бюро для голосования. В общем, не по Сеньке шапка. А сейчас, как я понимаю, Советы нужно укреплять. Все разъедутся по местам, в райкоме и заседания не с кем будет проводить. Да и не нужно там часто заседать. Девяносто процентов тех хозяйственных вопросов, что решали на бюро, надо решать в исполкоме — смело, ответственно! Ну, я этого не охвачу, честно признаюсь… А колхоз — это мое кровное. И бригадиром был, и полеводом, и председателем сельсовета. Урожаи собирал по двадцать центнеров, когда полеводом работал… Решено, поеду в колхоз!